СЕРГЕЙ ЗАЛЫГИН - После бури. Книга вторая

• Название: После бури. Книга вторая
• Автор: СЕРГЕЙ ЗАЛЫГИН
• Издательство: Известия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1988

---

Командир? Командующий группировкой?— спросил Бондарин, и Корнилов почувствовал, что вопросов будет много.

— Капитан Юрьев.

— Более старших по званию в вашей армии нет?

— Полковник Власов. Командует ротой.

— Чем объясняется такое положение? Полковника роте, капитан — на армии?

— К восставшим постоянно прибывают офицеры-добровольцы. Менять командование с каждым прибытием невозможно,

— Юрьев — местный?

— Так точно, местный. На позициях его прекрасно знают. Население знает.

— Численность группировки?

— Двадцать или двадцать пять тысяч. Назвать цифру точно не могу. Это местное население, люди вступают в строй и уходят.

— Сколько дней, как вы отбыли с места службы в Омск?

— Ровно десять.

— 3а десять дней, как вы думаете, капитан, армия Юрьева пополнилась? Или убыла?

— Думаю, что убыла.

— По причинам?

— Оставляем территорию, а вместе с этим и людей. Бои становятся тяжелее, больше потери, меньше приток рядового состава.

— На какую площадь распространяется восстание? Сколько на этой площади населения?

— Двенадцать-тринадцать тысяч квадратных верст. Семьсот — восемьсот тысяч населения.

— Положение с боеприпасами?

— Необычайно тяжелое.

— Иржинские оружейные заводы могут наладить производство боевых припасов?

— Винтовок — да. Но не патронов — нет пороха, нет капсулей. Пули делаем из красной проволочной меди.

— Помощь извне?

— Никакой. Попытка получить помощь из Казани, когда она еще была в руках белой армии, кончилась безрезультатно. Вторая была предпринята штабс-капитаном Куракиным, который пробился в Самару, когда вы, генерал, были там, и ваш штаб дал нам десять тысяч трехдюймовых снарядов, шестьдесят пудов взрывчатки, деньги и другое снабжение. Но на обратном пути, под Бирском, отряд Куракина был разбит, часть боеприпасов попала в руки противника, остальное уничтожено. Куракин доставил только деньги и телефонные аппараты. Третья попытка была со стороны волжской флотилии адмирала Старка и капитана второго ранга Федосьева — они дали нам трехдюймовую пушку и сорок тысяч рублей. В это же время иржинцы сами отдали крестьянам шестьдесят тысяч винтовок.

— С какими армиями белого движения соприкасаетесь?

— Караплинская армия. Командующий — князь Ухтомский. Не знаю, можно ли назвать это армией. Скорее всего, это стихийное и кратковременное выступление. Как вам, наверное, известно, генерал, Караплин только что пал.

Бондарин не показал, известно или неизвестно ему о падении Караплина, но сделал перед следующим вопросом небольшую паузу.

— Есть ли связь с армией чехословаков? С генералом Гайдой?

«Генерал Гайда», показалось Корнилову, было произнесено Бондариным торопливо, с оттенком пренебрежения, что ли, и, если это было так, то было по душе Корнилову — Гайду, который из фельдшеров стал генералом и вел себя высокомерно, не любили в белой армии, а его имя стало нарицательным, оно говорило о подчинении русского офицерства чехам. Многие отказывались служить «чешскому санитару». Генерал Сыровой — это другое дело, того уважали в среде русского офицерства и эсеровского, и даже монархического толка.

Корнилов Гайду тоже не любил и позволил себе сказать:

— Связи с Гайдой нет. И не может быть, он этой связи не искал. Гайда теснит 3-ю армию красных, но мечется туда и сюда. Туда, где чуть проще и чуть легче. У него нет плана. Вообще нет стратегии.

Немного помолчав, Бондарин спросил:

— Это лично ваше мнение? Или мнение вашей армии?

— И то, и другое, генерал. Если бы Гайда пошел на Пермь через Иржинск, он отрезал бы 3-ю армию от ее тыла и, по крайней мере, удвоил бы свои силы за счет иржинцев. Но он решил все сделать сам.

— Есть ли смысл об этом говорить? — спросил Бондарин и сам же ответил: — Теперь уже нет! Ни Перми, ни Казани у нас нет. Надо удерживать Екатеринбург.

Потом Бондарин дал Корнилову время подумать и спросил:

— Какие вы нанесли поражения противнику? Какие части действуют против вас... теперь?

— Мы полностью разбили 2-ю армию. В настоящее время особенно активно против нас действуют четвертый латышский полк, мадьяры, отдельные роты китайцев и чекистов. Основная сила — 3-я армия движется на нас с севера. От Казани.

— Кто командует этими частями?

— Антонов, Азин, Блюхер.

Вошел адъютант, доложил, что сейчас вагон будет передвигаться с одного пути на другой и это займет не менее двадцати минут.

— Разрешите? — спросил адъютант.

Бондарин кивнул.

— Можно! — Тем самым было сказано, что разговор с Корниловым не закончен и будет продолжаться еще не менее двадцати минут.

И Бондарин сказал Корнилову «садитесь!», и, когда тот поблагодарил и опустился в кресло с высокой спинкой, обитое красным бархатом, и когда вагон вздрогнул, скрипнул, легонько стукнул колесами и покатился, то, сидя в этом кресле, ощутив это движение, Корнилов вдруг ощутил и присутствие чего-то обычного в необычном этом вагоне... Хотя вагон был просторен, хотя в левом углу стоял большой стол, хотя за столом сидел главковерх, все равно, когда вагон покатился, это произошло самым обычным образом, и кресло тут же пахнуло из красного своего бархата обыкновенным паровозным и тоже обыкновенным табачным дымком. И невольно Корнилов посмотрел на перрон. Уж это всегда принято — посмотреть на перрон, когда поезд трогается, и вокруг себя он тоже оглянулся, и на собеседника посмотрел — кого-то бог послал в дорожные спутники?

«Ах, да это же генерал Бондарин, вот кто!» Корнилов продолжал свой не то доклад, не то рассказ об Иржинской группировке войск и, когда говорил об Иржинске, видел огромный заводской пруд, а на берегу желто-белый особняк бывшего начальника завода. Вставали перед ним корпуса оружейного завода, пригорок, почему-то называемый Иорданом, дальше сталеделательный завод, совсем вдали — высокая остроконечная глава и окружающие ее купола Андреевского собора, Вспомнил он и тот огромный цех, в котором выступал, урезонивал иржинцев Михаил Иванович Калинин, вспомнил гудки — мощные, их на сорок верст было слышно, они призывали к восстанию, вспомнил первые стычки с отрядами латышей восьмого-девятого и уже настоящие, многотысячные сражения в средних числах августа.

Бондарин прервал эти воспоминания:

— Вы, капитан, не коренной ведь иржинец? По случаю там оказались?

— По случаю! — ответил Корнилов и случай разъяснил: — Служил в полку уральского формирования, после Брест-Литовского мира эвакуировался с однополчанами к ним на родину.

— К ним? А не к себе? Не к себе в Петроград?

— Совершенно верно, я петербуржец. Заметно?

— Отчасти. Какая у вас в Иржинске гражданская власть? Или ее совсем нет? Только военная?

— Когда началось восстание и сделало первые успехи, у нас появился Комитет членов Учредительного собрания.

— Во главе с Евсеевым?

— Так точно. Во главе с Евсеевым.

— Из Уфы мы командировали к нему двух эсеров — Шмелева и Шеломенцева. Собственно, не мы, а эсеровская часть самарского Комуча командировала. Для укрепления гражданской власти. Но, по моим сведениям, этот комитет самораспустился? — спросил Бондарин.

— Саморазбежался.

— При обстоятельствах?

— Наш тогдашний военачальник полковник Федечкин предложил эвакуировать гражданское население за Каму, а эсеры назвали его трусом и предателем. Потом испугались своего обвинения, решили, что Федечкин им отомстит, и скрылись, сейчас уже не помню, в каком заводе. Их там и нашли, привезли обратно в Иржинск. Так соблюли проформу существования гражданской власти.

— Проформа существования...— повторил Бондарин.— Вот большевики, они умеют без проформы, у них власть, и все тут! Комиссар, и все тут...— Потом Бондарин вдруг сказал: — Федечкин, Федечкин... Ну, как же, он тоже был в Уфе! Прекрасный офицер! Между прочим, из рядовых, стрелок тринадцатого туркестанского полка, отличился в японскую, получил офицерское звание, а там уже и пошли повышения.

— А Федечкин и не думал мстить Евсееву,— сказал Корнилов.— И всему местному комитету не думал. До мозга костей военный человек, он после оскорбления, нанесенного ему Евсеевым, сложил с себя полномочия командующего армией в Иржинске и уехал в Уфу; от вас, генерал, он хотел получить новое назначение на фронт.

— Отличный офицер! — снова подтвердил Бондарин.— Солдаты таких любят, за такими они в огонь и в воду! А вот в вожди не годится, чего-то не хватает. Собственного убеждения в том, что он готовенький вождь, вот чего! — заключил он и вынул из ящика стола крупномасштабную карту.— Потрудитесь, капитан, обозначить границы района восстания. До вас еще в Уфе это сделал Федечкин, теперь потрудитесь вы!

Корнилов пересел из кресла на стул не вагонного, а учрежденческого уже вида с потертым сиденьем, подвинул к себе карту и рассмотрел на ней пометки... Рука Федечкина! Старательная, с красивым почерком, который сказывался даже в печатных буквах.