Ричард Райт - Долгий сон

• Название: Долгий сон
• Автор: Ричард Райт
• Издательство: Терра-Книжный Клуб
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1999
• ISBN: 5-300-02638-7

Любовь… Это светлое чувство порой таит тревоги и мучения. Но если чувство рождается между мужчиной и женщиной разного цвета кожи, то к мукам любви добавляются непонимание и неприязнь окружающих.

* * *

«…А ведь он ее любит. Ему хочется быть с нею. Возможно, как раз эта неискушенность и привлекает его в ней? Или то, может быть, что в ней — и белой, и не белой — ему видится образ некоего примирения? Или все дело в том, что она похожа на белую, но жить, как и он, вынуждена в Черном поясе?.. Он пытался представить себе, с какими понятиями подходит к жизни, к отношениям между людьми различных рас Глэдис… Бедная маленькая Глэдис. Он выбрал эту женщину, и он вразумит ее…» (Р. Райт)

---

— Но вы же видели…

— Не о девке речь, — многозначительно сказал Кантли.

— Начальник, я ведь был…

— Где чеки, Пуп? Мне нужны чеки!

Рыбий Пуп глотнул. Значит, так и есть! Девица — только предлог, его схватили из опасения, что либо чеки у него, либо он знает, где они. Не о девице говорит Кантли, а о чем-то куда более страшном. Он должен либо отдать чеки, либо гнить заживо в тюрьме… Он закрыл глаза, собираясь с духом. Если вопрос стоит так, то пусть его сгноят в тюрьме — он не расстанется с чеками.

— Ты что, не слышал?

— Слышал, сэр.

— Так где они?

Рыбий Пуп открыл глаза. Он говорил как будто о чеках, но в каждом слове был он сам — человек, который ощущает себя поруганным существом.

— Начальник, нет никаких чеков! А то папа сказал бы мне… — с новым жаром, убежденно врал он. — Разве бы я вам не отдал — но нету!

— Ясненько. На измор заставляешь себя брать, так?

— Начальник, вызвольте меня отсюда. Я для вас все сделаю, что скажете. — У него теперь одна цель: вырваться на свободу, но не отдавать белому то, чего он хочет.

— Ишь ты, умеешь клянчить не хуже Тайри, — заметил сквозь зубы Кантли.

— Но я до нее не дотрагивался…

— Да брось ты об этом, — отводя глаза, протянул Кантли. — Где Глория, ты вот что скажи?

— Господи, понятия не имею. Чтоб я пропал.

— Ты представляешь себе, какое значение имеют эти чеки?

— Конечно, сэр.

— Если б ты знал, где они, то сказал бы?

— Я от вас, начальник, вообще ничего не стал бы укрывать.

К двери камеры подошел начальник полиции.

— Как дела?

— Не расколешь, — сказал Кантли.

— Что ж, пусть позагорает в одиночке. — Мэрфи отошел от двери.

— Пуп. — Кантли присел рядом с ним на узкую койку. — Я поставил Мод собирать за тебя подати. Когда выйдешь, тебя будет ждать твоя доля.

— Выйдешь, когда она заявляет, что будто я ее хотел изнасиловать!..

— Про это забудь. Мы с Мэрфи приятели. Выручим тебя, если и ты нас выручишь.

— Но как, начальник? Когда я ведать не ведаю ни про какие чеки!

— Ты кого-нибудь из знакомых Глории не знаешь?

— Нет, сэр.

— Пуп, тут речь идет о жизни и смерти. Нам эти чеки необходимо заполучить любой ценой! Пойди мне навстречу… Я прирежу ломоть к твоему наделу. Будешь собирать со всех бараков в Черном городе, королем заживешь среди своих… Давай только расхлебаем эту кашу.

— Видно, мне отсюда не выйти живым, — с отчаянием прошептал Рыбий Пуп. — Я ничего не могу поделать… Она говорит, что я завел ее к себе в комнату. Вы, начальник, знаете, — возможно, я дурак, но не настолько.

— Девка тут ни при чем, — сказал Кантли. — Устрой мне эти чеки — и утром же выйдешь отсюда.

— И потом, я ведь прямиком побежал к вам, — гнул свое Рыбий Пуп. — Неужели я побежал бы в полицию, если б был виноват.

— Не знаю, куда ты бежал, но только не ко мне, — равнодушно сказал Кантли.

— Вы же как раз выходили из машины…

— Меня там не было, Пуп. Ищи себе других свидетелей.

— Но вы заходили ко мне в квартиру…

— Уж не хочешь ли ты сказать, что я лгу, ниггер? — со зверским выражением лица перебил его Кантли.

— Нет, сэр, что вы…

Рыбий Пуп окаменел от напряжения. Если сейчас открыть, где чеки, его убьют. Ну а если их все равно найдут у него в комнате? Убьют, а сказать могут, что линчевали за насилие… Нет, черт возьми, остается рисковать.

— Ладно, убивайте, — безнадежно выдохнул он.

На него наползало холодное оцепенение, куда не проникает человеческий голос. Никогда больше не разговаривать, ни на что не смотреть, никого не слушать — довольно. Мир отвернулся от него, отвернется и он от такого мира. Тайри заманили в засаду и уничтожили, он остался один и не выдюжил. Хорошо, пусть и его не будет. Но он не выдаст им того, что знает!

Он все глубже погружался в забытье и очнулся, лишь когда Кантли тряхнул его за плечо.

— Обмозгуй это все, Пуп. Я еще загляну.

Он вышел.

Что ж, теперь это дело времени. Его так или иначе убьют, потому что говорить он не станет. Он вытянулся на койке, и сонный дурман смежил ему глаза.

XXXIX

Наутро он проснулся, весь налитой свинцовой тяжестью. За ночь он как будто успел забыть, что на свете бывают дождь и ветер и небо ночью одно, а днем другое. Да, надо было бежать из города, но эта возможность утрачена безвозвратно. Ссутулясь в своей унылой камере, Рыбий Пуп начал смутно сознавать, что в нем недостает чего-то, но не за счет способности думать и чувствовать. Те условия, в которых он вынужден был жить, обделили его какой-то чертой характера. Где-то близко брезжила догадка, что он сам некоторым образом стал пособником тех, кто навлек на него несчастье.

Рыбий Пуп был сыном народа, которому не достались в наследство воспоминания о доблестном прошлом как источник, питающий чувство собственного достоинства, не было у него и четкого представления о будущем, с которым грядет искупленье, а значит, не было и причин с надеждой смотреть вперед. Для него существовал только серый, убогий сегодняшний день. Бремя душевных привязанностей отягощало его не слишком, и все же его не манили превратности неизведанных путей, не влекла далекая и заветная цель. Ни один кумир в обозримых пределах не пленял его воображения, кроме разве что внешних примет стоящего над ним мира белых, которым он для самоутверждения рвался подражать. И не было у него ни традиций, ни корней, ни иной опоры, кроме разве что защитной черствости по отношению к себе подобным, без которой у него не хватило бы духу блюсти изо дня в день свою мелкую корысть; кроме личины, за которой он прятал свои истинные чувства в присутствии белых, да кроме тайной прихоти воображения, которую он, сам себе в том не признаваясь, мечтал исполнить.

Около двенадцати его привели в тесную комнатенку с высоким, забранным решеткой окном. Там сидел Джим. Рыбий Пуп тоже сел, и неясная улыбка взошла на его лицо, безотчетная улыбка, которая была его неотъемлемой особенностью, — улыбка, с которой ему, по всей вероятности, суждено было сойти в могилу.

— Ладно, Джим. Давай. Режь.

— Как это «режь»? — оторопел Джим.

— Скажи: «Говорил я тебе». Скажи: «Ничего другого нельзя было ждать», — пряча дрожащие руки, попытался отвести от себя нападение Рыбий Пуп.

— Зачем, — сочувственно сказал Джим. — Я пришел к тебе помочь, если это в моих силах.

— Не трогал я эту проклятую девку.

— Я знаю, что не трогал.

— Мама-то как?

— Неважно, Пуп. Ей этого не понять. Ты вот что… помни, это они тебе в отместку за то, что сделал Тайри.

— Папа сделал, что мог, — вздохнул Рыбий Пуп.

— Тут история нешуточная. Обвинение в попытке изнасиловать белую женщину…

— Женщина ни при чем. Это белые хотят меня таким способом заставить сказать то, что мне неизвестно. Что мне делать, Джим?

— Тебе нужен адвокат. Насчет Хита ты как?

— Нет. Хит не годится, не тот случай. Мне нужен такой, чтоб не спасовал перед белыми — чтобы сам им не дал спуску. Макуильямс мне нужен, вот кто…

— Ой ли? Вспомни, как он нагадил Тайри, — предостерег его Джим. — Думаешь, поможет?

— Если кто и поможет, так он.

— Тогда — на, пиши, что просишь его представлять твои интересы на суде. — Джим протянул ему карандаш и бумагу.

— Напиши лучше ты за меня. Рука не слушается…

Джим настрочил письмо Макуильямсу, Рыбий Пуп подписал. Ох и не понравится Кантли, что он обратился к Макуильямсу, но если есть человек, способный заставить Кантли призадуматься, то это Макуильямс.

Однако назавтра Макуильямс не пришел, не пришел он и послезавтра — а там и неделя прошла, но с ним не заговаривала ни одна живая душа. На девятый день ему объявили, что к нему опять посетитель. Это был Макуильямс.

— Я уж думал, вы не придете, — сказал Рыбий Пуп.

— Пришлось выдержать настоящий бой, пока пустили к тебе. А теперь, Пуп, расскажи мне по порядку все как было. Начни с начала и ничего не пропускай, даже если тебе что-то покажется несущественным.

Рыбий Пуп рассказал, умолчав о том, что получил от Глории погашенные чеки и замуровал их в камине.

— Девица была подослана, это очевидно, — сказал Макуильямс. — Она — не более как предлог упрятать тебя за решетку, застращать и таким образом выжать из тебя все, что ты знаешь о чеках.

— В том-то и дело, что я о чеках ничего не знаю!

— Слушай. Я подозреваю, что эта особа не явится подтвердить свои обвинения. Так что ты крепись. Когда тебя поведут на суд, я там тоже буду. Ничего не предпринимай, ничего никому не говори.

— А что мне еще-то остается, — прошептал Рыбий Пуп.

Дверь камеры захлопнулась за ним вновь, наступило нескончаемо долгое ожидание. Робкая надежда, что его все-таки не убьют, переросла в уверенность. Только бы унялись страхи Кантли, тогда его выпустят. Но унять страхи Кантли было не в его власти.