Исмаиль Кадарэ - Вестник беды. Islama nox

• Название: Вестник беды. Islama nox
• Автор: Исмаиль Кадарэ
• Издательство: Иностранная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1992

Исторический сюжет в сочетании с современной лаконичной манерой письма придает особую привлекательность произведениям Исмаиля Кадарэ — албанского писателя, многократного претендента на Нобелевскую премию. Предлагаемая вниманию читателя новелла характерна для Кадарэ: она о волнующей не только его теме Востока и Запада, об устремлении из мира несвободы в свободный мир. Как отмечал один из французских критиков, Кадарэ «с необычайной легкостью обращается к истории, находя в ней множество созвучий с современностью».

---

V

Позади было семь городов, а впереди — еще одиннадцать. Часть мулов теперь шла налегке. Однако погода портилась, холодало. Промозгло-холодными были теперь и склады, где подолгу приходилось сдавать груз. В глазах рябило от бесконечного перелистывания накладных. Кладовщики, чьи лица неизменно выражали сомнение и недоверчивость, сличали всякий раз цифры, перепроверяя все вновь и вновь.

«Что за нудная работа, — бурчал Хаджи. — Легче, пожалуй, пройти сотни километров, чем иметь дело с этими хмурыми людьми».

Покидая очередной склад, он вздыхал с облегчением. Иногда, в свободные минуты, он бродил по улочкам незнакомых городов. Женщины были повсюду: на перекрестках дорог, у дверей домов, на рынке. Он разглядывал их своими покрасневшими, встревоженными глазами. В отличие от той, первой, встречи женщины вызывали теперь в нем смешанное чувство. Ликование, наполнявшее его душу, сменялось подчас какой-то беспричинной досадой. Он любил и ненавидел этих женщин одновременно, не понимая, откуда эта любовь и эта ненависть.

«Бедняжки, пташки несчастные», — шептал он с сожалением, увидев их. Но в тот же миг из глубины его души поднималась слепая, оглушающая волна, от которой темнело в глазах.

«Ни одна из вас не избежит своей участи, — думал он в исступлении. — Все до одной, все без исключения будете под чадрой».

Капельки холодного пота выступали на лбу. «Что-то нехорошо мне. Такого со мной еще не было».

Но эту обеспокоенность испытывал не он один. Тревожная волна будто опережала караван. Видимо, слухи о приближении каравана перемещались быстрей, чем он сам. Они наполняли тонувшие в слякоти города, словно ветер, гудели в трубах старых домов, нарушая сон их обитателей, вздымали на улицах жухлую листву.

С того дня, когда был оглашен фирман о ношении чадры, минул уже не один месяц. Но, очевидно, только сейчас, узнав о прибытии каравана, люди начинали осознавать, что все, связанное с фирманом, реально. Мрачными, наверное, были предчувствия женщин, но огорчению мужчин не было предела. И это ощущалось во всем. Глаза женщин утратили свой блеск. Тот блеск, который так поразил его тогда, у источника. А взгляды мужчин казались теперь какими-то пустыми.

Да они бы растерзали его, разорвали бы на мелкие кусочки, знай, что именно он сопровождал караван. Не случайно же была проявлена особая осмотрительность, и большую часть пути его сопровождала охрана.

Впервые за все это время Хаджи Милети почувствовал себя смертельно усталым. Позади остались Северная Греция, Битола, Охрид, а впереди его ждали Дуррес, Шкодра, Сараево, Белград. Странные, чужие названия… Затем путь лежал в мадьярские города… «О Всемогущий, будет ли когда конец этому пути?»

Мир был полон женщин, и он должен был доставить всюду покрывала. Таким был приказ, такова была воля великого султана, и она должна быть исполнена.

Ночуя на старых постоялых дворах, где клопы не давали уснуть, Хаджи Милети пробовал прикинуть, сколько ему еще осталось пройти. Учился он мало, а значит, не умел рассчитывать расстояние по карте. Люди, которых он спрашивал, далеко ли до ближайшего города, зачастую отвечали по-разному. «Хватит расспросов!» — сказал он себе однажды вечером, остановившись на ночлег в ветхом постоялом дворе, почерневшем от дождей. «Буду двигаться вперед, волочить за собой это черное, тяжелое, как свинец, полотнище, буду брести, пока держусь на ногах. Вперед, вперед, до самых границ империи, туда, где стоит город, который называют Веной. Да-да, туда», — бормотал он, склоняя все ниже и ниже охваченную дремой голову.

VI

Было далеко за полдень, когда он вошел в тот слякотный город, труднопроизносимое название которого делало его вид еще более мрачным. Здесь он должен был сдать последние тюки. Далее простирались мадьярские земли, но его миссия кончалась здесь. В следующий раз, возможно, он уйдет еще дальше. А пока и этого было довольно. Хаджи Милети чувствовал себя совершенно разбитым.

Ему пришлось долго плутать, прежде чем набрел он на нужный ему склад — приземистый, невзрачный барак посреди грязного, покрытого лужами и угольной пылью двора. Кладовщик, которого он с трудом разыскал, помог ему сгрузить последние тюки. Заискивающе кланяясь, он непрестанно оправдывался, называя при этом Хаджи Милети «столичный ага». Опасался, видимо, что караванщик доложит об его отлучке столичному начальству. Но лицо Хаджи Милети оставалось хмурым. Все было противно ему в этом мерзком городе. Ужасно хотелось прилечь, вытянуться и забыть обо всем.

Кладовщик, пересчитав чадры, внимательно сверил цифры и расписался в накладных. Хаджи Милети безучастно глядел на мулов, стоявших у входа. «Наконец-то и с этим покончено!» — подумал он.

— Паводок, на дорогах грязь, — продолжал заискивать кладовщик. — Слава Аллаху, что мулы у вас теперь налегке.

Хаджи Милети промолчал. Но немного погодя заговорил сам:

— А где здесь поблизости постоялый двор?

— Постоялый двор? Да тут рядом, за перекрестком, направо. Погодите немного, ага, вот навешу замок и отведу вас.

Хаджи Милети немного расслабился лишь тогда, когда провожатый привел его на место и, договорившись обо всем с хозяином заведения, не понимавшим турецкого, с поклонами удалился. Разговаривать с кем бы то ни было он был просто не в силах. «Слава Аллаху, что хозяин не говорит по-турецки», — подумал он.

На улице опять шел дождь. Через распахнутую дверь Хаджи Милети наблюдал за слугой, суетившимся у каравана. Немного погодя хозяин засветил фонарь у входа, а Хаджи Милети охватила невыносимая тоска. Что ему было делать? Он уселся в уголке у зажженной керосиновой лампы и долго разглядывал накладные. Все было в полном порядке: ни утерь, ни недостач, никаких неприятностей в дороге с ним не случилось. И все же облегчения он не испытывал. Теперь, когда весь груз был доставлен по назначению, когда мулы пожевывали сено в хлеву, он ощущал в душе какую-то пустоту. Что это было? И вообще, какое ему дело до этих покрывал? Разве они были его собственностью или стоили ему труда и пота, чтобы быть причиной огорчений? Любой другой, будь он на его месте, доставив государственный груз в целости и сохранности, чувствовал бы себя героем. В его же душе эти тонкие суконные полотнища вызывали столько волнений, столько смятения, что теперь, избавившись от них, он должен был бы успокоиться.

Но покоя в душе не было. Пять недель жизни были связаны с ними. Они казались ему то красивыми, то безобразными. Он то любовался ими, то проклинал их. Полмиллиона женских лиц закроют они. Будут касаться их лбов, щек, губ, ощущать их дыхание. Станут свидетелями их тайных вздохов. Ведь этих навьюченных мулов, этот свадебно-траурный караван сопровождал не кто иной, как он сам.

И вот их уже нет. Опустели вьючные седла мулов, жующих теперь сено в хлеву постоялого двора. Опустела и его душа.

«Бежать, бежать! Скорее вернуться домой, к жене, к детям. Как от чумы, бежать от таких дел, забыть все навсегда…»

Во дворе стемнело. Дождь лил не переставая. Хаджи Милети вдруг нестерпимо захотелось плакать.

VII

Обычно обратный путь казался ему легче, короче. На этот же раз он был безмерно долгим. Более захолустными выглядели теперь города и поселки, а погода продолжала портиться. Вступая в какой-нибудь город, первое, что он ожидал увидеть, это женщины под чадрой. Однако их нигде не было. Чужеземки, как и раньше, ходили с открытыми лицами. «Странно», — подумалось ему. А впрочем, ведь он не знал ничего о том, как будет исполняться фирман, как власти принудят женщин носить чадру.

«И какое мне до этого дело!» Сказав так, он ощутил, что его охватило безразличие. Однако, вступая в следующий город, он вновь был готов обратиться к первому встречному: «Куда подевались все те чадры, которые я с такими муками волок с другого конца света?» Он не мог понять даже, чего ему хотелось больше: увидеть эти черные полотнища скорбно развевающимися на ветру или узнать, что они преют в тюках где-нибудь в глубине склада, словно угольные залежи в недрах земли.

Однажды в мыслях пронеслось: а не приснилось ли ему все это? Но потом он подумал: фирман ведь мог быть отменен.

«Да пусть делают с ними что хотят!» — говорил он, не отрывая взгляда от дали, в которой терялась дорога. Уже давно осталось позади Сараево. Он приближался к Шкодре. Величественные мечети и церкви этого города тревожно мерцали в тумане.

Дождь начал накрапывать, когда он входил в город, а когда приблизился к «Новому трактиру», где уже ночевал, дождь и не думал утихать. Двор трактира был усеян мелкими лужами. Но это его ничуть не волновало: в любом случае он не испытывал ни малейшего желания бродить по городу.

Усталый и замерзший, сидел он, согнувшись, в углу просторной комнаты до самого вечера. Хозяин заведения засветил керосиновую лампу, висевшую у потолка. Постояльцы расселись вокруг низенького стола, чтобы поужинать. По тому, как обращались они друг к другу, видно было, что многие из них уже давно здесь. Должно быть, это были чиновники или инспекторы, прибывшие сюда по служебным делам из центра. Чувствовалось, что всем не терпится поскорее вернуться в столицу. Из разговора Хаджи понял, что люди эти — важные птицы. Он примостился с краю, стараясь не привлекать к себе внимания. Но все же не остался незамеченным. В то время когда трактирщик раскладывал тарелки и ложки перед постояльцами, один из них — с длинным лицом и полузакрытыми глазами, отчего слова, им произносимые, казались пренебрежительными, — спросил, обращаясь к Хаджи Милети: