Уилла Кэсер - Погибшая леди

• Название: Погибшая леди
• Автор: Уилла Кэсер
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1993
• ISBN: 5-8352-0195-8

Книга знакомит читателя с творчеством известной американской писательницы Уиллы Кэсер (1873–1947). Роман «Моя Антония» (1918) рассказывает о жизни поселенцев-иммигрантов, осваивающих земли американского Запада, а впервые публикуемый на русском языке роман «Погибшая леди» (1923) посвящен поколению строителей первой на Западе железной дороги. Оба произведения — это, по сути, мастерски сделанные романы-портреты: два женских образа, две судьбы.

---

Капитан Форрестер вышел им навстречу в застегнутом на все пуговицы сюртуке, плотно облегавшем его мощную фигуру. Шея тяжелыми складками нависала над отложным воротником и черным шнурком галстука. Как всегда, он был чисто выбрит, только над губами золотились пшеничные, с загнутыми вниз концами усы. Позади него стояли гости, и все разразились смехом, когда Нил, схватив маленький веник, принялся счищать ворсинки с суконного дядюшкиного костюма. Затем миссис Форрестер почистила Нила, провела его в гостиную и познакомила с миссис Огден и ее дочерью.

Дочь показалась Нилу хорошенькой, вечернее розовое платье открывало ее гладкие руки и невысокую пухленькую шею. Глаза у нее, как и говорила миссис Форрестер, были ярко-голубые — слегка выпуклые и довольно невыразительные. Пепельно-золотистые волосы, уложенные вокруг головы, скреплялись сзади серебряными заколками. Лицо ее хотя и напоминало цветом и свежестью распускающуюся розу, было мало приятным. От короткого носа к углам рта протянулись резкие линии, свидетельствующие о постоянном неудовольствии. Когда что-нибудь вызывало у Констанс малейшую досаду, эти линии углублялись, короткий нос сразу казался длинней и лицо принимало обиженное, настороженное выражение. Подсев к ней, Нил всячески старался разговорить ее, но это оказалось делом нелегким. Девушка явно нервничала, что-то ее беспокоило, она то и дело озиралась и комкала в руках носовой платок. Было ясно, что ее мысли где-то витают. Через некоторое время Нил обратился к ее матери, с ней разговор пошел куда легче.

Миссис Огден была некрасива, можно даже сказать, безобразна. На высоком лбу ее грушевидного лица красовались выложенные плоскими фестонами сухие кудряшки. Лиловое вечернее платье только подчеркивало тусклую смуглость кожи. На морщинистой шее сверкало бриллиантовое ожерелье. В отличие от своей дочери она была чрезвычайно дружелюбна, правда, разговаривая, склоняла голову к плечу и «строила глазки», то есть лукаво поглядывала искоса на собеседника, что, по мнению Нила, пристало лишь хорошеньким женщинам. Вероятно, она часто имела дело с людьми, для которых являлась важной персоной, и усвоила манеры балованного ребенка. Сначала миссис Огден показалась Нилу глуповатой, но вскоре он перестал замечать ее жеманство, и она ему даже понравилась. Позабыв о холодности ее дочери, он уже от души смеялся шуткам миссис Огден. У мистера Огдена — невысокого загорелого человека лет пятидесяти — были закрученные усы и жесткая бородка-эспаньолка. Один глаз у него косил. На этот раз он держался значительно сдержанней и не был таким оживленным, как прежде, когда Нил встречал его у Форрестеров. Казалось, вести разговор он предоставляет жене. Однако стоило миссис Форрестер обратиться к нему или просто пройти мимо, его нормальный глаз мгновенно загорался и смотрел на нее, не отрываясь, а косящий так и оставался устремленным в пространство.

Внезапно все оживились. В комнате будто стало теплей, лампы, казалось, загорелись ярче — в гостиную из столовой, где он готовил коктейли, вошел четвертый гость из Денвера, неся в руках блестящий поднос с бокалами. Это был Фрэнк Элингер — сорокалетний холостяк, высокий, широкоплечий, с прямыми длинными ногами и еще достаточно стройной фигурой, так что белый, застегнутый на все пуговицы жилет под сюртуком безукоризненного покроя облегал его без единой морщинки. Черные волосы, курчавые и жесткие, как набивка матраса, уже поседели на висках, а на румяном лице вокруг крупного орлиного носа с длинными ноздрями были заметны красные прожилки. Подбородок разрезала глубокая ямка, полные, капризно очерченные губы казались очень упругими и волевыми, а белые, крепкие, но неровные зубы наводили на мысль, что этому человеку ничего не стоит перекусить стальной прут. Его тело, даже стянутое одеждой, дышало какой-то буйной силой, сродни той, что исходит от хищного зверя. Нила очень интересовал этот человек, о котором ходили самые невероятные рассказы. Он не мог понять, нравится ему Элингер или нет. Ничего плохого он о нем не знал, но чуял, что он чем-то опасен.

С появлением коктейлей немедленно завязалась общая беседа, сплотившая гостей и хозяев. Даже мисс Констанс не выглядела больше такой рассеянной. Стоя рядом с ее стулом, Элингер выпил коктейль и предложил ей вишню из своего стакана. Коктейли тогда пили старомодные, их готовили на основе виски. Мартини еще не был в ходу, поскольку джином предоставляли утешаться матросам да пьянчужкам-поломойкам.

— Превосходно, Фрэнк, превосходно! — похвалил Элингера хозяин дома и вытер усы чистым, надушенным платком. — А нельзя ли повторить? — весело глянул он на гостей из-под тяжелых век. Капитан говорил с некоторой одышкой, а глаза его после памятного падения с лошади теперь всегда казались налитыми кровью.

— Предусмотрено, капитан, всем еще по бокалу, — Элингер принес из столовой внушительный сосуд для приготовления коктейлей и снова налил всем, кроме мисс Огден. А ей погрозил пальцем и поднес на тарелочке вишни.

— Нет, этих не хочу, дайте ту, что у вас в бокале, — сказала она с капризной улыбкой. — Я люблю пьяные вишни.

— Констанс! — с упреком воскликнула ее мать, скосив глаза на миссис Форрестер, словно приглашая и ее умилиться такой непосредственностью.

— Нил, — рассмеялась миссис Форрестер, — не отдашь ли и ты свою вишню этому младенцу?

Нил быстро пересек комнату и протянул Констанс бокал с вишней на дне. Та вынула ее двумя пальчиками и переложила к себе в бокал, где, как успел заметить Нил, когда все направились в столовую, вишня так и осталась. «Упрямая розовая дура, — подумал он, — да еще, видно, совсем потеряла голову из-за этого Элингера, а он ей в отцы годится». Увидев, что ему предстоит сидеть рядом с ней за обедом, Нил тяжело вздохнул.

Капитан Форрестер сел во главе стола и заткнул за воротник салфетку. Во время званых обедов он всегда самолично разрезал и раздавал жаркое, никто не умел так мастерски разделать утку или двадцатифунтовую индейку — на блюде оставались одни косточки.

— Вы какой кусочек предпочитаете, миссис Огден? — спрашивал он, например, и если гость высказывал какие-то предпочтения, оделял его желаемым кусочком, ухитряясь не рассыпать начинку, не забывая полить подливкой и красиво расположить на тарелке овощи, так что каждый получивший из рук капитана тарелку был полностью обслужен, причем обслужен наилучшим образом.

К миссис Форрестер он обратился после всех дам, перед тем как начал угощать мужчин.

— А вам, миссис Форрестер, какой кусочек индейки прикажете сегодня подать?

Капитан был человеком, не меняющим своих привычек и манеры выражаться. Он был одинаково невозмутим — как внешне, так и внутренне. Нил с дядюшкой часто отмечали, что капитан удивительно похож на портреты Гровера Кливленда[3]. За его тяжеловесной степенностью скрывались натура глубоко чувствующая и совесть, не знающая компромиссов. Он был надежен, как гора. Стоило ему опустить свою тяжелую толстопалую руку на задурившую лошадь, бьющуюся в истерике женщину или рвущегося в драку ирландца, и они сразу успокаивались. Невозможно было ему не подчиниться. В этом и заключался секрет его умения управлять людьми. Он был достаточно мудр и никогда ничего лично для себя не требовал, ни на что не претендовал, его здравомыслие и бескорыстность вселяли покой в мятущиеся души. В прежние дни, когда капитан еще руководил прокладкой железной дороги в горах Блэк-Хилс, в лагере рабочих, бывало, вспыхивали беспорядки — обычно когда он и миссис Форрестер находились в Колорадо-Спрингсе. В таких случаях капитан спокойно клал на стол телеграмму об очередном бунте и говорил жене:

— Наверно, детка, мне надо съездить туда, поговорить с ними.

И действительно, больше ничего не требовалось: ему достаточно было просто поговорить с рабочими.

Капитан, поглощенный обязанностями хозяина, разговаривал мало, зато судья Помрой и Элингер наперебой вспоминали разные забавные истории. Нил внимательно наблюдал за сидящим напротив Элингером. Он так и не мог решить, симпатичен ему этот человек или нет. В Денвере репутация Фрэнка была безукоризненной. Его хвалили за такт, великодушие, сообразительность, хотя всем было известно, что он не склонен плыть против течения и готов спокойно покоряться неизбежному или, вернее, тому, что кажется неизбежным. Во времена своей молодости он слыл отчаянным повесой, но на это все предпочитали закрывать глаза, даже матери, имеющие, подобно миссис Огден, дочерей на выданье. В те времена нравы были другие. Дядюшка упоминал при Ниле, что в юности Элингер сходил с ума по особе, которую звали Нелл Эмералд. Красотка Нелл была женщиной необычной, она содержала публичный дом, разрешенный денверской полицией. Как-то раз Нелл призналась одному из завсегдатаев дома, что хоть она и любит прокатиться с молодым Элингером в его новом экипаже, но уважать человека, который «среди бела дня разъезжает у всех на глазах с проституткой», она не может. Эта и еще с десяток подобных историй про Элингера ходили по всему городу, и, слушая их, женщины смеялись так же весело, как и мужчины. Пополняя скандальную хронику своих похождений, Элингер в то же время заботливо ухаживал за больной матерью, а потому всем, кто его не знал, объясняли, что он, конечно, крайне легкомысленный молодой человек, но зато сын образцовый. Подобное сочетание отвечало вкусам того времени. Никто об Элингере плохо не думал. Теперь, когда мать умерла, он жил в гостинице «Браун-палас», но продолжал содержать в порядке ее дом в Колорадо-Спрингсе.