Клиффорд Саймак - Миры Клиффорда Саймака. Книга 17

• Название: Миры Клиффорда Саймака. Книга 17
• Автор: Клиффорд Саймак
• Издательство: Полярис
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1995
• ISBN: 5-88132-247-9

В 17-й том собрания сочинений Клиффорда Саймака вошли рассказы писателя, не включенные в предыдущие тома, а также первое его произведение «Мир красного солнца», которым Саймак начал свою литературную карьеру, и интервью с писателем, взятое у него за несколько лет до его кончины. Представленные произведения дают прекрасную возможность оценить творческий диапазон писателя: от грандиозных космических пейзажей «Наблюдателя» до глубокого психологизма «Театра теней», от пессимизма «Мира красного солнца» до светлой надежды «Дома обновленных».

Содержание:

Интервью с К. Саймаком, пер. Д. Смушковича

Мир красного солнца

Мир красного солнца, пер. В. Альтштейнера

Наблюдатель, пер. А. Гвоздиевского

Прелесть, пер. Д. Жукова

Куш, пер. Д. Жукова

Отец-основатель, пер. Л. Жданова

Театр теней, пер. С. Васильевой

Дом обновленных

Разведка, пер. Н. Галь

Детский сад, пер. Д. Жукова

Пыльная зебра, пер. Д. Жукова

«Сделай сам», пер. Д. Жукова

Дурак в поход собрался, пер. Д. Жукова

Дом обновленных, пер. Н. Галь

---

К.: И ни тот ни другой не пойдут к еврею.

С.: Порой и так. Просто стыдно, что в конце двадцатого века еще есть такие места и такие люди. Думаю, я объяснил, что подразумеваю под словами «заторможенные верой».

К.: Я вижу две интерпретации: или мы теряем способность верить, или наша вера ограничивает наше восприятие мира, потому что мир якобы обязан укладываться в рамки нашей веры.

С.: По-моему, многие люди просто загоняют себя в религию своей интерпретацией событий.

К.: Согласна.

Л.: Я тоже. Религия для многих — просто способ избежать ответственности.

К.: «Дьявол заставил меня это сделать».

С.: Вот-вот, или оправдание собственным предрассудкам.

К.: В странах, где сильна католическая церковь, она решает за всех людей, даже не католиков, пользоваться ли им противозачаточными средствами, и тому подобное.

Л.: Но вернемся к теме. Во многих рассказах у вас фигурируют деревенские дурачки. У вас на это есть какая-то причина?

С.: Да нет, не то чтобы я был с ними хорошо знаком, хотя почти в каждой деревне есть свой дурачок — а в Миннеаполисе дураков много, — просто у меня есть теория, что эти так называемые дурачки, которых мы пытаемся приспособить к обществу и учим в спецшколах, на самом деле не менее способны, чем мы; просто мы не понимаем, что это за способности, а они не знают, как их использовать. Мы на самом деле тормозим их развитие, забивая им головы своими идеями, когда им нужно просто сочувствие. Если бы мы оставили их в покое, то, возможно, поняли бы, как они мыслят. И мы могли бы многому от них научиться, потому что они на свой лад не глупее нас.

К.: Мы пытаемся научить их думать по-нашему, а это все равно, что сделать из меня сталевара — лучше от этого никому не становится.

С.: Вот хороший пример. Мой сын, неплохой инженер-химик, от рождения левша. Когда он пошел в школу, преподавательница пыталась переучить его писать правой рукой, пока я не явился в школу и не прочел ей и директору вслух, что говорит по этому поводу закон. Он до сих пор левша, и это ему ни в коей мере не мешает. Кстати, именно из-за этого я впервые обратил внимание, как много талантливых людей среди левшей.

К.: Сейчас уже выпускают парты для левшей.

С.: А вы сами левша?

К.: Нет, я одинаково владею обеими руками.

Л.: Вы нередко связываете дурачков с инопланетянами или даете им силы, не присущие нормальному человеку.

С.: У меня просто какое-то внутреннее убеждение, что идиот сможет лучше понять чужое существо — именно по тем причинам, которые мы сейчас обсуждали.

К.: Да, нормальный человек убежден, что некоторые вещи невозможны. А идиот принимает все как есть.

Л.: Вы часто пишете о среднем человеке — не представителе правительства, сталкивающемся с пришельцами.

С.: Мне кажется, что читатель легче принимает героя, если тот — средний человек… для меня средний человек и представляет собой человечество. Я вообще очень верю в простых людей. Мне кажется, что они не только умны, но прежде всего обладают здравым смыслом. И мне очень легко о них писать. По-моему, для некоторых писателей это вроде снисхождения. А я и сам очень средний человек, и стыдиться мне нечего.

Л.: Кроме того, у вас есть привычка помещать место действия за город. В большей части ваших романов действие разворачивается на Земле, а не в галактических просторах, и в немалой части из них события происходят в городке Милвилл, штат Висконсин.

С.: А такой городок существует. Это маленький город на юго-западе Висконсина, где я родился и вырос. Я часто пишу об этих местах; если и не впрямую, то беру оттуда пейзажи и описания местности. В конце концов, эти места я не забуду никогда. Мне кажется, что в первые двадцать лет жизни в человеке зарождаются те концепции и ассоциации, которые останутся с ним на всю жизнь. Правда, когда я описываю Милвилл, то он становится чуть красивее, чуть возвышенней и чуть интереснее, чем в действительности. Иногда, когда я навещаю своего брата, он провозит меня по окрестностям, и я вижу, что овраги вовсе не так глубоки, холмы — не так высоки, а многих из тех мест, которые я помню, уже давно нет.

Я родился, собственно, не в городе, а в округе Милвилл, в доме своего деда; он стоял на высоком холме при слиянии рек Висконсин и Миссисипи, и эти две реки впечатаны и в мою жизнь, и в мои книги.

Так что Милвилл — реальное место. А вот Уиллоу-Бенд — вымышленное, хотя он тоже находится где-то в Висконсине, только я не знаю где. Эти два города я использую чаще всего, хотя есть и другие — вроде Енотовой Долины.

К.: У вас есть и повторяющиеся имена — собаки Тоузер и Боузер, банкир Стивенс, — которые вы используете по нескольку раз.

С.: Наверное, это просто моя ошибка. Такое выражение, как «банкир Стивенс», сразу вызывает в сознании четкий образ…

К.: Да, этакий лысоватый человечек среднего роста и средних лет, в костюме и при часах с цепочкой…

С.:…Который продаст тебя за десять центов. И мне так понравился этот образ, что я забыл, что уже где-то его использовал.

Л.: Вы также написали немало рассказов о пожилых людях, причем отнюдь не в последние годы.

С.: Да, о стариках я писал в молодости. Странно, но когда я был молодым, во мне очень глубоко сидело почтение к старости. Мне не казалось, что старость — это что-то ужасное. Возможно, те старики, которых я описывал, в чем-то похожи на людей, с которыми я был знаком, хотя реальных людей я никогда не описываю в своих книгах. Наверное, я писал эти рассказы из уважения к старости. А теперь мне семьдесят пять лет, и я вижу, что старость — это действительно не так плохо! Это лучшее время жизни. Плохо только, что болезни куда сильнее ударяют по старым людям. Это одна из тех причин, по которым я хотел бы видеть больший прогресс в здравоохранении.

Л.: Вы, кажется, написали несколько рассказов о том, как инопланетяне дарят людям универсальное лекарство.

С.: Это был рассказ «Shotgun Cure», но за лекарство пришлось платить. Как по-вашему, цена была разумной?

Л.: Честно говоря, я не совсем понял, что вы хотели сказать этим рассказом. Что-то вроде: «Давайте остановимся и подумаем, что нам делать с технологией, которая у нас уже есть, а не будем тянуться все дальше»?

С.: Я хотел сказать, что технология — это тоже болезнь, которую надо лечить. Нет, я неправильно выразился — не сама технология, а то общество крысиных гонок, в котором мы живем и которое так тесно связано с технологией.

К.: Техника нередко вызывает симптомы, связываемые со старостью, — повышение давления, инфаркты и прочее. Таков наш образ жизни.

С.: Да, и поэтому старый доктор в том рассказе соглашается взять лекарство, несмотря на побочные эффекты.

Л.: Вам уже семьдесят пять с половиной лет.

С.: Я не считаю половинки. Мне семьдесят пять до того дня, когда мне исполнится семьдесят шесть.

Л.: Третьего августа.

С.: Да. Хорошее время для дня рождения, все равно в августе больше нечего праздновать.

Л.: Вы вышли на пенсию четыре года назад?

С.: Да, в семьдесят шестом, четыре года назад, примерно первого сентября.

Л.: Не жалеете?

С.: Ни капли. Я бы и раньше отошел от дел, если бы не закон о социальном страховании. Пока мне не исполнилось семьдесят два, мне приходилось всеми доходами выше определенного уровня делиться с правительством. Я долго скандалил с чиновниками, но так ничего и не добился. Они утверждали, что ограничивают мой рабочий день. Интересно, откуда им знать, сколько часов в день я работаю? Сколько часов я пишу, можно сосчитать, а сколько часов я хожу и думаю? Но все равно мне пришлось ждать до семидесяти двух лет. Теперь хоть не нужно считать часы, проведенные за письменным столом.

К.: Чиновники только усложняют жизнь.

С.: Наверное, такому закону должна быть какая-то причина, но я так ее и не понял.

Л.: Еще одна из постоянных ваших тем — что-то, дающееся бесплатно. Варианты этой идеи разнообразны. Например, в романе «Кольцо вокруг Солнца»[13] вы обыграли идею вечных вещей — вечная бритва, вечная лампочка, вечный автомобиль. Некоторые идеи, такие, как бесплатный автомобиль, всплыли вновь в «Пришельцах» [14].

С.: Это не просто машина, это форма жизни.

К.: В «Пыльной зебре» выведены идеальные мусоросборники.

С.: Да, но это оказалась палка о двух концах. Жутковатый получился портрет индустриальной философии. Я слыхал, что в офисе одной корпорации в этом самом городе[15] висел — может, и по сию пору висит — плакат с надписью: «Старение товара — двигатель американской экономики». Когда покупаешь машину, знаешь, что она рассчитана, допустим, на семь лет, или на 60 000 миль, а потом (или еще раньше) ломается.