Михаил Чванов - Загадка штурмана Альбанова

• Название: Загадка штурмана Альбанова
• Автор: Михаил Чванов
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9533-5616-9

Летом 1912 года из Санкт-Петербурга во Владивосток Северным морским путем отправилась парусно-паровая шхуна «Св. Анна» под руководством лейтенанта флота Георгия Брусилова, племянника выдающегося русского военачальника А. А. Брусилова. Но уже в октябре, зажатая тяжелыми льдами около Ямала, а потом вмерзшая в них, она стала дрейфовать на север и на следующий год оказалась в широтах, близких к Северному полюсу. Летом 1914 года часть экипажа во главе со штурманом Альбановым отправилась в беспримерный переход по дрейфующим льдам к ближайшей земле. Из 13 человек спаслись только двое: штурман Валериан Альбанов и матрос Александр Конрад. Незапланированный дрейф «Св. Анны» и ледовый поход Альбанова позволили сделать несколько важных географических открытий. В частности, стало известно, что мифические острова — Земля Петермана, Земля Короля Оскара и Земля Гилиса — не существуют. Для писателя Вениамина Каверина Альбанов стал прототипом штурмана Климова в романе «Два капитана». Судьба остальных участников похода, как и оставшихся на судне членов экипажа во главе с Г. Л. Брусиловым, до сих пор была неизвестна. И вот в летние месяцы 2010 и 2011 года поисковая экспедиция при содействии Пограничной службы и авиации ФСБ России сделала на Земле Франца-Иосифа сенсационные находки.

---

Но можете себе представить, что буквально в тот рабочий день, когда началось заседание комитета, в канцелярию Комитета поступил мой список ошибок, уточненный, обоснованный, бесспорный, и, когда закончилось заседание Комитета, секретарша доложила председателю Комитета о поступившем списке. И можете представить редчайшее — Комитет тут же был созван снова, и, ознакомившись с моим списком (проверив его обоснованность, что было сделать нетрудно), отменили решение. А так как число присуждаемых премий по каждому разделу строжайше регламентировано, а во-вторых, мало-мальски подходящих кандидатов не было, то решили присудить эту премию научному труду «Атлас Антарктики», представлявшемуся коллективом авторов во главе с директором ААНИИ Трешниковым в прошлом году, но тоже отклоненному, так как премия была присуждена более достойному, бесспорному кандидату. И любопытно получилось: с одной стороны, Трешников официально был недоволен тем, что представленная ААНИИ кандидатура на звание лауреата была отклонена, а с другой стороны, благодаря этому отклонению он сам, Трешников, стал лауреатом, хотя, казалось бы, в прошлом году потерял все шансы. (Тем не менее Географическое общество СССР, до которого, скорее всего, не дошел список ошибок, выявленных В. И. Воробьевым, наградило М. И. Белова за первый том «Истории открытия и освоения Северного морского пути» премией им. С. И. Дежнева, а за третий и четвертый — золотой медалью им П. П. Семенова-Тян-Шанского. — М.Ч.)

А вот пример из области топонимики. В 1926 году, выйдя в плавание с судами Енисейского отряда УБЕКО Сибири (в 1925–1926 г. я специализировался по астрономии в Пермском госуниверситете — это бывший Тартуский, или Дерптский университет, эвакуированный в 1916 г. из Дерпта), я на Диксоне перешел на суда Обского отряда и возвращался в Омск. При заходе на полярную станцию Новый-порт в верховьях Обской губы произошел со мной такой случай. Определил я астропункт Сэраяк на западном берегу средней части Обской губы и на пароходе «Прибой» направился на определение следующего астропункта на мысе Халцынай-сале, что на восточном берегу Обской губы южнее мыса Таран. Подошли туда часов в пять, и я, сунув в карман кусок хлеба, высадился на берег, приготовляясь к определению астропункта. Со мной сошли на берег несколько матросов и, отойдя немного в тундру, увидели оленя, загнали его к берегу, убили, но оказалось, что олень клейменый, то есть домашний. Потом вскоре все ушли на судно, а я остался со своим «универсалом» у столба № 6705. Закусил хлебом, жду прояснения. Но поднялся крепкий ветер норд-ост, снег. Вижу: «Прибой» почему-то снимается с якоря, уходит. Как потом я узнал, у него сорвало якорь, второй якорь не держал, полз по грунту. «Прибою» пришлось уходить к другому берегу под укрытие. Остался я у своего астропункта, вырыл ножом неглубокую ямку в песчаном грунте, лег в нее, частенько прогуливаясь для согревания. Прошла ночь, день, еще ночь. Утром третьего дня — туман, шторм. Вижу: подходит «Прибой», продержался немного близ берега, снова уходит. Как потом узнал, они сбросили за борт мне бочонок с продуктами, с теплой одеждой, ведь был мороз, выпал снег. Прошел еще день, ночь, и утром, просыпаясь в своей яме, вижу: рядом стоят оленья упряжка и самоед. С трудом мы с ним объяснились. Оказалось, что он, возвращаясь с севера, где летом были оленьи пастбища, завернул сюда, чтобы забрать своего оставленного здесь захромавшего оленя (очевидно, того самого, которого застрелили), а я объяснил ему, что мне холодно, что очень хочу есть, что у меня ничего нет. А он мне объяснил, что недалеко в тундре его теплый чум, что сейчас он на своем олене туда быстро поедет, вернется с упряжкой, с теплой малицей, привезет мне поесть и заберет меня.

И он быстро уехал. Остался я снова один, думая, не упустил ли я последний шанс на спасение — надо было пристроиться как-то сбоку и бежать до его чума. И вот наступил день, четвертый, — без пищи, в снегу, ветер стихает. И… подходит мой «Прибой», матросы подняли меня (сам ходить я уже не мог), донесли до берега, там на шлюпку…

Оказалось, что «Прибой» укрывался от сильной волны в бухте Кожевникова (далеко на юг), оттуда сообщил по радио на ледокол «Малыгин» о моем бедственном положении, а когда немного стихло, то, предварительно направив ко мне берегом оленью упряжку, пошел ко мне, встретил подошедший «Малыгин», взял у него угля (свой кончился)…

Уже собирались отходить, видим, подъезжает из тундры к мысу оленья упряжка, это тот самый самоед, сдержал слово. В благодарность дали ему мешок муки. Потом, идя вдоль берега на юг, встретили направленную ко мне упряжку.

В Новом-порту в конце сентября забрали на борт зимовавший там личный состав — начальника полярной станции Дождикова, его больную жену, младшую сестру жены — Марию Кирилловну Белку. Она, как говорится, была от Дождикова на сносях. Дождикова уволили за расхищение продуктов… Потом он опять устроился в Североморпуть. Жена его умерла, и он женился… не на М. К. Белке, а на другой сестре его жены. И вот проходит 6 лет, я — начальник экспедиции, идем в 1932 году в плавание — из Красноярска. На короткой остановке в Ново-Имбацком вдруг подходит ко мне… М. К. Белка. Оказывается, она замужем, муж — студент морского техникума, уроженец Севера, он каждые примерно два года берет «академический» отпуск, едет на «зимовку», добывает пушнину, так и живет. По просьбе М.К. забрал я всех троих (ее с мужем и сына лет 5–6) на Диксон. Муж ее нанялся на «зимовку» на о. Расторгуева, это за Диксоном, недалеко от устья р. Пясины. И вот, еще они были на Диксоне, приходит ко мне муж М.К. с каким-то мужчиной (назовем его Н.), просит зачислить того в штат полярной станции о. Расторгуева, чтобы ему было с кем ходить на промысел и т. д. Зачислил его, и все они ушли на промысловом боте на о. Расторгуева. Вернулись мы в Енисейск, оттуда я уехал в Омск, и вдруг весной 1933 года, примерно в апреле, приходит радиограмма с Хатанги, отправленная через Диксон, что на материковый берег в Хатанге вышел этот самый Н. с вестью, что муж М.К.Б. еще прошлой осенью был унесен в море на оторвавшейся льдине, что весь промысел вел он один и что недавно М.К.Б. и ее сынишка умерли, он похоронил их у зимовки и, оставшись в полном одиночестве, пришел на материк, для того чтобы сообщить о случившемся.

И вот наступает весна 1933 года. Я — начальник экспедиции, вышел на судах Енисейского отряда. Приходим на Диксон, и первой операцией была высадка астронома (моего друга С. Н. Кравкова, 1894–1942) на о. Расторгуева. Подходим к острову, он окружен непроходимым льдом. С трудом высадили Кравкова на западный край острова, он — двухвершинный, зимовка (в данное время пустая) близ берега бухты на южном берегу острова. Высадили астропартию (2 человека) с трудом, с минимальным запасом продуктов, но я предупредил Кравкова, что, если мы задержимся, придем за ним к о. Расторгуева не скоро, то он сможет пройти к опустевшей зимовке и взять там сколько нужно, ведь на опустевшей зимовке остался двухгодичный запас продовольствия на четверых. И пришлось нам задержаться по разным обстоятельствам. Подходим к острову только недели через две, льда у острова совсем нет, море чисто. Подошли мы к южному берегу западной части острова, спустили шлюпку, взяли группу Кравкова. Он успел сообщить мне, что ходил на зимовку, зашел, между прочим, в комнату, где жила семья М.К.Б., там не прибрано, заглянул в шкатулочку на «туалете» М.К.В., она полна драгоценностей (кольца, серьги и т. д.). Там же на столе среди разных бумаг лежала как бы памятная запись М.К.Б., в которой она кратко отмечала даты, когда и кто ушел на промысел (муж или Н.), что принес и т. д. Просмотрел я эту принесенную Кравковым запись, видно, что муж М.К.Б. ходил на промысел весь сезон, последняя запись поздней весной — отметки о приходе мужа нет.

И в этот момент вижу: подходит к берегу промысловая шхуна, несколько человек высадились на берег. Я срочно туда. А Н. уже ушел к зимовке, там развешано много песцовых, медвежьих и прочих шкур, ведь это все принадлежит Н., он, по его утверждению, один вел промысел, троих зимовавших с ним нет, а мужа М.К.Б. нет с осени, задолго до начала промысла. Так мне объясняют.

Но я немедленно повел всех к зимовке. Как раз выходит оттуда Н., по моему указанию его остановили, обыскали. Карманы его были полны драгоценностями М.К.Б., но он объяснил: «Да, это драгоценности М.К.Б., она, умирая, завещала их своей сестре, поручила передать».

Предъявили ему запись М.К.Б., бесспорно ее. В конце концов он признался во всем, что убил и спустил под лед мужа М.К.Б. весной, в конце промыслового сезона, что, явившись к М.К.Б., предложил ей себя, она, догадавшись обо всем, была не согласна, он задушил ее и плакавшего мальчика (эксгумация подтвердила это). Суд был зимой 1933/34 года в Красноярске. Тогда «высшей меры» не было, присудили ему пятнадцать лет.

Ну а Дождиков — он в конце 60-х годов, получив жилплощадь за счет нашего предприятия, издал, между прочим, книгу «В эфире — Арктика» и пишет там, что когда он в 1917–1918 годах был радистом в Петрограде, на радиостанции «Новая Голландия», к нему часто обращался лично В. И. Ленин, доверяя ему и т. д. Почему же он не говорил ни о чем в 1924, 1926 годах? Да очень просто. К концу 60-х годов не осталось свидетелей тех лет. Теперь нет и его, умер. А бухта на о. Расторгуева называется теперь «Бухта Марии Белки». Так на картах, но кто была Мария Белка и как все было — никто не знает…»