Джек Майер - Храброе сердце Ирены Сендлер

• Название: Храброе сердце Ирены Сендлер
• Автор: Джек Майер
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-65020-0

1942–1943 гг. Оккупированная немцами Варшава. Молодая полька Ирена Сендлер как социальный работник получает разрешение посещать Варшавское гетто. Понимая, что евреи обречены, Ирена уговаривает их отдать ей своих детей. Подростков Сендлер выводит через канализацию, малышей выносит в мешках и ящиках для инструментов. Она пристраивает их в монастыри и к знакомым. Кто-то доносит на Ирену, ее арестовывают, пытают и приговаривают к расстрелу.

1999–2000 гг. Канзас, сельская средняя школа. Три школьницы готовят доклад по истории и находят заметку об Ирене Сендлер. Почему о женщине, которая спасла 2500 детей, никто не знает? Вдохновленные ее подвигом, девочки ставят пьесу, которая неожиданно вызывает огромный резонанс не только в Америке, но и в Европе. Но им никак не удается найти могилу своей героини. Может быть, Ирена Сендлер жива?..

---

Пока Лиз росла, она стригла свои светлые волосы как можно короче, чтобы никому не пришло в голову спутать ее с матерью, длинноволосой блондинкой, чей образ сохранился только на двух полароидных фотках – они лежали в шкафу, в коробке из-под обуви, которую она никогда не открывала. С годами обрывки подслушанных разговоров (в которых фигурировали такие слова, как «наркотики» и «проституция») сложились в трагическую историю жизни матери… Психологи или социальные работники подготовили дедушку Билла к неудобным вопросам Лиз – каждый раз она получала от него заученный ответ:

– Дело не в том, что она тебя не любила, солнышко, она просто была не способна о тебе позаботиться. Ты ни в чем не виновата.

Отец Лиз жил неподалеку, но почти ее не навещал, а во время этих редких визитов Лиз все время казалось, что он боится ее и торопится убежать, словно боясь подцепить от нее какую-нибудь болезнь. Каждый год на день рождения и Рождество она получала от него открытки, хотя в прошлом году поздравление с днем рождения запоздало аж на две недели. Психологи и социальные работники твердили ей о том, каково это быть брошенной, о ее внутренней ярости, о ее душевных метаниях, о чувстве стыда, об ощущении горя. Она высиживала эти обязательные 50-минутные сеансы психотерапевтической болтовни и выходила за дверь, чувствуя, как в ней бурлят управляющие ее жизнью неведомые жгучие эмоции.

* * *

Дедушка Билл, человек крупный, большеголовый, ростом под два метра, грузный, но очень крепкий, обычно ходил в солнцезащитных очках с коричневатыми стеклами и бейсболке с логотипом «The Fort», оставшейся у него с тех времен, когда он работал шофером экскурсионного автобуса и возил туристов в исторический Форт Скотт[6]. Лиз жила с ним и бабушкой Филлис в скромном доме в Мейплтоне, крохотном фермерском поселке на юго-западе Канзаса с населением чуть меньше сотни душ.

Лиз доставляла много хлопот, в школе у нее, как и предрекали психологи, проблем хватало. Она не могла спокойно усидеть на своем месте, не могла сосредоточиться, отказывалась делать то, чего ей делать не хотелось, дралась, часто сквернословила. Одни школьные психологи все еще продолжали пытаться достучаться до Лиз, другие махнули на нее рукой…

Как-то дедушка чисто риторически поинтересовался у Лиз, откуда у нее столько проблем. Она ответила ему вопросом:

– Почему она меня бросила?

– Думаю, по большому счету, разбираться в этом нет никакого смысла, – сказал он. – Так бывает…

И отвернулся, пытаясь скрыть от нее слезы… Лиз понимала, что «разобраться в этом» было просто необходимо.

Она не позволяла себе слез – просто научилась запирать свои вопросы в самом дальнем и темном уголке своей души.

Но у Лиз был и талант – она великолепно играла на альт-саксофоне. Она терпеть не могла рэп и хип-хоп, обожала джаз и блюз и назубок знала творчество Дюка Эллингтона, Джона Колтрейна и Чарли Паркера. Когда у нее выдавался плохой день, а случалось это очень даже часто, она запиралась в своей комнате, опускала жалюзи, вставала перед большим зеркалом, надевала солнечные очки, включала настольную лампу и направляла прямо себе в лицо. Она ставила ее поближе, чтобы чувствовать лицом тепло, представляя, что стоит в горячих лучах софитов на сцене прокуренного джаз-клуба в Канзас-Сити, и давала жару на своем саксе.

* * *

В старших классах неприятности начались с первого же дня: Лиз узнала, что ее снова записали в класс мистера Кихарта. На родительском собрании в прошлом году он сказал дедушке Биллу:

– В Лиз столько злобы, что хватит на всех жителей Канзаса.

Нелады у Лиз были с большинством учителей, но они хотя бы делали вид, что понимают ее проблемы или пытаются пробить брешь в панцире ее непокорства. Но только не мистер Кихарт. С точки зрения Лиз, он был одним из самых неудобных учителей, потому что, с одной стороны, его нельзя было игнорировать, а с другой – с ним нельзя было договориться. Дедушка Билл говорил, что они с ним просто «не сошлись характерами», а поэтому ей лучше держать себя в руках и его «не доводить». Но Лиз нечасто слушала чужие советы и поэтому уже на второй день учебы упросила мистера Конарда перевести ее к нему.

– Можно звать меня просто Мистер К., и у меня придется много работать, – сказал он. – Ты на это способна, Элизабет?

– Просто Лиз – Элизабет я не люблю… и, да… я работы не боюсь. (Вообще-то она говорила правду, но на всякий случай скрестила на удачу за спиной пальцы.) А кроме того, если мне придется еще целый год ходить на уроки к мистеру Кихарту, у меня просто крышу снесет. Я точно взорвусь.

Он посмотрел Лиз прямо в глаза, отчего ей стало немного не по себе, а потом кивнул, больше задумчиво, чем говоря о своем согласии.

– Лиз, – наконец произнес он, – мой курс не похож на остальные. Он не зря называется Творческим обществознанием. Я от каждого ученика ожидаю очень многого. Это дело добровольное, но я настоятельно рекомендую своим ученикам задуматься о проекте к Национальному Дню Истории. Придется вести исследования и много работать после школы. Это большая ответственность. Ты на это способна?

Чушь! Любой учитель считает, что важнее его предмета в мире ничего не существует…

– Да, конечно. Не вопрос.

Перевод состоялся в тот же день, и Лиз заняла свое место на «камчатке». В аудитории 104 постоянно толклись школьники. Рядом находилась видеомонтажная с проектором и архивом проектов, подготовленных учениками на Национальный День Истории. Стена Славы в аудитории была сплошь увешана дипломами победителей конкурса.

В тот первый день Мистер К. рассказывал о Национальном Дне Истории и некоторых созданных его учениками проектах. Одним из самых драматичных был проект, для которого школьники устроили встречу Элизабет Экфорд, одной из «Девятки из Литтл-Рока»[7], т. е. девяти афроамериканских учеников, переведенных в 1957 году на совместное обучение в среднюю школу Литтл-Рока, с Кеном Рейнхардом, одним из немногих белых учеников, ставших их другом.

– Моя цель, – объяснял Мистер К., – научить уважать и понимать всех людей независимо от их расы, религиозных и политических убеждений.

Именно поэтому он предлагает школьникам работать над проектами о невоспетых героях прошлого, ставить спектакли, снимать документальные фильмы и устраивать выставки. К 1999 году, т. е. за 11 лет его преподавания в Юнионтауне, его ученики выполнили больше 40 проектов, во многих из которых рассказывалось об истории борьбы за гражданские права, Великой депрессии[8], поднимались темы равноправия и толерантности.

– Я надеюсь, – продолжал он, – что эти проекты помогут вам изменить свою жизнь, научат вас вести исследовательскую работу, сотрудничать, пользоваться источниками информации. Я надеюсь, они помогут вам понять, что даже одному-единственному человеку под силу изменить ход истории… и что человеком этим может быть любой из вас.

Лиз сгорбилась на последнем ряду аудитории, не желая воспринимать его слова всерьез, и гадала над смыслом девиза, начертанного на висящей над школьной доской табличке:

«Спасающий одного человека спасает весь мир».

Талмуд[9]

Глава 2 Время собирать камни Канзас, 1999 год

Речь о Национальном Дне Истории 2000 в классе зашла в четверг, 23 сентября (об этой дате им еще придется вспомнить, но уже по совсем другому поводу). Мистер К., казалось, посмотрел прямо на Лиз, когда сказал:

– Темой нынешнего года будут «поворотные точки истории». И во что это выльется, предугадать невозможно, – он показал на Стену Славы. – В конкурсе будут участвовать полмиллиона школьников. Точно такие же ребята, как вы, из нашей старой доброй Юнионтаунской школы побеждали в окружных конкурсах, конкурсах штата и даже на общенациональных чемпионатах. Исторические конкурсы – это такой же командный вид спорта, как баскетбол или футбол. Может, и ваши имена когда-нибудь окажутся на этой стене.

«Это вряд ли», – подумала Лиз, откинув голову на заднюю стенку класса и закрыв глаза.

Студенты разделились на группы – каждая получила тему. Лиз досталась папка с названием «Национальный День Истории – Идеи – 1995». Она принялась листать ее без особого интереса и не очень-то внимательно разглядывая содержимое, пока вдруг не наткнулась на статью, вырезанную из журнала «U.S. News and World Report». Статья, опубликованная 21 марта 1994 года, называлась «Другие Шиндлеры»[10]. Несколько абзацев были обведены красным маркером:

Польша: Ирена Сендлер, социальный работник

Она дала двум с половиной тысячам еврейских детей новые имена, а списки с настоящими именами закопала, чтобы они не попали в руки нацистов.

Когда Гитлер в 1940 году выделил в Варшаве еврейское гетто и загнал за его стены 500 000 уже обреченных на ликвидацию евреев, поляки в большинстве своем отнеслись к этому равнодушно, а то и с одобрением. Но не Ирена Сендлер. Как социальный работник, она выхлопотала себе разрешение на посещение переполненного гетто, чтобы проверять, не появляются ли там признаки тифа, распространения которого очень опасались нацисты.