Женевьева Дорманн - Маленькая ручка

• Название: Маленькая ручка
• Автор: Женевьева Дорманн
• Издательство: Рипол классик
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2003
• ISBN: 5-7905-1765-Х

Женевьева Дорманн (р. 1933 г.) — известная современная французская романистка, журналистка, лауреат многочисленных литературных премий.

«Маленькая ручка» — один из лучших романов писательницы. Рассказ, полный противоречивых чувств, глубоких психологических переживаний мужчины, оказавшегося в странной любовной связи, никого не оставит равнодушным.

Для широкого круга читателей.

---

— Ты решила окончательно подорвать мои душевные силы или что?

Клара почувствовала, что на этот раз Каролина близка к слезам, и расстроилась. Отошла от стола, присела рядом с ней на диван.

— Да что ты, Каро, мне эта мысль показалась умной, вот и все. Она объясняет раннюю смерть мифических любовников. Их жизнь всегда коротка, словно они боятся того, что будет потом. Они выбирают смерть, которая бальзамирует их страсть в самом начале, оставляет ее неизменной навсегда. Ты можешь себе представить Ромео и Джульетту, осовевших от эндорфина? Тристана и Изольду? О чем бы нам было тогда мечтать?

— Ах, замолчи! — сказала Каролина. — Пожалуйста, не говори о Тристане и Изольде…

Она вскочила и нервно стала расхаживать по мастерской.

— Плевать я хотела на твоих американских ученых! Очень просто все свести к уравнению и прикрыться химией, чтобы объяснить необъяснимое! Необъяснимое существует! И чудеса тоже! В гробу я видала математику, химию и разум! Я хочу верить в исключительное, в невозможное! Мы с Сильвэном не три года, не пять лет друг друга любим, а четырнадцать, слышишь? Четырнадцать! И все эти годы мы были очень счастливы, очень влюблены. Даже когда мы лаемся, как собаки — это бывает! — когда мы какое-то время друг друга ненавидим, выходим из себя, мы связаны друг с другом больше, чем сиамские близнецы, словно в наших жилах течет одна кровь. Мы любим, Клара, еще любим друг друга, несмотря на химию, через четырнадцать лет! Угадываем мысли, вместе произносим одинаковые слова, и то, что задевает одного, ранит другого. Когда его нет, меня шатает, перекашивает, как лодку во время отлива. Когда меня нет, ему не по себе. Два месяца назад он позвонил мне среди ночи в клинику, разбудил меня, чтобы сказать, что по мне скучает. Уже четырнадцать лет, Клара, четырнадцать лет! И я знала, что так будет до конца нашей жизни, в первую секунду нашей встречи в Пэне. И он тоже это почувствовал. Он сказал мне почти тотчас же: «Горе нам, если мы расстанемся!» Ты знаешь, что мы делали, когда в первый раз поехали на Гернси? Тебе я могу сказать. Мы соединились колдовством, Клара, колдовством! Укололи руку иглой и смешали нашу кровь однажды вечером, в дюнах Херма, где мы были одни. Солнце над морем было красное, а мы были так взволнованы, Клара, так взбудоражены только что сделанным, что бросились друг другу в объятия, не говоря ни слова, дрожа и обвившись сомкнутыми руками, мы легли и скатились по дюне кувырком. Произошло что-то важное. И пыл того вечера нас больше не оставлял, Клара, целых четырнадцать лет! И ты хочешь, чтобы я не верила в чудеса? Даже если допустить, что через три года любовь может погибнуть из-за эндо-чего-то там, разве не логично, что годы любви, которые прожили мы с Сильвэном, могут заставить меня поверить в то, что мы чудом или волшебством избежали общего закона?

Глаза молодой женщины искрились. Ее щеки, губы раскраснелись, и все ее существо излучало преображавшую ее силу. За несколько минут она приобрела особенный блеск, особую красоту, делавшую ее почти незнакомой Кларе, думавшей, что она знает о подруге все, и давно! Никогда Каролина не говорила ничего столь восторженного и пронзительного в своей наивности. Сказанное Каролиной кажется Кларе таким ошеломляющим, таким дерзким, таким неосторожным, что она испытывает восхищение, но и глухое, неотвязное какое-то покалывание, оно похоже… да, похоже на зависть.

Словно почувствовав это, Каролина переходит на более спокойный тон:

— Если мне сейчас плохо, то, может быть, потому, что мне не хватает веры, и я пытаюсь объяснить все именно разумом — чего никогда нельзя делать! — объяснить, чего не совсем понимаю. Я нетерпеливая и неловкая, я из породы тех. кто рвет, разрезает бечевки на пакетах, желая открыть их побыстрее, вместо того чтобы спокойно развязать узел… Или же, — продолжала она, вновь садясь на диван с усталым видом, — я совершенно заблуждаюсь, и химики правы. Это конец, и Сильвэн меня больше не любит. Ведь он изменился. И я тоже изменилась, время нас слопало. И мы превращаемся в чужих людей, которые все чаще будут встречаться и не видеться. Печально.

— Тебе не кажется, что ты зря беспокоишься? — спросила Клара. — Ты заводишься, начинаешь метаться явно из-за пустяков, говоришь бог знает что и выходишь из себя, вместо того чтобы здраво обдумать положение. Что именно произошло между тобой и Сильвэном? Он сейчас немного сдал, не смог переспать с тобой вчера вечером, так ли это серьезно? Или он устал, и все уладится, или же он спит с кем-то еще, что тоже не конец света.

На этот раз Каролину подбросило, как на пружине.

— Что ты сказала? Спит с кем-то еще?

— Откуда я знаю, — ответила Клара. — Простое предположение. Если у мужика не встает на одну женщину, может, встает на другую. Чего зря голову ломать. Знать надо, вот и все.

— Как это знать?

— Ну… Ты ничего не заметила необычного в его жизни? Расписании дня?

— Нет.

— Он уезжает в командировки?

— Нет, да. Иногда ездит в Брюссель, по работе. И когда остается там на день-два, звонит мне и оставляет свой телефон в отеле, чтобы я могла с ним связаться, если нужно.

— И у тебя нет никаких подозрений, не знаю, баба какая-нибудь за ним бегает?

— Да нет, ничего такого… По правде говоря, я об этом никогда не думала. Сильвэн не бабник. Ты его знаешь: он робкий сдержанный, плохо идет на контакт.

— Это правда, — согласилась Клара.

— Я прямо не представляю, кто бы это мог быть, — сказала Каролина, — в гости мы всегда ходим вместе, я знаю людей, с которыми он видится чаще всего, тех, кого любит и не очень, а его расписание… Он всегда старается сообщить мне, где он; иногда звонит мне несколько раз в день, а когда задерживается в Берси надолго, всегда меня предупреждает. Нет, я правда не представляю. Если у меня и есть соперница, то это его лодка. Кроме работы, меня, детей, только она и занимает его мысли, будит мечты. Он без ума от своей лодки. Думает, говорит о ней все время. Разоряется на оборудование, на паруса. Подписался на несколько специальных журналов и перелистывает их с таким же вожделением, как другие «Плейбой». Ты бы только видела его кабинет дома — прямо кают-компания капитана дальнего плавания в отставке: набит картинами, фотографиями с морскими пейзажами, книгами о путешествиях и мореходстве, морскими картами всего мира, убранными в плоские ящики, как вон твои… И еще целая свалка: клепки, старый компас из какой-то лавчонки в Гранвиле, кусок сломанной мачты, который будто бы приносит счастье, большой флаг, угломер, не желавший работать в море, но вдруг заработавший в Париже, ну и так далее. Он часто запирается там по воскресеньям. Чертит маршруты на картах. Неустанно готовится к путешествию вокруг света, которое хочет совершить вместе со мной и которое мы, наверное, никогда не совершим, ведь Сильвэн только выдумывает свою жизнь и свои плавания. Не проходит недели, чтобы он не сообщил мне о новом маршруте. Последний был на Сент-Бредон. Не слышала? Я тоже. Остров, затерянный в Индийском океане к северу от Маврикия, такой маленький, что его нет ни на одной карте мира. Его разрабатывает одна рыболовная компания, потому что лагуна там кишит рыбой. Долгое время там были только рыбаки, мужчины. Они запрещали доступ на остров женщинам, чтобы жить спокойно и напиваться в свое удовольствие. В Сент-Бредоне Сильвэна привлекает необычное кладбище, описание которого он где-то вычитал. Конечно, кладбище пьяниц-моряков. На каждой могиле — простой деревянный крест, имя, стакан и бутылка, последняя, выпитая покойным. Никто к этому не прикасается, это святое. На самых старых стаканах и самых старых бутылках вырос мох, и только циклоны иногда позволяют себе их бить. Самый поразительный образ Сильвэна в состоянии блаженства, который приходит мне на память, — это у него дома, на Шозе, в его самом старом свитере, залатанных штанах и бесформенных сандалиях (которые я никак не могу уговорить его выбросить), когда он тянет свою шлюпку по водорослям, чтобы спустить ее на воду и подплыть к лодке, стоящей на якоре напротив Блэнвиллэ. Он свою лодку сторожит, ласкает, гладит, драит. У него это в крови; все Шевире были моряками. Летом он находит сотню предлогов, чтобы проехаться на Джерси, Гернси или Сен-Мало: то ему нужна деталь к мотору, то надо показать детям дом Виктора Гюго, то срочно нужно повидаться с приятелем. Когда прогноз погоды хороший, небо чистое, ветер, какой надо, земля ему больше не нужна. Где же со всем этим ему найти время для другой женщины, Клара? Он в ярости оттого, что не может уехать на следующей неделе со мной и детьми. Он должен остаться в Париже на июль из-за работы, но приедет к нам на выходные. Насколько я его знаю, выходные начнутся в пятницу.

* * *

Уже давно Сильвэн Шевире не чувствовал себя так легко, безмятежно, как в это июльское утро, несмотря на пробку, в которой застряла его машина на мосту Сюлли. Он опустил стекло на своей дверце, и красота Парижа, у краешка острова Сен-Луи, волнует его так, словно он только что ее открыл. Но не только красота Парижа приводит его этим утром в состояние эйфории.