Николай Чиндяйкин - Не уймусь, не свихнусь, не оглохну

• Название: Не уймусь, не свихнусь, не оглохну
• Автор: Николай Чиндяйкин
• Издательство: Зебра Е
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-94663-164-8

Дневник — это особый способ разговаривать: говоришь — и тебя не перебивают, не переспрашивают. Необходимость такого разговора возникает при появлении редкостного счастливого сочетания внешних обстоятельств и внутренних возможностей человека. Когда жизнь дарит окружение талантливых личностей и человек, чувствуя удачу судьбы, воспринимает это не как возможность интересной жизни, а ищет свою роль в данной композиции, осмысливает свое положение. У Николая Чиндяйкина хватило внутреннего такта и благородства вовремя понять значение мощных личностей, с которыми довелось ему жить и работать.

Дневник Николая Чиндяйкина — иногда просто хроника, с повседневными наблюдениями, мемуарными вкраплениями, разного рода созерцаниями и зарисовками, но чаще всего «течение ежедневного воображения».

Обрывистые, короткие записи — это состояния, запечатленные на бумаге, важные и случайные, подчас не совсем отчетливые. Но сквозь эти состояния ощущаешь жизнь времени, его ритм.

---

Театр готовится отпраздновать 27 мая свое столетие! Репетируем юбилейную программу, предполагаются большие торжества.

Иногда вдруг остановлюсь на мосту через Омку и думаю: «Почему я здесь?» Странно на душе. Одиноко и тревожно…

А в общем, нельзя распускаться. Надо думать о работе, надо исступленно думать о работе.

Апрель 74 Омск

Впечатления от Иркутска самые теплые. Люблю такие города, со своим лицом, характером, в меру большие и уютные. Играли на телевидении два спектакля. Жил опять же в гостинице «Сибирь». Был в гостях у Миши и Риты Ройзенов. Выпили водки, поболтали. Потом ночью они провожали меня в гостиницу.

Разница с Москвой по времени пять часов. Далеко я забрался. На доме, где жил Вампилов, мемориальная доска: «выдающийся советский драматург». Чтобы стать «выдающимся», ему нужно было всего-навсего погибнуть.

14–16 апреля 74 Иркутск

Два года уместились в этих нескольких страничках, два сумасшедших года… Что-то находил, что-то терял. Потерял, думаю, больше. Приобрел «опыт». У Сартра: «человек обречен на свободу». Мне не кажется это парадоксом.

Перечитываю все, что написал раньше. Почти все — скелет. Поверхность. Остальное у меня за плечами, неотступно. Во мне. Некоторые оценки по отношению к прошлому меняются. Только некоторые. В основном стабильность. Хорошо это или плохо? Жалею, что писал мало, не часто. А надо ли больше? Все подвергать сомнению — единственный выход приблизиться к истине.

10 апреля 74

От Омска три с половиной часа на «Ракете» по Иртышу — Черлак. Маленький сибирский городишко на высоком берегу. Буду завтра играть с местным народным театром «Всего три дня». Ночую в крохотной гостинице, поздно уже, спать не хочется. Еще не репетировал с ними, совсем как Михаил Чехов. Уже не рад, что согласился. Здесь-то уж совсем невозможно быть одному. Может, Иртыш подарит мне что-нибудь завтра. Закат был нежный, холодный.

Поглотила жадная река
Славного донского казака.
На лице холодного заката
Кровяная чудится заплата…

25 мая 74. Черлак

Надо бы написать что-нибудь о юбилее театра. Очень уж это было пышно, с размахом, много гостей из разных городов, вручение ордена театру, банкет, каких я еще не видел, — да лень. Жарко. 32 градуса в Омске. Но все уже кончилось. Сегодня вечером отбываем в Уфу.

Последние дни были суматошными. Много пил, то у Хайкина, то у Лобанова, то бог знает где… Сделал несколько передач на телевидении. Вещи упакованы. Что еще? Читал Мариенгофа «Роман без вранья» — грустно. Все, все — прощай, моя келья, спасибо за приют. Пойду искать по свету.

I июля 74

Хорошо, что из Омска ехали поездом… Хотя и из окна вагона, но все-таки увидел Урал. Работаем в помещении Башкирского академического театра. Сборы полные, рецензии хвалебные. Открывались «Смертью Ивана Грозного», и мне пришлось с ходу играть Сицкого. Славный эпизод.

Времени свободного много (по сравнению с моими прошлыми гастролями бывают целиком свободные дни).

«Любовь» уже сыграли 4 раза, принимают на «ура». Завтра «Орфей». Надо выспаться как следует. Плоховато чувствую себя. На «Любви» закружилась голова, чуть не упал с бочки. С деньгами туго, как давно не бывало, ел один раз в день. Пока было солнышко, сходил раза три на реку, позагорал, купался в Белой речке. Письма получаю, да все не те… А тех уже и не жду. Осточертели гостиницы… с телефонами и телевизорами, репродукторами на стенах и пылесосами в коридорах, осточертели кафе и рестораны с бесконечной картошкой «фри» и бифштексами из свинины(!). Осточертело мелькание лиц. Нервы, что ли, обожжены. Устал улыбаться… Впереди Москва. Через полмесяца. Надо держаться. А что потом? Неизвестность, полная…

Вот еще интересно, Таня Ожигова рассказала по секрету — Киржнер собирается в следующем сезоне ставить «Царя Федора Иоаныча», на вопрос Артура, кто же Федор, ответил — Чиндяйкин. Забавно. Мне ничего не говорил.

В следующем сезоне — уф! Я-то на день вперед не загадываю. А лестно. Спать, спать.

Гостиница «Агидель». Уфа. 16 июля 74

Чем хороша Москва — всегда можно заправить на Кузнецком любимую шариковую ручку. Второй корпус гостиницы «Армения» в Столешниковом переулке — бойкое место. Работаем в театре им. Моссовета. Добиваем Москву сибирским искусством — аншлаги, спрашивают лишний билетик, принимают на «ура!». «Орфей» идет первым номером.

Говорил с Наташей по телефону, сразу как прилетел, кажется, 1 августа. Сообщила, что собирается замуж (!) Боже, сколько комизма в этом серьезном мире, телефонную трубку глотать не стал, смеяться тоже как-то не хотелось… Говорили 20 мин., потом нас прервали. Интересное кино всегда прерывается на самом интересном месте.

Москва. Август 74

Мелькнул московский месяц остро и нежно, с болью и радостью, как довесок ко всему этому году. 200 рублей отпускных! Невероятно большие деньги. Подумаю обо всем в самолете, если не усну.

Домой прилетел 26 августа. Все по-прежнему. Жарко. Пыльно. Дворовые мальчишки настолько выросли и возмужали, что мне пришлось пить с ними самогон по вечерам за сараем и ходить на танцы. Рядом с ними я совсем старик, начинающий лысеть. Попал в драку, остался цел, а крови было много. Впечатлений масса… В свои 20 я тоже был немного бандитом, но умеренным — эти бодрее.

Перевальск. Авг. 74

Ростов — величина постоянная. Если еще есть что-то стабильное в этой неразберихе — то это он и мое отношение к нему… Тысячу раз прав Горбенко! Но платит ли он мне такой же любовью?.. Хотел бы быть поместным дворянином — понял это в гостях у Милованыча. С утра ходил в плавках по саду и лениво думал о жизни, к вечеру нагружались домашним вином (!), зело доброе вино, и философствовали, лежа где придется: в кустах помидор, на полу летней кухни, у колонки, чтобы было слышно, как журчит вода… Поговорить! Что еще нужно русскому человеку, хотя бы раз в год — поговорить! Пьяные образы:

Фридман — залез в бутылку и не может выбраться… Я — проглотил кусочек тротила, бикфордов шнур торчит изо рта, прикуриваю, как сигарету…

Бред:

На зеленой [щеке] Кисловодска

Умерло мое сердце.

И не надо быть фантазером,

Чтобы поверить в это.

Ростов. Змеевка, частные владения М.

Настя взрослая. Писать о ней невозможно, легче написать роман с продолжением. Да и зачем? Я помню все и ничего не забуду. Мы бродим по горам, «ходим за облаками». Вот с кем можно говорить серьезно! Она спрашивает, что такое — митинг, вернее — кто это. Потом утверждает, что перепутала его с Никсоном, который приезжал в гости к Брежневу; она останавливается у афиш, читает и рассказывает мне, где кто; она рифмует — Ленинград с виноградом, дорогу с берлогой, она говорит о чертовом колесе: «Я его боюсь, потому что его назвали „чертовым“, вот если бы его назвали обозрением, я бы не боялась». Она говорит: «Да полно, Коляша!» — и добавляет: «Я шучу». Она взрослая. Ей пять с половиной.

Кисловодск. Авг. 74

Вечером играли в преферанс — Василий Игнатьевич (Ешенко Василий Игнатьевич — директор Кисловодской филармонии), Зина (Трояновская Зинаида Леонидовна, его супруга, актриса — родители моей жены Наташи Трояновской), Флиер (Флиер Я. В. — народный артист СССР, пианист) и я. Дилетанты. Конечно, обыграл. Под утро воскликнул: «Я играю лучше Флиера!» — «Слава богу, что не на рояле», — заметил Яков Владимирович. Сразу по приезде получил два письма от Т. И все.

Д. Д. Зиомиру

Дима, Дима!
Как все скоротечно
Не успели сыграть в шахматы,
А пора играть в ящик…

Зиомир Дмитрий Дмитриевич — скромный ростовский рентгенолог, замечательный неизвестный поэт, многие строчки его до сих пор ношу в себе. Он был намного старше меня, и я гордился этой дружбой. Дмитрий Дмитриевич открыл мне другую литературу (самиздат), Александра Вертинского и мир больших шахмат.

Кисловодск. 23 авг.

Русская литература осиротела — умер Вас. Шукшин. Надежда Аполлинарьевна Казанцева (музыковед, друг семьи Ешенко) прилетела из Москвы 3-го и рассказала, не хотел верить (редко ли «хороним» известных людей?). Ждал следующего дня, ждал газет, и вот в «Правде» — некролог, скончался 2-го октября. Давно так не горевал, как будто по себе плачу.

4 окт. Кисловодск

Хочется сделать последнюю запись в этом году, а он беспощадно убегает, через полтора часа будет 75-й. А этот был славный, несмотря ни на что, славный. Я получил от него все и даже больше — и боль, и радость — все! Теперь буду платить… Ладно, все нормально. Плывем дальше.