Наталья Лебедева - Театр Черепаховой Кошки

• Название: Театр Черепаховой Кошки
• Автор: Наталья Лебедева
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-17-079804-9

Саша — самая обычная старшеклассница. Учится, разруливает проблемы с родителями и учителями, влюбляется. А еще она умеет видеть, что люди думают на самом деле. Даже когда они об этом не говорят. Или может взять и нарисовать чью-то судьбу. Как нарисует, так и случится. Может наслать смертельную болезнь, а может, наоборот, спасти жизнь. А так Саша как Саша, ничего особенного. Ей бы только не заиграться в эту игру, в которой запросто можно уничтожить тех, кого любишь.

Трудно быть богом, еще труднее стараться быть лучше него.

---

Он прошел через приемную мимо согнутой спины уборщицы, вдохнул запах разогретой пылесосом пыли и перешагнул через вьющийся по полу серый шнур. Уборщица распрямилась и что-то сказала, но он не обратил на нее внимания. Его пугала сама мысль о соприкосновении со старым и дешевым, с обслугой, мысль о возвращении в старую жизнь, где его некрасивая мать вечно пахла половой тряпкой — он до сих пор отмывался от этого запаха. Иногда чувствовал его по ночам, вскакивал, включал свет, открывал окна, лихорадочно искал источник запаха и ложился спать, когда окончательно терял его призрачный след. Он долгие годы шел наверх, но не чувствовал удовлетворения: только знал, что пропасть под ним становится все глубже и глубже.

Михаил научился воспринимать предметы, которые могли утянуть его в эту пропасть, как несуществующие. Уборщиц в том числе.

Он вышел из здания и ступил на грязный растрескавшийся асфальт, по которому ему предстояло сделать несколько шагов до черного «ниссана», стоявшего во дворе.

Михаил сел в машину. Рука коснулась кожи руля: чуть шершавой и прохладной. Можно было представить, что касаешься девушки, которая только что искупалась. Или Риты, идущей под дождем. Михаил прикрыл глаза, переживая несколько мгновений внезапно накатившего приятного возбуждения. Рука плотнее обхватила руль.

Он точно знал, что Рита замужем, но они с мужем спят в разных комнатах. Месяц назад Михаил снял себе квартиру в доме напротив.

4

Когда Рита пришла домой, в квартире царила гробовая тишина. Коридор был темен, и ни полоски света не пробивалось из-под дверей.

Это не значило, что никого нет дома, они все могли быть тут, но Рита не стала проверять. Она сразу села к компьютеру.

Из чата Риту выдернул телефонный звонок. Она вышла в прихожую и, прежде чем снять трубку, опять прислушалась к тишине квартиры.

— Да, слушаю вас, — сказала она и тут же надела на себя приветливую улыбку — звонила Инна Юрьевна: — Здравствуйте, здравствуйте!

— Здравствуйте, Маргариточка Алексеевна! Скажите, Полиночка не у вас?

— Сейчас посмотрю. Я только что с работы…

Это была ложь: часы со всей очевидностью показывали, что прошло не меньше сорока минут с тех пор, как Рита пришла домой и села за компьютер. Но перед Инной Юрьевной всегда почему-то хотелось выглядеть хорошо.

Рита собралась с духом, чуть нагнулась вперед — насколько позволяла тугая спираль телефонного провода — и крикнула в звенящую тишину, надеясь, что дочь и ее подруга окажутся дома:

— Саша, Полина у нас?

Ответ пришел не сразу, и был он приглушенный и смазанный, будто отвечало колодезное эхо:

— У нас.

— У нас, — послушно повторила Рита. — Не беспокойтесь, Инна Юрьевна, у нас.

— Ох, — вздохнула в трубке Полинина мать. — Как подолгу она у вас всегда сидит! Вы, наверное, там замучились, бедные, с Виктор Сергеичем…

— Нет, что вы, что вы. Их же не видно, не слышно. А потом, мы ведь целыми днями на работе. И это хорошо, что девочки дружат. Пусть дружат: хорошие, умные девочки…

Рита Инну Юрьевну боялась — неосознанно и беспричинно.

Инна Юрьевна Ритой брезговала. Та была мелкой и незначительной: маленького роста, с мальчишеской стрижкой и острыми локтями. По должности тоже не доросла, работала преподавателем английского на платных курсах и, кажется, не имела никаких амбиций, что было Инне Юрьевне непонятно. Одевалась как девчонка, несмотря на возраст, статус преподавателя и взрослую дочь: джинсы, легкомысленные платья. Кажется, в ее гардеробе не было ни одного строгого костюма. Говорила неряшливо, мешая приличные слова с сетевым жаргоном и прочим мусором. Инне Юрьевне были непонятны родители, которые позволяли Рите учить своих детей.

Повесив трубку, Рита еще какое-то время стояла в коридоре. Полочка с телефоном висела как раз напротив ее комнаты, а дальше был маленький тупик с тремя дверями. Правая вела к дочери, левая — к мужу, а та, что прямо, — в кладовку, где жили пылесос, гладильная доска и, между густозапыленными банками компота и упаковками чистящих средств, три мешка старых, полуистлевших воспоминаний.

Дверь в кладовку была приоткрыта. За ней клубилась живая, почти осязаемая тень. Рите стало не по себе. Она бы сказала мужу, чтобы тот починил, наконец, шпингалет, но не смела к нему постучать: они вообще уже давно не разговаривали и даже встречаться стали редко, что было странно для такой тесной квартиры. Рита пошла к кладовке сама. Открыла дверь, поправила шланг пылесоса, постояла, вглядываясь в неглубокую темноту, и подумала: хорошо здесь прятаться, если что. Здесь, среди своих, домашних, прирученных монстров.

В Сашиной комнате снова стало тихо.

Рита не стала открывать ее дверь. Она знала, что наткнется взглядом лишь на широкую фанерную спину шкафа и не посмеет войти.

Она боялась своей дочери почти с самого ее рождения.

5

Саша и Полина тихо танцевали под едва слышную музыку. Их босые ноги легко и бесшумно касались ковра.

«Я исполняю танец на цыпочках…» и «Ты дарила мне розы…»

Музыка была легким шепотом, призраком, отзвуком. Девочки знали старые песни наизусть, и звук из колонок был всего лишь опорой для памяти о них.

Они танцевали почти не дыша, чтобы никто их не услышал, чтобы никто не понял, что им взбрело в голову потанцевать. Они не включали свет: им хватало фонаря за окном и светящейся полоски на панели проигрывателя.

Мимо фонаря летел косыми струями октябрьский дождь. Иногда тонкий силуэт Полины возникал на фоне окна. Она взмахивала руками или изгибалась в такт музыке, а Саша невольно повторяла ее движения…

Полина нуждалась в защите, и здесь, в своей комнате, Саша выстроила для нее надежное убежище.

Для того чтобы это сделать, ей в первую очередь пришлось разобраться с родителями. Они не должны были вмешиваться, не должны были даже спрашивать, что происходит.

Несколько месяцев назад Саша взяла воображаемый чантинг — стеклянную трубочку для росписи по шелку — и обвела рисованные фигурки отца и мамы прозрачным, быстро застывающим воском, стараясь, чтобы им было не тесно внутри.

Она могла бы густо их закрасить или стереть вовсе, но оставалась еще Инна Юрьевна, и родители были нужны им с Полиной, чтобы принимать на себя ее сокрушительные, убийственные удары.

При мысли об Инне Юрьевне у Саши сводило живот, и кровь начинала растекаться от сердца горячими кляксами.

Особенно отчетливо она почему-то помнила ее длинные ногти, на которых маникюрша старательно нарисовала крохотные нежно-голубые незабудки.

Саша не знала, что думает о матери Полина: читать ее мысли без спроса казалось нечестным. Но интуитивно она чувствовала, что в Полине клубится еще более сильный, мутный, украшенный призрачными незабудками страх.

Они устали танцевать, и Полина упала на кровать. Вытянула ноги, раскинула руки. Ее голова свесилась с края, и вся она казалась темным крестом на светлом покрывале.

Их время всегда проходило так: неспешно и почти бездумно. Они мало разговаривали друг с другом — потому что почти всегда были вместе и были в курсе событий естественным образом, без облачения их в слова. Иногда они слушали музыку, старые альбомы русского рока, которые Саша сначала таскала у матери, а потом купила себе на дисках. Некоторое время уходило на то, чтобы Саша списала у Полины домашку — но не более получаса. Списывала Саша быстро и невнимательно, так что все равно получала тройки. Иногда возникала необходимость обсудить кого-то из общих знакомых или договориться пойти куда-нибудь, и тогда они ненадолго оживали, но потом тишина снова повисала между ними, и в этой тишине им было хорошо.

Полина лежала на краю кровати и могла пролежать так и час, и много больше: не двигаясь, медленно сползая в пропасть над прикроватным ковриком.

Саша знала, что она схватится за покрывало в самую последнюю минуту и не упадет, но все равно была готова поймать. Ловить Полину было главным делом Сашиной жизни.

Они были вместе с первого класса, и уже тогда Саша знала, что готова убить за нее. Все остальные тоже читали это в ее взгляде. Это стало очевидно в пятом, когда Саша прогуливала контрольную и пришла в школу к концу первого урока. Раздевалка была пуста, и она быстро пошла по рядам между вешалками, отыскивая свободное место для своего пальто. Кто-то жалобно всхлипнул у дальней стены. Зашуршала синтетическая ткань зимних курток, и снова все стихло. Движимая любопытством, Саша пошла на звук. Дальняя вешалка была пуста: пальто и мешки для сменной обуви неряшливой кучей валялись на полу. Поверх одежды лежала Полина. Ее тонкие, обутые в огромные сапоги ноги бессильно дергались в воздухе. Трое крепких мальчишек, класса, наверное, из шестого, держали ее: двое — за руки, еще один зажимал Полине рот чужим мальчишеским шарфом. Саша встала напротив и уперла руки в бока. Ее расстегнутое черное пальто приподнялось на спине, как крылья птицы, готовой к нападению. Она казалась очень маленькой птичкой по сравнению с тремя нападавшими, но совсем не боялась. Она просто стояла и смотрела на них, а они — на нее. Это было как сеанс гипноза. Все молчали. Потом самый крупный парень — тот, что прижимал к лицу Полины шарф, — словно бы ожил и поднял руки. Поднял едва ли не над головой. Двое других отпустили Полину. Саша вытянула вперед ладонь, словно приказывала отдать то, что ей принадлежит. Полина взмахнула руками и ногами, словно жук, который безуспешно пытается перевернуться, и снова замерла в груде сброшенной одежды. Тогда стоящий справа мальчишка взял ее за худенькие плечи и аккуратно поднял на ноги. Полина медленно пошла вперед. Тогда Саша сняла пальто, повесила его на крючок, взяла Полину под руку, и они медленно покинули раздевалку.