Игорь Росоховатский - Стрелки часов

• Название: Стрелки часов
• Автор: Игорь Росоховатский
• Жанр: Научная Фантастика

---

*

Я думал о себе и о ней. Только о себе и о ней, а не о том, что нас окружает. В прежние, далекие времена мы не умели так думать. Столько времени уделяли различным вещам, что они становились как бы частью нас самих. Мы даже вспоминали кого-нибудь в определенном костюме или за определенным занятием и не умели вспомнить только его самого, без вещей и обстоятельств. Человек тогда учился создавать вещи, его жизнь становилась благоустроеннее, но это еще не означало счастья. Мы не могли тогда ощущать себя и других как единое целое. Не знали, сколько в каждом из нас живет людей и каковы они. Часто не знали, кого из них предпочесть. И не умели сделать так, чтобы человек в нас постоянно побеждал зверя. Теперь зверь загнан далеко, в очень незначительные уголки нашего существа. Остались в нас люди, но люди разных эпох. Важно, чтобы завтрашний человек постоянно побеждал вчерашнего. Тогда не будет "я" и "они". Этому мы учимся всю жизнь. Но можно ли научиться быть счастливым? Очевидно, мы с Майей так и не научились... Между нами впервые за сто тридцать лет совместной жизни пролегла полоса отчуждения. Что было в ней? Неясные мрачные тени, не имеющие очертаний. Майя что-то скрывала от меня, следила за мной, из-за чего-то беспокоилась. Почему так случилось? Может быть, потому, что я думал о Майе так, как будто она была частью меня, а не самой собой. И как будто у нее не оставалось тайн, своих собственных тайн, как тогда, когда она была еще не моей женой, а лаборанткой, бьющей посуду. И, возможно, сейчас я просто должен был проникнуть в ее тайну, разгадать эту забытую и вновь открытую Майю. С каждым месяцем отношения становились все более натянутыми, и самым страшным было то, что я не знал причины. Я прошел лечение радиосном, и кошмары больше меня не беспокоили. И все же Майя явно остерегалась меня. Из-за того ли, что боялась повторения снов, или же в моих поступках было что-то предосудительное? Я начал следить за собой, за своими жестами, словами, но ничего странного в них не нашел. А если со стороны виднее? Несколько раз пытался объясниться с ней начистоту. Она отмалчивалась, отводила глаза, бросала, как нелюбимому, холодные успокоительные фразы. Майя стала очень медленно работать, часто проверяла одни и те же результаты. Однажды спросила меня: - Что означает слово "нукопропор"? - Нукопропор?- Я тщетно пытался вспомнить. - Ну да,- нетерпеливо сказала она, исподлобья бросив подозрительный взгляд,- ты часто произносишь его. Я готов был поклясться, что слышу это слово впервые. Холодок пополз от шеи к пояснице, как будто с дерева упал за воротник комок снега. А через несколько дней я проснулся поздней ночью. Сквозь прозрачную крышу светили звезды, Я подумал: может быть, мы стремимся в далекие миры инстинктивно, потому что споры занесены оттуда. Так неудержимо стремятся рыбы туда, где были когда-то отложены икринки, из которых они родились. Незваный гость - тревожное предчувствие застучало в мой висок еще раньше, чем я услышал непонятные звуки. Прислушался. Различил жалобный плач, всхлипывания. Затем в ночной тишине отчетливо раздался протяжный стон отчаяния. Я вбежал в галерею-сад и увидел Майю. Она сидела под деревом раскачиваясь, обеими руками сжав голову. Увидев меня, попросила сквозь слезы: - Не смотри на то, что стоит передо мной. Я, конечно, выполнил бы ее просьбу, как это и надлежало сделать каждому из моих современников. Но она прозвучала слишком поздно. И я успел заметить, что перед Майей стоял аппарат для детей, начинающих обучение.

*

- Степ Степаныч! - окликнул я. Человек не изменил своей величественной походки, не обернулся. Я уже начал сомневаться, он ли это, но на всякий случай решил догнать и убедиться. - Степ Степаныч, да что с тобой?- тревожно спросил я, загораживая ему дорогу. Он помахивал прутиком перед собой и шел прямо на меня, не собираясь сворачивать. - Степ Степаныч!-Это прозвучало как заклинание. Он остановился передо мной так близко, что были видны поры на коже его лица, и оглушительно захохотал, как мне показалось, довольный своей шуткой. - Чему это ты радуешься?- с упреком спросил я. - Да как же,- давясь смехом, ответил он,- все называют меня Степкой, а ты Степ Степанычем. Мне лестно. Он вдруг подпрыгнул и больно хлестнул меня прутиком по плечу. - А ну, давай на шпагах!- предложил он, становясь в позу фехтовальщика. Я застыл в полной растерянности, не зная, как относиться к его поступкам и словам. А он зашептал громко: - Я знаю, как спастись. Это очень просто. Поешь волчьих ягод - и вернешься в детство. В его буйных волосах застряло несколько длинных пластмассовых стружек. Когда он мотал головой, они разворачивались и вновь сворачивались в кольца, нагоняя на меня страх. - Слушай,- шептал он.- Мы считаем старость патологией. А почему не считаем патологией детство; ведь наша психика в детстве чем-то похожа на психику старости? О, мы великие хитрецы, но я наконец-то обманул всех. Я стал дурачком. И поймал за хвост жар-птицу... Он запрыгал на одной ноге и забормотал: - К черту, к черту все лаборатории, все опыты! Мне ничего этого не нужно. Ни лунного филиала, ни "копейки". Только хлеб и воздух. Поверни кубик другой стороной - и ты увидишь другой кусочек рисунка. Но ты не увидишь всего рисунка. Это невозможно. Я не хочу быть ни умным, ни бессмертным.Его лицо кривилось в хитрой гримасе.- Мне надоела наука. Это она погубила меня. И она погубит все живое. Знаешь, в чем состоит великая истина, которую я открыл? Никому не говорил- тебе скажу. Человек не должен узнавать ничего с помощью приборов. Только то, что принесут органы чувств,- его достояние. Пусть он лучше смотрит в себя, прислушивается к урчанию своего голодного брюха, а когда оно наполнено, пусть станет более чутким и отыщет в себе душу. Это даст ему успокоение. А если он не сможет наполнить брюхо без помощи приборов, пусть убьет соседа и заберет его еду. Но убьет его без оружия, только руками и зубами. Понимаешь? Он шагнул ко мне, и я поспешно сделал два шага назад. А он схватился за голову и закричал: - Хочу быть животным и ни о чем не думать! Хочу только чувствовать! А если нельзя животным, то хотя бы верните меня в детство, чтобы я мог начать все сначала. Я бы никогда больше не раскрыл книгу, убил бы учителей, поджег школу. Я бы жил одной жизнью с природой - истина в этом! Он задрал голову и посмотрел в небо. Я понял: он сошел с ума. Степ Степаныч сорвал с дерева листок и начал рассматривать его на свет. Потом растер и понюхал. Я услышал его бормотание: - Любопытно знать, как он устроен? И вдруг в одно мгновение все изменилось. Широкая улыбка светилась на его лице. Но вот она исчезла, уступила место озабоченности. - Что с тобой, брат?- спросил он.- Почему ты так странно смотришь на меня? Я не мог выдавить ни слова. - Переутомился, верно,- ласково проговорил он.- Отдыхать нужно больше. Хочешь, махнем с тобой в лунные заповедники? Ты с месячишко не будешь ни о чем думать - только смотреть и удивляться. Идет? Его мягкая сильная ладонь была открыта, как посадочная площадка. А я безмолвно смотрел ему в глаза ц думал: "Так кто же из нас - я или он? Я или он?"

*

Уже у самой границы Научного центра меня встретил мрачноватый юноша. Черты его лица были геометричны и резки, как будто их высекли на скале. - Унар,- представился он. Это был один из самых талантливых моих учеников, о котором я знал только понаслышке, а видел сейчас впервые. - Мы изменили ДНК по твоей формуле, учитель,- сказал он.- Образовавшаяся протоплазма полностью соответствует твоим прогнозам. Мы приладили аппараты машущих крыльев - все другие виды транспорта на территории первого Научного центра были запрещены - и, пролетев свыше двухсот километров, приземлились на ромбической площадке. Посреди нее возвышалось здание лаборатории, к которому вело четыре дорожки. На площадке не было ни одного деревца, вместо них по краям дорожек выстроились прозрачные столбы. В них голубовато светились спирали, вспыхивали и гасли искры, растекался дым, постепенно заполняя пустое пространство внутри столба, вырываясь тоненькими струйками сквозь несколько отверстий. Воздух на территории центра постоянно стерилизовался, чтобы ни один посторонний фактор не мог помешать точности опытов. Мы шли очень медленно, пока я не догадался, что Унар, помня о моем возрасте, боится утомить меня быстрой ходьбой. Я улыбнулся и пошел так, что он едва поспевал за мной. Двери лаборатории поднялись при нашем приближении. Мы вступили в коридор, и, пока шли по нему, автоматы успели обработать нас ультрафиолетом и распыленными препаратами. Когда экран показал, что мы уже достаточно стерильны, отворилась вторая дверь - и мы вошли в демонстрационный зал. Послышалось приветствие. Я обернулся, но не успел разглядеть того, кто стоял за пультом. На стене-экране поплыли кадры, и мое внимание переключилось на них. - Ты видишь вкратце ход опыта,- с запозданием сказал Унар. Появились формулы. Цифры были написаны моим почерком и словно подпрыгивали от нетерпения, от непреодолимого желания подхлестнуть события. Затем на стене одна за другой возникли несколько карт расположения нуклеотидов в звеньях ДНК. Я увидел приборы и аппараты, клубящиеся растворы, людей, дежуривших за пультами. - Мы шли по указанному тобой пути, но вносили и своп изменения,- сказал Унар.- Ты ошибся, определяя роль тридцать шестого и сто девяносто второго...- Он сказал это очень сурово, и я почувствовал вину перед занятыми молодыми людьми.- Но в общем ты был прав. Мы синтезировали ДНК по этой формуле, ввели в раствор и получили вот такие скопления клеток. Стена осветилась изнутри. В ней, как в аквариуме, плавало несколько студенистых комочков. - Увеличиваю температуру раствора до кипения,- сказал Унар. Появились пузырьки, они лопались, жидкость в стене забурлила, помутилась... - До трехсот градусов... Раствор изменил цвет, стал светло-зеленым, начал темнеть. Изменился и цвет живых комочков. Но они не распадались. - До пятисот градусов... Раствор стал оранжевым. В такой же цвет окрасились и комочки. - А теперь обработаем эти образования мощными энергетическими разрядами,проговорил Унар.- Включаю рентгеновские установки, электрические поля, ускорители протонов... Никакая живая ткань не смогла бы выдержать таких ударов. Но студенистые комочки ответили на потоки энергии образованием защитных энергетических ободочек и внутри них чувствовали себя превосходно. Я подумал о том, какими могли бы быть ткани наших организмов, если бы в первобытном бульоне, где зарождалась жизнь, было чуть больше железа и меньше азота. А если бы цепочки ДНК случайно расположились вот так... - Я покажу вам гигантскую бактерию, синтезированную на основе новой ДНК,сказал Унар. В стене появились извивающиеся гусеницы. Я подошел поближе, чтобы лучше их рассмотреть. Тела этих экспериментальных моделей были созданы так, чтобы видеть все процессы, происходящие в них. - Эти модели можно уничтожить лишь потоками энергии Кейля... Я бросил взгляд на Унара. Он не помнил того, что помнил я. Для него тут нет ничего, кроме опыта. А я вот думаю, что, пожалуй, хорошо, когда наука не очень обгоняет социальные отношения. Я не могу не содрогнуться при мысли о том, что случилось бы с человечеством, выведи ученые таких бактерий во времена, когда люди убивали друг друга... Но почему я подумал об этом? Ведь не было никакого повода. Вокруг ровесники по новому времени" в котором прошлое никогда не воскреснет. Голос Унара отвлек меня от размышлений: - А теперь посмотрите на синтезированного зверька номер семь со шкуркой из новой ткани. Она светилась разными оттенками, переливалась, мерцала - могучая защитная оболочка. Если бы природа обладала разумом и, хорошенько подумав, создала кожу человека из такой ткани, то... Будто кто-то повернул выключатель в моем мозгу, и мысль погасла. Я растерянно смотрел на человека, стоящего рядом со мной, и никак не мог вспомнить, о чем только что думал. Лишь спустя несколько минут вздохнул с облегчением, вспомнив: я думал о том, что было бы с нами, обладай природа человеческим разумом?