Анатолий Безуглов - По запутанному следу: Повести и рассказы о сотрудниках уголовного розыска

• Название: По запутанному следу: Повести и рассказы о сотрудниках уголовного розыска
• Автор: Анатолий Безуглов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Детектив
• Год: 1983

В книгу вошли повести и рассказы о сотрудниках уголовного розыска, о том, как они ведут борьбу с правонарушителями, со всем тем, что мешает советским людям жить.

Произведения, включенные в сборник, дают яркое представление о нелегкой, но интересной работе следователей, инспекторов, рядовых работников милиции, людей смелых и мужественных. В столкновении с преступниками они нередко жертвуют собой, чтобы защитить человека, спасти государственные ценности.

Книга рассчитана на массового читателя.

---

— Он передо мной.

— Нет, перед вами куафер. А какой спрос с куафера? Стрижка, бритье, прическа… Он не должен вмешиваться в дела, которые не имеют прямого отношения к его призванию. Но в ваших доводах есть прелесть если не новизны, то некой соблазнительности. И если бы я был тем, о ком вы говорите, то… То я бы ответил вам откровенностью на откровенность.

— А именно?

— Я бы, например, признал, что вы почти не ошиблись в своих предположениях. Действительно, портфель, забытый ответственным работником, оказался в руках рыжеволосого, но забытый, заметьте, а не похищенный… Я бы сказал, что фотографии, как вы догадались, попали к мужу Юлии Сергеевны и до сих пор хранятся в его чемодане вместе с письмами жены. Я бы назвал и фамилию рыжеволосого, Гордея Панкратовича Чипилева, который находится на поселении и работает на молочной ферме в Муксалме. Но… — Он беспомощно развел руками: — Я только куафер, Александр Семенович. Поэтому не обессудьте, я не могу вам ответить откровенностью на откровенность… Вы завтра у меня бреетесь?

— Если не возражаете.

— Буду рад снова встретиться с вами.

Зайков назвал меня странным человеком, но это определение больше подходило к нему.

21

Из-за внезапной оттепели я выехал с Соловков на два дня позже, чем рассчитывал. Оттепель была и в Архангельске. Зато Москва неожиданно встретила меня сухим снегом и довольно приличным морозом, который принято называть бодрящим.

Заснеженные крыши, заиндевевшие ветки деревьев на бульварах, боты, валенки, красные носы и отбивающие чечетку мороженщицы… И все же в московском воздухе чувствовался запах весны. Она возвещала о себе вороньим граем, пучками вербы, которую продавали на всех углах, оживленной суетней юрких воробьев. Ничего удивительного здесь не было: март…

Архангельск и Соловки позади. О них напоминают лишь хранящиеся в пакете фотокарточки Шамрая, два письма Юлии Сергеевны, протоколы допросов ее мужа, Гордея Чипилева (он же Ярош, он же Дунайский, он же Балавин) и докладная, которую я сегодня передам Сухорукову. Вчера я этого сделать не смог — Виктор целый день был в наркомате.

Отсутствовал я немногим больше двух недель — срок небольшой, но для Москвы и немалый. Это могли засвидетельствовать газеты, на которые я с жадностью набросился в первый же день приезда, переполненные новостями Валентин, Галя, Цатуров, Фрейман…

Пестрела новостями и наша стенгазета «Милицейский пост» — любимое детище Фуфаева.

Под рубрикой «Наши ударники» мое внимание привлекла маленькая заметка, посвященная Эрлиху, который, «проявив волю и настойчивость, несмотря на все препоны, выявил затаившегося в подполье врага…» Должности и фамилии автора под заметкой не было, одна буква «Ф».

Выявленным врагом, разумеется, являлся Явич-Юрченко, что же касается «препон», то они только упоминались. Но недоговоренности недоговоренностями, а смысл достаточно ясен: несмотря на противодействие начальника («Ох, уж это начальство!»), Эрлих все-таки добрался до истины. Ура, Август Иванович!

Да, с заметкой поспешили. Явно поспешили. И автор, и редколлегия. Можно было дождаться моего приезда. Хотя… Раз Белецкий отстранен от расследования, то сие ни к чему. Тоже верно. И все же жаль, что заметку поместили и поставили Эрлиха в дурацкое положение. Прав все-таки не он, а Белецкий. Белецкий и… Русинов. Да, Всеволод Феоктистович Русинов, хотя он и умолчал о своем предположении…

Мысль о только что состоявшемся объяснении с Русиновым была неприятна, и я попытался отогнать ее, но она кружилась в голове назойливой мухой.

Еще на Соловках, сопоставляя различные факты, я пришел к выводу, что Русинов с самого начала обо всем догадывался и только трусость помешала ему закончить дело. Но в моем сознании, где-то в дальнем уголке, притаилось пресловутое «а вдруг…». Мне чертовски хотелось, чтобы за «а вдруг» оказалась спасительная правда, чтобы Русинов с возмущением отверг все и вся, чтобы он остался для меня прежним Русиновым, человеком, в честности и порядочности которого я никогда не сомневался. Но «а вдруг» не произошло.

— Все газету изучаешь? — спросил подошедший Цатуров.

— Как видишь… Кстати, кто заметку об Эрлихе написал?

— Редакционная тайна, — сказал он и посоветовал: — Даже если в груди бушует пламя, дым через нос все равно не выпускай!

— Второе издание?

— Второе дополненное, — уточнил Георгий. — А автора, честное слово, не знаю. У Алеши Поповича спроси.

Но проходивший через вестибюль Фуфаев сделал вид, что не заметил нас.

Цатуров с комическим ужасом посмотрел на меня:

— Ну, Белецкий, я тебе не завидую! Если тринадцатый знак Зодиака даже не посмотрел на тебя и брови нахмурил — жди несчастья.

— А ты что, в стороне? Ведь он на тебя тоже не посмотрел.

— Это брось! — возразил Цатуров. — Мы с ним перед началом рабочего дня дважды обнимались. Не вру, все подтвердят. Это, Белецкий, паек по особому списку на целый квартал. А ты с ним сегодня не виделся… Не виделся?

— Нет.

— То-то. Не иначе как с работы снимать будут…

Цатуров, как всегда, шутил, между тем его пророчество было не так уже далеко от истины. Понял я это в кабинете Сухорукова, когда Виктор осторожно, словно боясь замарать руки, вынул двумя пальцами из папки несколько сколотых листов бумаги.

— Вот… Прочти…

Это было заявление Фуфаева, адресованное сразу двоим — Сухорукову и Долматову в политотдел. Я стал читать.

— Закуришь? — спросил Виктор.

Он всегда считал, что курево успокаивает нервную систему и спешил выполнить свои дружеские обязанности…

— Закурю.

Виктор зажег спичку, предупредительно поднес ее к моей папиросе:

— Что скажешь?

— Скажу, что очень странно.

— Что Фуфаев написал заявление?

— Нет, странно, что под ним лишь одна подпись. Или Эрлих написал отдельно?

— Это ты зря. Он у меня был по этому поводу. Говорит, никаких претензий к тебе у него нет. Хоть крупица правды есть в заявлении?

— Крупица? Почему же крупица? Все правда. От начала до конца. Действительно, я и Эрлиху мешал, и Рита была женой Явича, и приходила она ко мне с просьбой разобраться в обоснованности обвинения… Факты, товарищ Сухоруков, голые факты…

Видимо, Сухоруков решил, что моя нервная система в дальнейшем укреплении не нуждается: не предложив мне очередной папиросы, он закурил сам.

— Тебе не кажется, что время для шуток неподходящее? Долматов предложил это заявление вынести на обсуждение партбюро, но предварительно он хочет с тобой побеседовать… Ты понимаешь, что все это может стоить тебе партийного билета?

— Нет, не понимаю. Не понимаю и, наверно, никогда не пойму, почему заявление мерзавца должно сказаться на мнении честных людей.

— Не все знают тебя двадцать пять лет, а я только один из членов партбюро…

— Зато все знают Фуфаева.

— Пустой разговор, — сказал Виктор. — Заявление — это заявление.

— Даже Фуфаева?

— Даже Фуфаева. Что написано пером… Короче, заявление будут разбирать и проверять, что Рита просила за Явича. Верно?

— Верно.

— А ты мне об этом не рассказывал… Тут ты тоже прав?

— Нет.

— Вот видишь… Тебе придется представить письменное объяснение. Я хотел вместе с тобой обсудить его.

— Оно уже составлено.

— Хватит, Саша.

— Я говорю вполне серьезно… Вот мое письменное объяснение.

Он взял докладную, удивленно посмотрел на меня:

— Что это?

— Письменное объяснение. Прочти.

— Тяжелый ты человек. Крученый…

Сухоруков полистал докладную, заглянул в конец, скрипнул стулом:

— Ты что же… занимался в командировке «горелым делом»?

— Заканчивал его.

— Ну, знаешь ли!..

— Прочти все-таки.

— Прочту, конечно!

On глубоко и безнадежно вздохнул, как человек, окончательно убедившийся в том, что имеет дело не просто с рядовым дураком, а с законченным идиотом. Еще раз вздохнул и начал читать.

Прочитав первую страницу, Сухоруков коротко исподлобья взглянул на меня.

— У тебя что-нибудь есть под этим? — Он постучал пальцем по докладной.

— Все есть.

— А поконкретней?

— Все, что требуется: показания свидетелей, акты, протоколы, вещественные доказательства…

— Та-ак, — протянул он и снова склонился над бумагой.

Я видел, как на его скулах набухают желваки и сереет лицо.

— Та-ак…

— Тебе дать протоколы?

— Успеется.

Теперь он читал вторую страницу. Я ее помнил наизусть, впрочем, как и всю докладную.

«…Таким образом, оставив у Зайковой портфель, Шамрай никак не мог привезти его к себе на дачу и положить в ящик письменного стола. Не мог он и закрыть этот ящик на ключ. Как показал слесарь Грызюк, замка в ящике не было. Накануне пожара Грызюк по просьбе Шамрая вынул старый, давно испорченный замок, а новый не врезал, ибо не имел тогда подходящего (замки производства артели «Металлоизделия» ему доставили лишь через день после пожара).