Василий Смирнов - Крымское ханство XIII—XV вв.

• Название: Крымское ханство XIII—XV вв.
• Автор: Василий Смирнов
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9533-5795-1

Крымское ханство окончательно сформировалось в XV веке. Оно занимало Крымский полуостров и земли на северо-востоке от него. История Крымского ханства до появления династии Гиреев находится в тесной связи с историей Золотой Орды. Крым считался владением ханов, но резиденцией их никогда не был. Лишь хан Узбек жил там некоторое время. Для других ханов Крым служил временным убежищем во времена дворцовых переворотов; здесь же находили приют татарские узурпаторы и авантюристы.

В настоящем издании вниманию читателей предлагается две части книги известного русского историка В.Д. Смирнова «Крымское ханство под верховенством Оттоманской Порты до начала XVIII века» (1887). Читатель познакомится с предысторией ханства и проследит сложную перипетию перехода власти в Крыму с XIII по XV век.

---

Насколько важно значение рвов в системе укреплений у степных народов, настолько же значительно могло быть для них и самое название этого оборонительного сооружения. Правдоподобность выше приведенного объяснения имени «Крым» косвенно подтверждается также тем значением, которое очень давно получил Перекоп. Это собственное имя есть только перевод татарского. Правда, что это название относилось к другому, также весьма важному в стратегическом отношении, рву, существовавшему на перешейке, но очень ранняя и широкая популярность Перекопа у русских и поляков, а чрез них и у других европейцев, так что крымских татар называли перекопскими и даже самого хана величали перекопским, может быть приписана тожественности лексического значения его с Крымом.

Мало помогают удовлетворительному решению занимающего нас вопроса сведения более ранних арабских писателей, у которых имя «Крым» является одновременно и в значении города, и целой страны, как это мы видим у историков Рукн-эд-Дина Бейбарса (ум. 1335) в Эннувейри (ум. 1333) в их повествовании о разгроме Кафы полчищами Ногая[226]; или у Эльмуфаддаля в его рассказе о посольстве египетского султана Эльмелик-Эззахыра к Беркэ-хану2. Несколько определеннее высказывается по этому предмету арабский путешественник Ибн-Батута (ум. 1377), прямо называя Крым городом[227]. Немного странно только у него произношение этого собственного имени: вместо общеизвестного и общепринятого выговора, оно должно, по наблюдению Ибн-Батуты, звучать Кырам. Но этот любитель филологических упражнений и лингвистических каламбуров легко мог ослышаться, особенно при известной быстроте чуждой ему живой татарской речи. Случалось же с ним, что он, давая этимологическое объяснение имени Сарайского дворца, смешал два совершенно различных по значению, но похожих по звукам, татарских слова «голова» и «камень», говоря, что дворец этот назывался «Алтун-ташъ» и что «алтун» значит «золото», а таш значит «голова»[228]. Вероятнее, что дворец назывался не «Алтун-таш», а «Алтун-баш» — «златоверхий», «с золотой маковкой», как оно и есть в переводе Ибн-Батуты, который, однако же, ослышавшись, подменил в то же время слово баш словом таш, не подозревая нелепости, происходящей от этой подмены.

Имя «Крым» в значении города встречается и еще у одного, близкого по времени жизни в Ибн-Батуте, арабского писателя, Эль-Омари (ум. 1348), у которого очень много географических сведений насчет Золотой Орды, полученных им из расспросов людей, бывавших в землях Золо-тоордынского царства по торговым и дипломатическим делам, каковы упоминаемые им Зейн-эд-Дин Омар, Джемаль-эд-Дин Абду-л-Ла Эль-хисни, Низам-эд-Дин-Абу-ль-Фадаиль Яхья, сын Эльхакима Аттаяри, Хасан-Эль-Ирбили, Хасан Эрруми, Шериф Шемс-эд-Дин-Мухаммед Эльхусейни Эльвербеляи[229]. Эль-Омари, говоря о Дэшти-Кыпчак, зауряд перечисляет Сарай, Харезм и Крым, как наиболее значительные города одного и того же государства, которое у него вообще-то называется «Домом Берке».

Другой арабский писатель, хотя из сравнительно поздних, уже по самому своему официальному званию секретаря при дворе мамлюкских султанов, также должен был иметь точные сведения относительно стран, находившихся в дипломатических сношениях с египетским султанатом — это Абуль-Аббас-Ахмед-Шихаб-эд-Дин Элькалькашанди (ум. 1418—1419). Вот какая заметка сделана этим государственным человеком Египта касательно Крыма. «Правитель в Крыме. Это — местность к северу от Черного моря; столица ее Солхат, город на полдня (пути) от моря; теперь ему большей частью дается имя Крыма»[230]. Эта справка Элькалькашанди буквально повторяется еще в одном арабском сочинении конца XVI в.). Соображаясь с другими, приведенными выше, данными, можно сделать такое заключение, что во время составления этой заметки имя «Крым» стало настолько уже известно и популярно, что египетский дипломат прямо приписывает его целой стране, но, на случай могущих открыться международных сношений, оговаривается насчет употребления этого же имени и в значении города, взамен устарелого и совершенно им вытесненного прежнего имени «Солхат». Не следует ли дать точно такое же толкование и известию арабского географа Абульфеды (ум. 1331), который, еще раньше Элькалькашанди, в противность другим свидетельствам, говорит, что «"Крым" есть имя страны, заключающей в себе сорок городов», и что «это же имя прилагается в частности в городу Солхату, как столице»[231]?

Обращаясь к нашим русским старинным письменным памятникам, мы и в них очень долго не встречаем имени «Крым» ни в одном из его значений. В «Слове о Полку Игореве» упоминаются только Тмуторокань да Готские девы из всего, что имело хоть какое-нибудь отношение к местности, ныне именуемой Крымом. Но и более поздние письменные памятники знают Сурож, знают Кафу, а Крыма не знают. Дмитрий Донской, отправляясь на войну с татарами, берет себе в проводники десять сурожан, как говорится в известной повести, прославляющей знаменитую Куликовскую битву[232]; а разбитый им Мамай «добеже, идеже есть град Кафа»[233]. Если же в заключительном присловий в той же повести и сказано, то «пойде весть по всем градом ко Орначу, Крыму и Кафе, к Железным Вратом, ко Царю граду на похвалу»[234], то не надо забывать, что самое присловие находится не во всех редакциях повести, и, следовательно, оно могло быть присочинено и прибавлено позднее, а потому имя Крыма, или Крима, надо полагать, здесь есть такая же новейшая вставка, какой несомненно оно является в Густинской летописи, в которой читаем о Св. Князе Владимире: «Прием же Володымер славный и крепкий град Греческий Корсунь (ныне же тамо Крым), и весь той остров, глаголемый Тавриду»[235]. Равным образом летописный рассказ о путешествии князя Юрия Дмитриевича «в Крым зимовати» в 1432 также носит все признаки несовременного описываемому факту происхождения, ибо находится в списках позднейшей, компилятивной редакции, Воскресенском[236] и Никоновском[237]. Упоминание имени «Крым» в наших летописях становится обычным, заурядным лишь в концу XV в., да и то сперва в каких-то смутных и неопределенных выражениях, вроде того, что, например, «Приходи царь Киреим Гириев сын с Татар под Коломно»[238]; или: «Приде царь Мингирей Крымской Перекопские орды»[239]. В первом случае географическое название «Крым», искаженное в «Киреим», обращено в личное имя хана; вторая же фраза звучит аналогично со старинным наименованием известного Тамерлана «Темир Железный», где татарское слово сопровождается русским переводом. То же самое замечаем и относительно Крыма: Менгли-Герай назван царем Крымским, а добавочные слова «Перекопъские орды» можно рассматривать как пояснительный русский перевод незнакомого еще тогда слова Крым, из которого сделано прилагательное Крымский. В таком же, вероятно, смысле хан Менглы-Герай иногда называется у наших летописцев просто «Перекопьский царь»[240]. Сбивчивость наших летописей по части географических сведений заметна в них даже и в том случае, когда речь идет о таком громком событии, как утверждение Османского владычества на Крымском побережье. В одной летописи сказано коротко: «Того же лета царь Турьский взял Кафу и Крым»; в другой находим не более пространную заметку: «О взятии Кафы и Крыму. Того же лета Туркове взяша Кафу… Азигирееву орду Крым в Перекоп осадиша дань давати»[242].

Летописцы заносили сведения о том, что творилось на белом свете в отдаленных странах, понаслышке, и потому не удивительно, что географическая номенклатура чуждых земель представляла для них большие затруднения. Но насколько имя «Крым» долго было непривычно вообще для русского уха, это всего очевиднее явствует из «Хождения за три моря» Афанасия Никитина, который самолично был на Таврическом полуострове, возвращаясь через него из своего далекого и долгого странствования. Этот любознательный и наблюдательный человек, трижды подряд упомянув в своем «Хождении» о Кафе, даже назвав, хотя в несколько искаженном виде, Балаклаву и Гурзуф, ни одним словом не обмолвился о Крыме[243].

В памятниках официальных сношений Москвы с татарами вообще и с ханством Таврического полуострова в частности название последнего Крымом, или Крымским встречается также не раньше конца XV в., и не вдруг становится заурядным, общеупотребительным. Вначале замечается как будто некоторая сомнительность или нерешимость касательно официального употребления этого географического термина; не говорят: «в Крыму», а говорят: «в Орде у царя у Менгли Гирея»[244]. Такая осторожность в выражениях московских дипломатов, вероятно, проистекала из неясности политического положения основателя Крымского ханства, вследствие чего они сосредоточивали все свое внимание на личности самого Менглы-Герая, а не на его государстве, существование которого было до поры до времени проблематическим, на что имеются довольно прозрачные намеки в наказе Алексею Старкову. Устами этого посла московское правительство обратилось к хану с укорительным запросом насчет его действительных отношений к Кафе, где русские купцы подверглись грабежу и избиению. Старков должен был держать такую речь к хану от имени великого князя Московского: «Говорил еси моему боярину Миките о Кафе, а зовешь Кафу своими людми. Ино ведаешь сам, волный человек, что в Кафе моего посла Прокофья пограбили, да колко гостей моих перебили в Кафе»[245]. Позднее же, когда окончательно выяснилась прочность власти Менглы-Герая, московская дипломатия стала точнее обозначать в своих посольских грамотах его владения. Тогда появляется имя «Крым», и притом одновременно в двух значениях — области и города. Так, в наказе боярину Шеину, отправленному в 1487 году послом к Менглы-Гераю, впервые определенно упоминается о Крыме в смысле известной области, как это видно из выражений наказа: «Ино на весне оттоле из Крыма не ездити… А учнут Муртоза и Седихмат цари кочевати мелей Дону в Крыма, в Дмитрею (Шеину) не ехати ж к великому князю оттоле из Крыма… Да толко Орда учвет кочевати межи Дону и Крыма, и Дмитрею однолично оттоле из Крыма не ехати»[246]. Ясно, что здесь составители наказа понимали Крым в смысле целой области, ибо с значением города как-то несовместимо определение кочевания татар между этим городом, лежащим на полуострове, и рекою Доном, протекающею по материковой земле. Но рядом с этим мы встречаем употребление имени «Крым» и в значении города, как это явствует из сопоставления этого имени с именами других городов же — Кафы, Тамани, Очакова. Так, в грамоте Великого князя Ивана Васильевича от 1496 года читаем: «Да гость великого князя Иван Весяков дорогой в Кафе стоял на подворье у селянина, да розболелся; и селянин его выслал в Крым… и Иван дорогой в Крыму умер»[247]. В другой грамоте, названной «Памятью князю Семену», от 1198 года также говорится между прочим: «Коли ты меня не велишь проводити до Крыма, или до Тавани, или до Менли-Гиреева городка до Ячакова, что на усть Днепре, а людей со мною мало, и яз еду назад к своему государю»[248].