Роуз Шепард - Любовь плохой женщины

• Название: Любовь плохой женщины
• Автор: Роуз Шепард
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2006
• ISBN: 5-367-00035-5

Четыре женщины дружны уже более двух десятков лет, еще с тех пор, когда снимали вместе квартиру в Лондоне. Знакомьтесь: Кейт — разведенная, добросердечная, ответственная; Элли — бесстрашная журналистка, ведет одну весьма ядовитую и остроумную рубрику; Джеральдин — жена и мать, столп общества в своей деревне; и, наконец, Наоми — прекрасная, беспомощная Наоми.

Все триумфы и невзгоды взрослой жизни они преодолели вместе, всегда готовые прийти на помощь друг другу. Однако одно предательство послужило началом конфликта, из которого ни одна не вышла невредимой. Этот конфликт стал жестокой проверкой их дружбы.

Ведь как правда становится первой жертвой войны, так и дружба становится первой жертвой любви.

---

Аппетит Наоми, и в лучшие дни являвший собой компромисс между желанием жить и смутным нежеланием прилагать к этому старания, сейчас и вовсе покинул ее. А нарушения сна становились все более и более серьезными. Всю прошлую неделю Наоми ложилась спать рано, с помощью снотворного тут же проваливалась в глубокое забытье, но через два-три часа просыпалась в панике и дальше лежала без сна, часами всматриваясь в беспокойную темноту. Потом, в течение дня, она то и дело роняла голову на согнутую руку и засыпала на месте, при этом ей всегда снилось, что она не спит.

Ее состояние было очень тяжелым. Она находилась под воздействием ужасного стресса. В том огромном, мрачном доме в Пимлико она встретила свое детство — на том же месте, где она его оставила. За дверями и в ящиках шкафов таилось ее прошлое. Оно прыгало на нее из-за углов, из-под лестниц, из темных ниш. В течение семи дней она перенесла несколько потрясений, ее одолевали воспоминания — столь же таинственные и пугающие, как и перспективы на будущее.

Входя в большие парадные двери, минуя посетителей, пришедших на прием к молодому австралийскому дантисту, который снимал стоматологический кабинет на первом этаже, и улавливая их тревогу и страх, Наоми воображала, что некое шестое чувство подсказывало им, какой жуткий это был дом на самом деле. И при этом Наоми вспоминались не истерики Ирены (хотя и они были в высшей степени отвратительны).

Жуткие вещи совершал над ней Джеффри Маркхем, но такие, за которые его нельзя было привлечь к ответственности и которые она никогда не могла бы поставить ему в вину (потому что это означало бы снова услышать его гнусный, презрительный смех, сводящий ее с ума). Он никогда не будет наказан, разве что своей совестью, что было крайне маловероятно, за ту хитроумную кампанию, которую он вел против своей дочери с целью ее унижения и морального уничтожения.

Сначала, когда она услышала играющую на полную мощность мелодию из «Парсифаля» Вагнера, перед ней вновь возник образ ее отца: вот он склоняется над ней, разглядывает ее идеальные коренные зубы — «Открой рот шире» — и в это же время свободной рукой забирается к ней под юбку, гладит с паучьей невесомостью внутреннюю сторону ее холодного и влажного бедра.

Потом, лежа в своей старой комнате, в своей старой кровати, не отрывая взгляда от двери, она не могла избавиться от мысли, что вот-вот дверь внезапно распахнется — она почти слышала скрип петель — и в проеме появится он. Он будет безмолвно и злобно смотреть на нее, вызывая в ней странный ужас (сквозняк из длинного сводчатого коридора раскачает модели фантастических птиц, свисающие с потолка, и они, дико взмахивая крыльями, клацая, будут разбрасывать по всему потолку невообразимые тени).

Запах турецких сигарет, завиток синего дыма напомнил Наоми о том случае, когда Джеффри стряс пепел с сигареты в ее стакан с молоком в такой манере, которая невинному ребенку казалась столь же многозначительной и грязной, сколь недоступной пониманию.

В один из вечеров Наоми холодно пожелала отцу «хорошего сна» и вспомнила все те страшные «спокойной ночи», все те прощания на ночь, после которых она вновь видела его у себя в комнате: он сидел на ее кровати и водил по накрахмаленной наволочке — вжииик-вжииик-вжииик — ухоженными, коротко обрезанными ногтями.

Она подвергалась не столько сексуальным домогательствам, сколько зловещему, бесконечно тонкому издевательству. И беспричинную вину, стыд, которые она испытывала тогда, сейчас она испытывала снова.

«Вот в чем дело», — говорила она себе, играя с куском лососины — коралловой плотью на изогнутой кости. И сквозь свою задумчивость, как будто издалека, она услышала телефонный звонок, услышала, как Доминик пошел ответить на него. «Неудивительно, что я так неудачлива, — решила она и, сдаваясь, ставя на себе крест, сделала вывод: — Я конченый человек».

— А можно я после обеда покажу дяде Дэвиду Топпера? — заныла Люси. — Топпер, объяснила она, оборачиваясь к Дэвиду с гротескной кокетливостью и неуклюжей игривостью, — это пони. Он принадлежит моей лучшей подруге Джокасте.

«Боже праведный, — внутренне простонал Дэвид, — да она втюрилась в меня!»

— Может, мы все сходим? — ловко выкрутился он. — Заодно подышим свежим воздухом.

— О, вряд ли Наоми интересуют лошади.

Услышав свое имя (похоже, она решила, что Люси обращается к ней), Наоми подняла глаза, взмахнув ресницами, которые до этого покоились на щеках. И на долю секунды ей почудилось, что напротив нее на камчатной скатерти лежат руки Алекса Гарви. (Только это ее любимый унаследовал от своего отца: тонкие, сильные пальцы, крепкую хватку). Сердце ее мучительно сжалось.

— А, Джуин, как дела? — сердечно воскликнул Доминик. — Как ты, мой Июнь? — перевел он ее французское имя на английский. — Все такая же яростная и неприступная?

— Не совсем, — угрюмо ответила Джуин и разрыдалась.

— Ну же, перестань, не надо, — стал уговаривать ее Доминик, — не волнуйся так. Что случилось? В чем дело? Расскажи все дядюшке Доминику. Все факты по порядку. Тебя кто-нибудь обидел? Назови имена.

— Это… это… — беспомощно всхлипывала на другом конце провода Джуин. После долгой паузы, высморкавшись, она в конце концов смогла вымолвить: — Это Вера. Вера Солтер. Помнишь, я говорила тебе? Одна из моих старушек.

— Та, что живет в доме для престарелых?

— Жила.

— Жила? Значит, она умерла? Мне очень жаль.

— С чего бы это? Ты ведь даже не знал ее.

Ее тон был вызывающим. Пусть он только посмеет сказать что-нибудь о том, что время Веры прошло, пусть только предположит, что на все воля Бога или что-то в этом роде. Тогда он узнает всю силу ее ярости.

Но Доминик искренне произнес:

— Я узнал ее из твоих рассказов, Джуин. Правда. Благодаря тебе она стала для меня близким человеком. И в любом случае мне жаль и тебя. И еще жаль, что… что еще погас один огонек.

Он терпеливо ждал, пока ее прерывистое дыхание успокоится. И на всякий случай прикусил язык зубами, чтобы не вырвалась какая-нибудь глупая, неуместная шутка, что случалось с ним в моменты особого напряжения.

— Прости, — сказала она наконец.

— Наверное, с тех пор как мы вернулись из нашей замечательной поездки, тебе жилось несладко, Джу-Джу?

— Да, не очень-то весело, прямо скажем.

— Взбодрись, цыпленок. Постарайся не брать на себя решение всех мировых проблем. Скажи лучше, как Элли понравился хаггис?

— Она не очень распространялась на эту тему. Полагаю, сгоревшая квартира несколько ее отвлекла.

— Надо было сказать ей, что хаггис всегда едят на вечерах Бернса[56].

Ой, сорвалось! Опять он пошутил, и при том неудачно. Доминик смиренно ожидал, что Джуин повесит трубку — и поделом ему! — но к его облегчению она рассмеялась.

— Ты, Доминик, — сказала она ему, — как брат, которого у меня не было.

— Но ты могла бы взять меня. И не говори, что тебе не предлагали. Вообще-то, в настоящее время предложение все еще действительно. Срок действия истекает тридцать первого декабря.

— Значит, до тех пор у меня есть время подумать?

— Если тут есть о чем думать. Слушай, у нас тут полный дом собрался. Великий Дэвид Гарви почтил нас своим визитом. Люси совсем одурела, а мать аж дрожит от волнения. Но его, конечно, интересует только Наоми, — заметил Доминик цинично. — Ах да, Джуин, — почувствовал он необходимость добавить (все равно она скоро услышит об этом от кого-нибудь), — Наоми пока остановилась у нас. Она разошлась с Алексом.

Последовала пауза, пока Джуин пыталась обрести дар речи, потом она резко бросила:

— У меня сейчас кончатся монетки. Пока.

— Ты когда-нибудь обращала внимание на то, — спросила Элли, вытряхивая их пачки сигарету, — какие несоразмерно маленькие стопы у Джеральдин?

— Да вроде нет, — ответила Кейт усталым, отстраненным тоном и украдкой бросила взгляд на Алекса. Любое упоминание Джеральдин при данных обстоятельствах казалось ей излишним. Она уже пожалела о том, что рассказала Элли про Джона, потому что догадывалась, что Элли специально будет возвращаться к этой теме, чтобы помучить ее.

— Так вот, у нее несоразмерно маленький размер ноги. — Элли щелкнула зажигалкой, втянула щеки и закурила сигарету. — И Наоми согласна. Она тоже обратила на это внимание. И ты взгляни повнимательней, когда в следующий раз приедешь к Джеральдин пересаживать ее нарциссы. И что за нелепые туфли-лодочки она носит! Разумеется, я до смерти буду бороться за право женщины носить ту обувь, которая ей нравится, но всему должны быть границы. Все эти пряжки, каблучки, так и хочется стукнуть ее хорошенько.

— Я съезжу к ним, — объявил Алекс. Он подошел к пианино, откинул крышку, оперся коленом о табурет и пробежался пальцем по клавишам. Звучные, зловещие, нестройные ноты, сталкиваясь, обежали комнату. — Я поговорю с ней. Если все это действительно так, то пусть она скажет мне это в лицо.