Ричард Райт - Долгий сон

• Название: Долгий сон
• Автор: Ричард Райт
• Издательство: Терра-Книжный Клуб
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1999
• ISBN: 5-300-02638-7

Любовь… Это светлое чувство порой таит тревоги и мучения. Но если чувство рождается между мужчиной и женщиной разного цвета кожи, то к мукам любви добавляются непонимание и неприязнь окружающих.

* * *

«…А ведь он ее любит. Ему хочется быть с нею. Возможно, как раз эта неискушенность и привлекает его в ней? Или то, может быть, что в ней — и белой, и не белой — ему видится образ некоего примирения? Или все дело в том, что она похожа на белую, но жить, как и он, вынуждена в Черном поясе?.. Он пытался представить себе, с какими понятиями подходит к жизни, к отношениям между людьми различных рас Глэдис… Бедная маленькая Глэдис. Он выбрал эту женщину, и он вразумит ее…» (Р. Райт)

---

— Да, сэр!

Мир простерся перед ним плоской равниной, и только этот зримый мир оставался в поле его зрения, все прочее отодвинулось и исчезло. Рыбий Пуп сосредоточенно зашагал по нагретой щебенке, все ускоряя шаг, не смея глядеть по сторонам. Первые мгновения полицейская машина шла вровень с ним, краем глаза он видел брюзгливое лицо Клема. Послышался взрыв смеха, взревел мотор, машина рванулась, взлетела на подъем и, нырнув под горку, скрылась в зыбком мерцании зноя. Образ белого человека, умирающего под разбитой машиной, таял, отступал — это было неважно. Важно было добраться домой, туда, где не грозит опасность. Он сам не заметил, как пустился бежать, и бежал, не останавливаясь, покуда не потянулись улицы Черного пояса. К тому времени он и думать забыл, что бросил белого умирать под искореженной машиной, и никогда после не верил, что видел эту картину на самом деле. Страх вытравил из него сознание, что это явь, он ни разу никому не заикнулся про этот случай. Безумный страх превратил образ умирающего в бесплотный обрывок бредового видения, вывел его за пределы памяти и там схоронил.

Он опять пошел шагом; мир у него перед глазами расплывался от слез. Внутренний голос кричал, звал: Папа! Папа!

— Я ничего не сделал… — сказал он вслух. — Почему они так со мной? Разве моя вина, что я черный?.. — У него вырвалось рыдание. — Если я всегда буду виноват из-за того, что я черный, я тогда не хочу быть черным…

Возле дороги лежало старое бревно; Рыбий Пуп подошел и опустился на него. Послышались чьи-то шаги, он оглянулся — шел черный мужчина. Он спрятал лицо, устыдясь своих слез. Так он сидел, пока его мир не принял вновь отчетливый образ, не сделался явью, пока не улеглась буря в его душе, не высохли слезы. Тогда он встал и пошел дальше. Впереди виднелась бакалейная лавка, и у него засосало в животе от голода. Он нашарил в кармане десять центов, купил булку и побрел по солнцу, отщипывая корочку, смакуя ее, примиренно поглядывая то на небо, то на деревья, то на пыльную дорогу, ощущая, как тело делается опять послушным, своим.

XV

Он издали заметил, что Тайри дожидается его на ступеньках своего похоронного заведения на Дуглас-стрит. Его лицо осветила белозубая улыбка, и он устремился навстречу сыну. Рыбий Пуп бросил обкусанную булку и поджался, подбирая угрюмо опущенные углы губ. Рассудок говорил, что отца следует любить и почитать, но разве это отец, это одна насмешка, разве таким подобает быть отцу? Сейчас-то он хорохорится, как петух на заборе, а там, в тюрьме, был смирней ягненка.

— Пуп! — Отец обнял его. — А уж я беспокоился…

— Привет, пап, — он старался, чтобы его голос звучал обрадованно.

— У тебя все ладно, сын? — Тайри крепче прижал его к себе. — Уж больше часа прошло, как тебя выпустили…

— Да прогулялся немного, — с запинкой сказал Рыбий Пуп, видя и не видя собаку, издыхающую в лесу, искалеченного белого.

— Я сказал начальнику, чтоб не посылал тебя на полицейской машине, — объяснил Тайри. — Незачем здешнему дурачью видеть, что ты якшаешься с полицейскими. Разговоров потом не оберешься.

— А-a, — сказал Рыбий Пуп. Он отвел глаза, собираясь спросить, на каких условиях его отпустили. — Что…

— Я так и знал, черт побери, что тебя сегодня выпустят, — заглушил его Тайри, важно кивая головой. — Чего я тебе говорил, а?

— Да, пап, — буркнул Рыбий Пуп, подавляя неприязнь. — А что значит…

— Видишь, Пуп, эти белые поганцы меня уважают, — опять перебил его Тайри неестественно тонким голосом, кладя ему руку на плечи. — Я с ними, блажными, умею обходиться. — Чем больше чувства вкладывал Тайри в свой надтреснутый тенорок, тем меньше в нем оставалось искренности. — Я эту белую нечисть изучил до таких тонкостей, какие им самим неизвестны. Нету такого, чего бы я от них не добился при старании. Ты только слушай родного папу, сынок, и никогда с тобой ничего не приключится. Я все знаю, — уж что-что, а это я знаю! — Он рассыпался дробным и безрадостным смехом.

Пресмыкаешься ты перед белыми без стыда и совести, с унынием подумал Рыбий Пуп, и будешь пресмыкаться до тех пор, пока это окупается.

— Я тебя научу, как это белое барахло обводить вокруг пальца, — продолжал Тайри, поднимаясь вместе с ним по ступеням. — Ты только нос не вешай из-за того, что ночку переночевал в тюрьме. Эка важность, не ты первый, не ты последний, и никто еще от этого хуже не стал. — Тайри опять покатал по горлу беспричинный смешок. — Ты не ел сегодня?

— Неохота мне, — угрюмо процедил Рыбий Пуп.

— Да не тужи ты, сынок, из-за этих белых, — понимающе убеждал его Тайри.

Рыбий Пуп не знал, что сказать. Он готовился к выволочке и наставлениям за глиняное побоище, а его вместо этого встречают притворным смехом и нарочитым бахвальством. От него не могло укрыться, что Тайри озабочен не тем, что с ним произошло, — Тайри заглаживал перед ним свое собственное раболепство. Ему, испытавшему чувство вины перед белыми, было нетрудно распознать в Тайри чувство вины перед ним.

— Нам с тобой есть о чем потолковать, сынок, и чего обмозговать, — выплескивалась на крыльцо отцовская самонадеянность.

В затененной шторами конторе было прохладно. Рыбий Пуп остановил пристальный взгляд на серебристо-сером гробу, который красовался в витрине. Не все еще черные сны похоронены, с горечью думал он. Есть и такие, что вроде бы живут и ходят по земле, только и они все равно мертвые. Самое дикое, что Тайри даже не догадывался, как он чудовищно непристоен. Показать бы ему, каким его видит сын. Да нет. Нехорошо…

— Садись, Пуп. — Тайри достал из ящика бутылку, поднес к губам и запрокинул голову. Потом прочистил горло и с большой внушительностью начал: — Что с тобой вышло, невелика беда. Главное, ты сейчас со мной, целый и невредимый. Мама твоя с ума сходила, ну я сказал ей, что ты не маленький, можешь сам о себе позаботиться, как бы там ни повернулось. А как же иначе, на то ты моей породы, Тайри приводишься сыном, не кому-нибудь, а Тайри смекает, что к чему. — Самодовольная ухмылка. — Как позвонил мне старый Моуз, расконвоированный, что тебя забрали, так я сразу начал действовать. Не прошло и десяти минут, я уж был в муниципалитете и разговаривал с полицейским начальником. Сейчас ты, сын, успокойся и расскажи начистоту, не торопясь, чем вы там занимались с ребятами. Здесь с тобой не мама и не учитель, — здесь твой отец, сынок, единственный на свете человек, которому ты можешь доверять, такой человек, каким ты сам станешь когда-нибудь. Ну так чего же вы там выкинули?

Глядя в пол, Рыбий Пуп рассказал, как мать дала ему оплеуху, как они с ребятами затеяли глиняное сражение, как их забрали в полицию, но, когда дошло до обморока в полицейской машине, он замялся и, не найдя подходящих слов, пропустил эту подробность. Не упомянул он и о том, как полицейский угрожал ему ножом в камере и он, к восторгу присутствующих, дважды потерял сознание. Он умолчал о том, как прирезал изувеченную собаку и произвел вскрытие, чутье подсказывало, что Тайри никогда этого не поймет, ведь он и сам этого не понимал. И разумеется, ни за что на свете Рыбий Пуп не мог бы никому объяснить, зачем таскал при себе в бумажнике фотографию улыбающейся белой женщины и откуда взялась такая острая надобность ее уничтожать, что он проглотил клочок газеты в полицейском автомобиле. И ни разу за все время, что он рассказывал, ему не вспомнился белый человек, умирающий под разбитой машиной.

— Вот и все, папа, — с тоскливым ощущением своего одиночества завершил он полную недомолвок повесть.

Тайри поставил на стол бутылку виски и, откинув голову назад, расхохотался.

— Елки зеленые, сынок, вот это история! Эх, красота! Мне бы сейчас молодость, уж я бы не отстал от тебя и твоих товарищей. И мы, бывало, мальчишками то же самое вытворяли сдуру. Глиняные бои… — Он мечтательно вслушался в звучание этих слов. — А знаешь, я рад, что так получилось. По крайней мере ты повидал кое-что… Я бы тебя до второго пришествия вразумлял, и все без толку. А теперь ты сам умный. Так вот: с сегодняшнего дня ты будешь при мне. Из школы — никуда, прямо ко мне в контору…

— Как, пап? Сюда? — удивленно спросил Рыбий Пуп.

— Да-да, сюда, — веско сказал Тайри. — И здесь будешь учить уроки. Теперь смотреть за тобой буду я. А с мамой ты того, полегче. Не перечь ей, чего скажет, отвечай «да», и все, ясно? С женщинами, Пуп, нельзя иначе. С ними спорить — только зря терять время. До них просто не доходит кое-что. Я-то понимаю, у тебя сейчас подошел такой возраст, когда в тебе чересчур много бродит соков, ты и не знаешь, куда девать силу. Я тебя научу, что делать и как, чтобы все было правильно. Наука нехитрая, Пуп. — Тайри хмыкнул. — И насчет этих белых недоумков, сын, тоже не беспокойся, мы к ним найдем подход. Белый на футовой линейке увидит одиннадцать дюймов, а наш брат, черный, — целиком всю линейку. Есть один только способ ладить с белыми, Пуп: улыбайся им в рожу, это для них слаще меда, а за спиной у них поступай, как хочешь! Я тебе покажу, как это делается. Я все тебе покажу. Пора тебе вникать и в ремесло мое, да и мало ли во что еще. Тебе про меня ой сколько еще неизвестно, сын.