Владислав Реймонт - Земля обетованная

• Название: Земля обетованная
• Автор: Владислав Реймонт
• Издательство: Панорама
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1997
• ISBN: 5-85220-411-0

Действие романа классика польской литературы лауреата Нобелевской премии Владислава Реймонта (1867–1925) «Земля обетованная» происходит в промышленной Лодзи во второй половине XIX в. Писатель рисует яркие картины быта и нравов польского общества, вступившего на путь капитализма. В центре сюжета — три друга Кароль Боровецкий, Макс Баум и Мориц Вельт, начинающие собственное дело — строительство текстильной фабрики. Вокруг этого и разворачиваются главные события романа, плетется интрига, в которую вовлекаются десятки персонажей: фабриканты, банкиры, купцы и перекупщики, инженеры, рабочие, конторщики, врачи, светские дамы и девицы на выданье. Из шумных цехов писатель ведет читателя в роскошные дворцы богачей, в пивные, где дельцы предаются пьяным оргиям, будуары светских львиц, делает его свидетелем деловых встреч и любовных сцен.

Публикуется новый перевод романа.

---

Из всех гостей, пожалуй, только одна Мада была сегодня не в духе.

Не обращая внимания на Макса, старавшегося ее занять, она не сводила глаз с Кароля и Анки и, видя их счастливые лица, тихо спросила:

— Эта панна рядом с Боровецким, его сестра? Они немного похожи.

— Дальняя родственница и… невеста, — сказал Макс с ударением на последнем слове.

— Невеста? Я не знала, что у пана Боровецкого есть невеста…

— Они уже год как помолвлены и очень любят друг друга, — сказал он не без умысла; его раздражала недогадливость Мады и нескрываемое восхищение, с каким она смотрела на Кароля.

Золотистые девичьи ресницы затрепетали, как крылышки, и медленно опустились, прикрыв голубые глаза; румянец сменился бледностью, и побелевшие губы подозрительно задрожали.

Макса удивила эта внезапная перемена, но его наблюдения были прерваны появлением лакея, который шепнул ему на ухо, что его ждут в передней.

— Матушка умирает! — выпалил Юзек Яскульский, когда Макс вышел к нему.

— Что? Что? — не веря своим ушам, повторял Макс и, взглянув на заплаканного, дрожащего Юзека, заметался, как потерянный, а тот, повторив еще раз скорбную весть, поспешно убежал.

VIII

В столовой никто, кроме Нины, не заметил исчезновения Макса.

— Куда подевался пан Баум? — через некоторое время спросила у Боровецкого Мада.

— Я не сторож компаньону моему, если, конечно, касса не в его ведении, — пошутил тот, довольный, что избавился от Макса, который не спускал глаз с Анки и с особым вниманием следил за ним, когда он разговаривал с Мадой.

Огорченная известием о жениховстве Боровецкого, Мада настойчиво звала отца домой, но развеселившийся Мюллер полуобнял Боровецкого и усадил возле дочери.

— Вот тебе, дурочка, кавалер! Сиди, не рвись домой, — сказал он с грубоватой фамильярностью и оставил их наедине.

Им было явно не по себе. Мада сидела, опустив голову, и с сосредоточенным видом натягивала перчатку. Низкий, глубокий голос Кароля, при звуке которого у нее всегда сладко замирало сердце, сейчас отзывался в душе так печально, что она боялась расплакаться.

А Мюллер подсел к Нине и от избытка чувств похлопывал ее по спине, не замечая ее замешательства и насмешливых улыбок окружающих.

— Как у вас хорошо! — громогласно заявил он. — У меня тоже есть красивый дом, но я чувствую себя в нем неуютно… Вот была бы у меня такая дочь, как вы!

— А чем же Мада плоха? Она сегодня прелестно выглядит.

— Она красивая, но глупая. Я хочу выдать ее за поляка, чтобы у них была такая же гостиная. Они принимали бы гостей, и я с удовольствием проводил бы у них время. Такая жизнь мне по душе.

— В Лодзи это будет нелегко сделать: здесь вы вряд ли найдете богатого жениха для своей дочери, — вполголоса сказал Куровский, сидевший рядом с Ниной.

— Ах, пан Куровский! Я охотно выдал бы ее за вас или за Боровецкого. Вы — порядочные фабриканты.

— Благодарю за честь! — насмешливо сказал Куровский и крепко пожал ему руку, — Но есть и более достойные люди — до меня дошли слухи о намерениях Кесслера…

— Пускай этот подлец и хам женится на обезьяне из своего зверинца, а моей дочери ему не видать как своих ушей! — с негодованием воскликнул Мюллер, но тотчас благодушно рассмеялся, и, будучи совершенно пьян, попытался поцеловать Нину в шею.

— Почему у вас испортилось настроение? — шепотом спросил Кароль.

Мада сидела с пылающим лицом, прижав носовой платок к дрожащим от сдерживаемых рыданий губам, и молча смотрела на него. Этот долгий взгляд раздражал его, и он повторил вопрос.

Вместо ответа Мада показала глазами на Анку и прошептала:

— Вас ищет невеста.

Кароль с недовольным видом подошел к Анке.

— Пани Высоцкая собирается уходить. Может, вы проводите нас? — спросила она и с подчеркнутой вежливостью попрощалась с Мадой.

Та провожала их взглядом, пока они не миновали всю анфиладу комнат.

— Панна Меля, нам тоже пора, — сказал Высоцкий и пошел разыскивать тетку, мирно спавшую в тиши гостиной. Возвращаясь к Меле, он столкнулся с матерью.

— Мы уходим. Ты идешь с нами?

— Нет, я должен проводить панну Грюншпан.

— Разве никто другой не может проводить панну Грюншпан?

— Нет, панну Грюншпан никто, кроме меня, проводить не может, — с ударением сказал он.

Они неприязненно посмотрели друг на друга.

Глаза матери сверкали гневом, а взгляд сына был исполнен спокойствия и решимости.

— Ты скоро вернешься? У нас будет Анка с Боровецким. Может, ты подойдешь к чаю?

— Нет, не поспею. Мне еще нужно зайти к Мендельсонам.

— Ну как знаешь… как знаешь… — с трудом сдерживаясь, сказала мать и вышла, на прощание не протянув сыну руки для поцелуя. Но он подавал Меле пальто и даже не заметил этого.

Экипаж ждал около дома.

— К Руже? — спросила Меля, когда экипаж тронулся.

— К Руже, и вообще куда угодно… хоть на край света! — с жаром воскликнул он.

— Слова часто опережают желания, а желания возможности, прошептала она. Спокойствие воскресного вечера передалось ей и вернуло к действительности, напомнив о недавнем решении.

— О нет, я от своих слов не отрекусь! С вами для меня нет ничего невозможного. Ведите меня до конца! — Он с трепетом взял ее руку.

— Пока я отвезу вас всего-навсего к Руже, — сказала она, не отнимая руки.

— А потом? — тихо спросил он, заглядывая ей в глаза.

— Я отвечу вам завтра, — прошептала она, не отрывая глаз от бегущих рысью лошадей.

Задремавшая тетка покачивалась на переднем сиденье.

Они сидели молча, экипаж на дутых шинах летел быстро, как мячик, подскакивая на выбоинах, и сильный встречный поток воздуха приятно холодил их разгоряченные лица.

Оба чувствовали: настал долгожданный решающий миг, и вот-вот прозвучит слово, давно лелеемое в сердце, давно чаемое, но таимое.

Их просветленные взгляды проникали в сокровенные тайники души, и каждый такой взгляд делал их ближе и дороже друг другу.

Меля не забыла о своем решении, чувствовала его неотвратимую неизбежность, всю горечь его и трагизм, но сейчас она отдавалась во власть захлестнувшему их сердца и мозг волшебному потоку, который разливался в крови, и неизъяснимое блаженство овладевало ими.

Трепеща от счастья, она ждала его признаний и сама жаждала поведать ему о своей любви.

Ею овладело непреодолимое желание испить до дна, до последней капли чашу блаженства.

Она хотела отдаться во власть безумной страсти, не думая о том, что ждет ее завтра, а может, именно потому, что знала, что ее ждет.

И хотя страшный призрак витал над ней, преследовал, как в бреду, заслоняя минутное счастье безжалостно-четкими очертаниями будущего, она гнала его от себя и жаждала забыться на один вечер, на один миг.

Не выпуская его руки, она подносила ее к бешено колотившемуся сердцу, проводила ею по пылающим щекам и, прижавшись к нему плечом, смотрела вдаль сияющими глазами.

— Меля… — наклонясь над ней, чуть слышно прошептал он, и она ощутила на лице прикосновение его губ.

Тихий, проникновенный голос ожег ее раскаленным железом.

Она закрыла глаза; в груди обезумевшей птицей билось сердце, лавина счастья лишила ее дара речи, и она только улыбалась уголками губ.

— Меля… Меля… — изменившимся голосом еще тише повторил он и, просунув руку под накидку, обнял ее и привлек к себе.

Уступая ему, она невольно коснулась грудью его груди, но тотчас отстранилась и откинулась на мягкую спинку экипажа.

— Не надо… Не надо… — слабым голосом, почти беззвучно прошептала она, смертельно побледнев и прерывисто дыша.

— Меля, ты прямо домой поедешь? — внезапно проснувшись, спросила тетка и несколько раз повторила вопрос, прежде чем Меля поняла, что обращаются к ней.

— Нет. Езжайте, тетя, одна. Я зайду к Руже.

— А Валентин за тобой прислать?

— Не надо. Если я у них не заночую, они отвезут меня сами.

Экипаж остановился перед особняком Мендельсона.

В передней их встретила Ружа и с любопытством посмотрела на подругу, а когда та стала осыпать ее поцелуями, на лице у нее появилась насмешливая улыбка.

— Ты одна? — спросил Высоцкий, тщетно пытаясь застегнуть дрожащими пальцами сюртук и повесить шляпу на несуществующий крючок.

— Нет, с Коко. Пью чай и умираю от скуки, — отвечала она и, слегка прихрамывая и покачивая широкими бедрами, провела их в черный кабинет.

— Кто это поет? — прислушавшись, спросил Высоцкий: сверху, из комнат Шаи, доносились приглушенные монотонные звуки, расходясь по нижнему этажу.

— Это у отца поют. И так изо дня в день уже несколько месяцев. Меня беспокоит, что папа после смерти Бухольца постоянно молится. К нему приходят певчие из синагоги и поют духовные песни. В этом есть что-то противоестественное. К тому же недавно он сказал Станиславу о своем желании устроить богадельню для калек и старых рабочих нашей фабрики. Это плохой признак. И Станислав телеграфировал в Вену тамошнему медицинскому светилу.