Дмитрий Володихин - Царь Федор Алексеевич, или Бедный отрок

• Название: Царь Федор Алексеевич, или Бедный отрок
• Автор: Дмитрий Володихин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-235-03613-0

Личность третьего русского царя из династии Романовых нечасто привлекала к себе внимание историков. Царь Федор Алексеевич (1676—1682) взошел на трон в возрасте четырнадцати лет, а умер, не дожив до двадцати одного года. При этом большую часть своего недолгого правления он проболел (еще в отроческом возрасте царевич получил тяжелую травму позвоночника). Наследника по себе он не оставил, а смерть его была ознаменована страшным стрелецким восстанием, в результате которого власть в стране взяла его сестра царевна Софья. Но вот что удивительно: за шесть лет его царствования было сделано очень многое: уничтожено местничество, начались важнейшие реформы в области образования и культуры. Россия жизненно нуждалась в переменах, и царь отчетливо понимал это, начиная «мягкую», постепенную европеизацию страны. Как показывает автор книги, известный историк Дмитрий Володихин, это была реальная альтернатива оглушительной, страшной, «костоломной» европеизации России, проведенной впоследствии младшим братом Федора Петром Великим. Кто знает, проживи Федор Алексеевич подольше — и страна избежала бы одной из тяжелейших страниц в своей истории.

---

То же самое видно и в «Расколе».

Вроде бы во главе страны стоит «добрый царь». Алексей Михайлович — милостивец и «молитвенник». Но Россия устроена не по-европейски, она вообще иноземного не приемлет, и если обнаруживается хотя бы след «фряжского письма» в иконописи, тот же Никон выжигает его каленым железом. Русское устройство власти — неограниченное самодержавие. Власть сконцентрирована на самом верху. И сколь благородными ни были бы устремления первого человека в стране, все равно, именно благодаря полному отсутствию ограничений, он имеет шанс погубить наилучшие планы привычными методами их реализации. Такая организация власти, настойчиво показывает Кураев, порочна в принципе. Алексей Михайлович вроде бы понимает: мало одной власти, чтобы изменить жизнь к лучшему, нужен Господь, нужен «…подвиг душевный и любовь». А все же и он колеблется между «пойдем, голубушка, помолимся» и «пороть буду!». Что ж говорить о его служильцах? На низу всё проще, грубее. Дурна не реформа Никона. Дурно то, что общественный уклад России ставит знак равенства между ее осуществлением и приведением несогласных к покорности начальству — такова ясно выраженная точка зрения автора сценария. Если вглядеться в самую суть мировидения российской власти, то там — корысть и стремление сохранить собственный, ничем не ограниченный деспотизм. Аввакум презрительно бросает одному из ее представителей: «Как же вы себя любите, антихристово семя!» Фраза эта моментально уносит зрителей в XX век, а то и в XXI. Всё те же проблемы, всё те же образы, что интересовали рафинированного интеллигента и «западника» Кураева в его творчестве, прежде не выходившем за пределы советской эпохи. Всё то же! Опять — жестокая власть, модернизирующая общество, ни в грош не ставя при этом отдельного человека, мучая его, относясь к нему безжалостно. Опять пустыня тирании. Опять отгораживание России от Запада, страстно нелюбимое Кураевым. Собственно, мы видим русский мир как муку «дурных повторений». Как ни парадоксально, а получается, что у Досталя и Кураева семнадцатый век — повтор двадцатого!

Вот и выходит: не таков кинематографический Федор Алексеевич, каким сделало его родное XVII столетие, а таков, каким приказало его подать наше время. Исторической правды в образе «царя-философа» немного.

Но всё же этот монарх стjит самого внимательного отношения со стороны образованного класса России. Правда, по другим причинам. Не как опередивший Петра монарх-западник, нет. И не как правитель, сознательно отказавшийся от почвы, которая его вырастила.

Скорее, как русский государь, примиривший в себе родную почву и тягу к Европе. А ведь это — исключительно редкое для нашей истории качество! Русский из русских, православный из православных, он спокойно брал от европейцев то, что могло оказаться полезным для страны. В то же время он не ставил народ, культуру и Церковь в подчиненное по отношению к европейским порядкам положение. Федор Алексеевич вмещал в себе две разные правды, два пути развития, притом вмещал их, не ссоря, не противопоставляя один другому. Гармония идей, свойственная внутреннему миру этого монарха, никак не ограничивала его энергичной натуры в практических действиях. При всем физическом нездоровье Федор Алексеевич проявил себя весьма деятельным и жестким политиком.

Трагическая фигура!

Умер на взлете…

Знакомясь с его судьбой, впору подумать об одной исторической альтернативе. Если бы Федор Алексеевич прожил подольше, возможно, наша страна избежала бы оглушительной, страшной, костоломной европеизации Петра Великого. Исторические процессы делали сближение с Европой неизбежным. Так или иначе нам не удалось бы от этого уйти. Но, как знать, не предложило бы долгое царствование Федора Алексеевича иного варианта европеизации — более мягкого, более щадящего, избавляющего нашу страну от культурного раскола между «верхами» и «низами»?

Именно долгое царствование, а не жалкие шесть лет, как случилось в исторической действительности…

Всмотритесь в фигуру «бедного отрока». Всмотритесь в его мечты, в его деяния. Россия многое приобрела при Петре Великом, но многое и потеряла. Наверное, был у нас вариант пройти по той дороге с меньшими потерями. Не торопясь. Не впадая в неистовство. Не обманывая себя прекрасными миражами. Но мы его потеряли.

Почему? Отчего Бог не дал нам пути удобного и легкого?

Возможно, великие ошибки хороши тем, что учат не повторять их. А утраченные возможности хороши тем, что когда-нибудь они возникают снова… И хорошо бы их не упустить во второй раз!

Всмотритесь внимательно.

В ТОЛПЕ СЕСТЕР И БРАТЬЕВ

Царевич Федор Алексеевич родился в очень большой и очень счастливой семье… жившей на пороховой бочке.

Его отец, государь московский и всея Руси Алексей Михайлович, ко времени рождения очередного ребенка правил Россией 16 лет. Он получил под державную руку государство, которое трясло и лихорадило. С юга подступали крымские татары. Их едва сдерживали при помощи укрепленных линий и больших армий, каждый год посылаемых на степную окраину царства. С 1654 года, то усиливаясь, то затухая, шла война с Речью Посполитой за Украину, и ей конца-краю не было видно. Еще одна война прокатилась по русско-шведской границе. Патриарх Никон начал радикальную церковную реформу, но далеко не весь православный люд поддержал это начинание. Произошел раскол Русской церкви.

Из Великой смуты начала столетия Россия вышла до крайности ослабленной, разоренной, потерявшей громадные территории. Немыслимое множество сел и деревень исчезло с карты. Богатые пахотные области не обрабатывались. Города оскудели купцами и ремесленным людом. А чтобы удержаться на краю новой военной катастрофы, собрать войско и, в перспективе, отвоевать потерянные земли, правительству приходилось с кровью выжимать из подданных необходимые средства. Налоги, возложенные на посадское население, росли. Купцы обязаны были отрываться от своей торговли для работы на государство — в кабаках, на таможне, при разного рода казенных предприятиях. Торгово-ремесленный люд нищал и разорялся. Отсюда — постоянное напряжение в обществе.

Что ж, где тонко, там и рвется…

В больших городах то и дело вспыхивали восстания. Время от времени волнения происходили в самой столице.

В 1648—1650 годах волна бунтов прокатилась по главным городским центрам России. Они потрясли государство до основания.

Злоупотребления приказных людей и особенно введение грабительского налога на соль вызвали волнения столичного посада. 1 июля 1648 года московские посадские люди[1], оттеснив охрану государевой кареты, передали царю челобитную с жалобами на особенно нелюбимых «приказных» — чиновников. Алексей Михайлович выслушал и, не объявляя своего решения, отправился дальше. Однако государев поезд задержался, и на этом месте началась драка. На следующий день правительство начало с посадом переговоры, но высокомерный тон аристократов, выдвинутых в качестве переговорщиков, только озлобил народ. На третий день столица бушевала. Восставшие громили дворы «сильных людей», прежде всего чиновников-взяточников. Кое-кого из них правительство выдало на расправу, до других бунтовщики добрались сами, казнив их страшной смертью. Хуже всего было то, что мятеж никак не стихал. Бунтовское пламя пылало в Москве на протяжении многих дней. И даже уговоры духовенства — вплоть до патриарха Иосифа — не возымели действия. На стрелецкие полки в деле подавления мятежа положиться было нельзя: многие стрельцы, недовольные худой выплатой жалованья, сами оказались среди восставших.

Волнения в Москве стали утихать только после раздачи денег стрельцам и значительных уступок правительства. Главные приказные лихоимцы, уцелевшие во время буйства мятежных толп, оказались смещены с должностей. Более того, восставшим обещали привести в порядок законы и смягчить судопроизводство по задолженностям перед казной.

Эхом «Соляного бунта» по большим русским городам громыхнули мятежи и беспорядки.

В 1649 году был введен в действие крупнейший законодательный памятник всего русского Средневековья. Этот сборник законов вошел в историю под названием «Соборное уложение». Он стал ответом российского правительства на бунты 1640-х годов и предназначался для стабилизации общества. Там содержались серьезные уступки дворянам и особенно посадским людям. Но вводились и жесточайшие меры против любых мятежников. Вот текст знаменитой 21-й статьи из главы «О государьской чести»: «А кто учнет к царьскому величеству, или на его государевых бояр и околничих и думных и ближних людей, и в городех и в полкех на воевод, и на приказных людей, или на кого ни буди приходити скопом и заговором, и учнут кого грабити, или побивати, и тех людей, кто так учинит, за то… казнити смертию безо всякия пощады»[2]. Очень хорошо видно, каких бед мог ожидать государь московский и сколь сильная напряженность царила в русском обществе середины XVII столетия.