Александр Кушнер - Вечерний свет

• Название: Вечерний свет
• Автор: Александр Кушнер
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Поэзия
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4453-0055-7

Александр Кушнер — первый лауреат Российской национальной премии «Поэт» (2005), учрежденной Обществом поощрения русской поэзии и присуждаемой за наивысшие достижения в современной русской поэзии.

В книгу вошли новые стихотворения, написанные Александром Кушнером за последние годы.

---

Новая Земля

Какое чудное названье,
Подумай, — Новая Земля!
Когда б не тундра, не зиянье,
Не ледовитое дыханье,
А летний зной и тополя!

Топонимическая шутка,
Насмешка, смыслу вопреки?
Представь, как вьюга воет жутко,
Торчат торосы, как клыки.

Какое чудное названье!
Кто, в экспедиции какой
Его придумал в оправданье
Мечты несбыточной, земной?
А там еще и Мыс Желанья
Есть, Мыс Желанья, боже мой!

«Любимый прозаик считал, что Паскаля…»

Любимый прозаик считал, что Паскаля
Неплохо читать и печатать в газете,
Газеты бы сразу разумнее стали,
За Бога и жизнь пребывая в ответе,
А в книгах с обрезом златым, как пыльцою
Покрытых, на верхней хранящихся полке,
Газетные новости лучше с ленцою
Читать, объявления и кривотолки.

«Когда судьба тебе свою ухмылку…»

Когда судьба тебе свою ухмылку
Предъявит или черную печать,
Откупори шампанского бутылку
Иль перечти Шаламова опять.

И пустяком покажется обида,
И ерундой вчерашняя напасть,
Еще чуть-чуть поморщишься для вида,
Но обретешь свою над ними власть.

И вспомнишь речку, рощу или море,
Еще печенье в шкафчике найдешь
И скажешь: это горе всё не горе,
И мрак в душе не мрак, и дрожь не дрожь.

«Слово „весел“, „веселый“, „веселье“…»

Слово «весел», «веселый», «веселье»
Повторяется, я подсчитал,
Раз пятнадцать — то рядом с метелью,
То с камином, то это бокал
На пиру, то на крону лесную
Посмотрел, то примерил коньки,
То в скульптурную он мастерскую
Заглянул и замедлил шаги.

Что же мы, замыкаясь сурово
И угрюмости мрачной верны,
Так стесняемся этого слова,
Словно нет ни зимы, ни весны,
Словно что-то такое о жизни
Знаем нынче, чего он не знал,
Не бывал ни в беде, ни на тризне,
И не мыслил, и слез не глотал?

«Из письма я узнал о чужом несчастье…»

Из письма я узнал о чужом несчастье.
Неужели в стихах напишу об этом?
Буду рифму искать? Окажусь во власти
Слов, согласных смириться с таким сюжетом?

Разбегайтесь, слова, отвернитесь в страхе,
Откажитесь, в глубокую тень зайдите,
Станьте пеплом, залягте в пыли и прахе,
Перепутайте все смысловые нити.

Это хуже предательства. Это скупка
И продажа, трюкачество и паденье,
Что-то вроде бессовестного поступка,
И не надо такого стихотворенья.

«— Уж если умирать, то осенью, — сказали…»

— Уж если умирать, то осенью, — сказали.
Случайно я чужой подслушал разговор.
Хотелось уточнить, в конце или в начале
Осенних дней, но я прошел, потупив взор
И не взглянув на них: вопрос задать неловко.
Наверное, в конце, в слезливом ноябре
С опавшею листвой. Была бы жеребьёвка,
Я вылез бы тайком на свет, как мышь-полёвка,
За жребием в сырых подтёках на коре.

В преддверии зимы, среди травы пожухлой
И прутьев, на трухе и слякоти скользя,
С лежащей под кустом забытой детской куклой,
Разбухшей под дождем, непоправимо-пухлой.
А летом умирать или весной нельзя!

«В импрессионизме милосердия…»

В импрессионизме милосердия
Столько, сколько радости и света…
Розоватым воздухом бессмертия
Подышу — так нравится мне это.

Есть ли смерть? — спрошу французских лодочников,
Лодочники скажут: смерти нету.
Я ответ их внятный, установочный
Рад принять за чистую монету.

Потому что завтрак продолжается
Вместе с поцелуями и смехом,
И всё это где-то отражается
В небесах каким-то вечным эхом.

Потому что ближе человечество
Никогда уже не подходило
К раю близко так: не надо жречества,
Дьякона не надо и кадила,
Потому что солнцем лучше лечится
Всё, что на земле страданьем было.

«Питер де Хох оставляет калитку открытой…»

Питер де Хох оставляет калитку открытой,
Чтобы Вермеер прошел в нее следом за ним.
Маленький дворик с кирпичной стеною, увитой
Зеленью, улочка с блеском ее золотым!

Это приём, для того и открыта калитка,
Чтобы почувствовал зритель объём и сквозняк.
Это проникнуть в другое пространство попытка, —
Искусствовед бы сказал приблизительно так.

Виден насквозь этот мир — и поэтому странен,
Светел, подробен, в проёме дверном затенён.
Ты горожанка, конечно, и я горожанин,
Кажется, дом этот с давних я знаю времен.

Как безыдейность мне нравится и непредвзятость,
Яркий румянец и вышивка или шитье!
Главная тайна лежит на поверхности, прятать
Незачем: видят и словно не видят ее.

Скоро и мы этот мир драгоценный покинем,
Что же мы поняли, что мы расскажем о нем?
Смысл в этом желтом, — мы скажем, — кирпичном и синем,
И в белокожем, и в лиственном, и в кружевном!

4

«Пока Сизиф спускается с горы…»

Пока Сизиф спускается с горы
За камнем, что скатился вновь под гору,
Он может отдохнуть от мошкары,
Увидеть всё, что вдруг предстанет взору,
Сорвать цветок, пусть это будет мак,
В горах пылают огненные маки,
На них не налюбуешься никак,
Шмели их обожают, работяги,
Сочувствующие Сизифу, им
Внушает уваженье труд Сизифа;
Еще он может морем кружевным
Полюбоваться с пеною у рифа,
А то, что это всё в стране теней
С Сизифом происходит, где ни маков,
Ни моря нет, неправда! Нам видней.
Сизиф — наш друг, и труд наш одинаков.

«Жизнь загробная хуже, чем жизнь земная…»

Жизнь загробная хуже, чем жизнь земная, —
Это значит, что грекам жилось неплохо.
Подгоняла триеру волна морская,
В ней сидели гребцы, как в стручке гороха.

Налегай на весло, ничего, что трудно,
В порт придем — отдохнет твоя поясница.
А в краях залетейских мерцает скудно
Свет и не разглядеть в полумраке лица.

Я не знаю, какому еще народу
Так светило бы солнце и птицы пели,
А загробная, тусклая жизнь с исподу
Представлялась подобием узкой щели!

Как сказал Одиссею Ахилл, в неволе
Залетейской лишенный огня и мощи,
На земле хорошо, даже если в поле
Погоняешь вола, как простой подёнщик.

Так кому же мне верить, ему, герою,
Или тем, кто за смертной чертой последней
Видит царство с подсветкою золотою,
В этой жизни как в тесной топчась передней?

«Что Вергилий про воду в ведре и про лунный луч…»

Что Вергилий про воду в ведре и про лунный луч
Или солнечный в темном, наверное, помещенье
Написал: к потолку прилепляется, как сургуч,
И дрожит, и мерцает чудесное отраженье.

Этот отблеск порхает, скользит, умиляет взгляд
И, резьбу потолочную сделав волнообразной,
Ходит по потолку, словно призрак, вперед, назад,
Драгоценный, колышется, дышит во тьме, алмазный.

Медь ведра и вода в нем, под ярким лучом дрожа,
Демонстрируют на потолке торжество побега.
Разреши мне, Вергилий, добавить, что есть душа
У материи тоже, не только у человека.

«А теперь он идет дорогой темной…»

Джону Малмстаду

А теперь он идет дорогой темной
В ту страну, из которой нет возврата, —
Было сказано с жалобою томной
Про воробышка, сдохшего когда-то.

Плачьте, музы! Но, может быть, дороги
Той не следует нам бояться слишком,
Если даже воробышек убогий
Проскакал раньше нас по ней вприпрыжку.

Проскакал — и назад не оглянулся,
Тенью стал — и мы тоже станем тенью.
Мне хотелось бы, чтобы улыбнулся
Тот, кто будет читать стихотворенье.

«Англии жаль! Половина ее населенья…»