Александр Крашенинников - Слуга злодея

• Название: Слуга злодея
• Автор: Александр Крашенинников
• Жанр: Исторические приключения

Сатирико-приключенческое произведение о пугачевском бунте с невероятными для других стран эпизодами, но характерными для России прошлого.

---

— Напрасно она выбрала сей момент помереть, — говорил Ржищев, показывая в сторону Зимнего дворца. — Это она не подумала.

— Да разве у смерти спрашивают совета? — сказал Семикороб, доставая из-за обшлага щепотку нюхательного табаку.

— У меня была канарейка, — отвечал на это Ржищев. — Истинно божие создание. Бывало слушаю ее, и представляется мне, что я канцлер или бери еще выше. И так мне благостно, будто я студента выпорол. Потом начала кудахтать, словно курица. Сначала три раза в день, потом два, потом один, потом закукарекала и сдохла. Вот как делают, когда договариваются.

— Да с кем договариваются?

Ржищев молча поднял палец.

Семикороб посмотрел в небо, куда указывал пальцем Ржищев, но ничего не увидел, кроме тучи воробьев, обсыпавших собою все деревья.

Ржищев наклонился к Семикоробу и сказал шепотом:

— Убийство турецкого посыльного в шайке Пугачева до сей поры не раскрыто. А она ушла, не сделав никакого распоряжения. Теперь все в руках братства.

Семикороб поднес табак к носу, сморщился, будто соленый огурец, и так чихнул, что у герцога Кобылянского слетела с головы треуголка.

— Я слыхал, братство ликует по случаю смерти императрицы, — сказал он, прочихавшись и вытирая нос огромным, как флаг, платком. — И князь Куракин, и Плещеев, и прочие.

— Праздник! — тихонько в виду скорбной процессии воскликнул Ржищев. — Истинно благовоние на душу! Ведь каких утеснений мы в последнее время от нее натерпелись, Гомер бы не описал, будь он даже зрячим. Когда-то благоволила к нам, будто сестра родная, а тут прямиком записала в шведов и турок. Посмотри на меня — разве я похож на турка?

Семикороб покосился на изогнутый дугою вниз веселый нос Ржищева, ничего не ответил и зверски обмахнулся своим сопливым флагом.

Шаг за шагом процессия приблизилась к Зимнему дворцу. Императорская корона чудесным образом исчезла из рук графа Орлова, да и сам он отступил за спины членов августейшей фамилии, а потом и вовсе тенью Степана Шешковского стал. Теперь он уже не боялся воскрешения Петра Третьего и даже начал немного подсвистывать в такт шарканьям бывшего великого инквизитора.

А в Зимнем дворце Петра Третьего ждала усопшая. Гроб ее был без крышки, и при появлении мужниных останков она вдруг приподнялась и села, поелику сзади в спину ее толкал не замеченный никем камердинер.

Придворные дамы повалились без чувств, и даже голуби за окном внезапно хлопнулись наземь. И только полицмейстер Семикороб стоически продолжал сморкаться.

Бравый камер-юнкер императрицы возложил на ее голову корону. Екатерина тряхнула головой, как заводная кукла, и корона свалилась.

Семикороб вытер соплями внезапно вспотевший лоб.

Слетелась туча других камер-юнкеров и камердинеров. Общими усилиями они пристроили корону на место. Пришлось, однако, немного и пристукнуть ее сверху кулаком.

Мария Федоровна, жена нового императора Павла Первого, тревожно совещалась с мужем надо ли ставить усопшую царицу на ноги. Решили наконец, что не надо — стоять мертвецу все-таки затруднительно.

— Что сие означает? — шепотом спросил у Ржищева окончательно сбитый с толку Семикороб.

— Торжество справедливости! — ответствовал Ржищев. — Хороним Адонирама, то бишь Петра Третьего, главного мастера при строительстве российской империи!

— Я полагал, Петр Великий — главный мастер, — заметил Семикороб.

— Петр Великий не был масоном, — сказал Ржищев.

Этот довод так убил Семикороба, что он решительно обезумел и наклонился к Ржищеву уже в полном одичании ума своего:

— Другой Петр Третий тоже, выходит, мастер. Уж как он все построил — никто и не сумеет.

— Не обременяйте себя сомнениями, — сказал Ржищев. — Так оно и есть.

Тут из руки Семикороба и табак посыпался.

Он долго молчал в размышлениях, потом спросил:

— Уж коли вы так умеете проникнуть в самую суть, кто же, по-вашему, тот злодей, который турецкого посыльного жизни лишил и просвещению России воспрепятствовал?

— Этого никто никогда не узнает. Ведь его четвертовать бы надобно. А влиятельные люди при дворе непременно наградили бы его имением в Херсонской губернии. Но братство этого не допустит. Посему пускай все остается как есть.

При этих словах императрица опять улеглась в гробу, словно и не вставала. Короны на ней уже не было.

Гроб с останками Петра Третьего уже ставили рядом с ней. Чета, при жизни дружившая, как медведь и лисой, наконец соединилась в полном согласии.

В императорской мастерской стучали молотки. Каменотесы готовили надписи на гробницах.

Глава пятьдесят пятая Фиолетовая звезда против дверного крючка

Другой же Петр Третий, живой и невредимый, стоял в огороде крестьянина Чирьева, и казак Коровка в плисовых шароварах очищал от говна его кафтан.

Пугачев был в веселии. Все складывалось удачно. Екатерина сошла в царствие подземное. Войско пребывало в добром здравии — никого не донимала ломота в чреслах, никто не был скорбен животом. Деревня попалась богатая: куры неслись ежеминутно, бараны не пролезали в ворота, гуси до того были жирны, что день и ночь плавали вверх и вниз по реке, поелику не могли ходить по суше.

Не был в печали и спаситель Пугачева Вертухин.

Назавтра у него выпал день ангела.

Поутру он был разбужен доисторическим ревом коров, которые бежали на пастбище, словно за ними гнались драконы. Солнце шпионило за тем, что происходит в деревне, и с каждой минутой все более смелело.

Вертухин велел бабе Лютого подать ему на блюде полпуда соленой травы, кою здесь называли пиканами. Пиканы отменно годились для лечения похмелья.

Полчаса спустя он, остановленный стражниками, стоял у дома, где ночевал Пугачев. Едва появился царь, он что есть мочи вскричал:

— Здравия желаю, ваше императорское величество!

И опустился на колени, поставив на голову блюдо с соленой травою:

— Примите от меня в день моего ангела.

Пугачев, недоверчивый, как бурундук, потребовал святцы и казака Коровку, дабы он справился, верно ли говорит Вертухин. Справщик подтвердил: верно.

— Я на правду конь буланый! — сказал Вертухин.

Пугачев принял траву, вернулся в дом и вынес на том же блюде 15 аршин кармазинного сукна для мундира:

— Поздравляю тебя полковником третьего Яицкого полка! А это тебе орден!

Из-за спины Пугачева выступил Коровка и протянул Вертухину выловленный в нужнике и тщательно промытый екатеринбургский рубль. На солнце от начищенных боков рубля отскакивали золотые звездочки.

Так в одночасье Дементий Вертухин из капитанов стал полковником. Теперь он стоял едва ли не вровень с Пугачевым.

Один лишь полковник Белобородов, получивший звание за пулю в задницу, не признавал его равным себе. Он, однако, помалкивал, как березовый пень. И только в кругу таких же израненных в сражениях, бывало, говаривал:

— Истинно полковник отхожего места! Он не только пороху, а помимо нужника ничего-таки и не нюхал.

Зависть одолела Белобородова, неотступная, как икота.

Вскорости, однако, пришлось забыть о чинах и рангах.

Известие о смерти Екатерины Второй так воодушевило Пугачева, что он решил начать наступление на Красноуфимск, ныне главный город на его пути.

Белобородову велено было готовить возы с сеном и соломой да прятать в них пушки.

Крестьян, у коих были добрые хозяйства, с помощью плетей уговорили кормить лошадей овсом, а каждому воину давать ежедневно по пять только что снесенных яиц да по одному караваю, причем без осиновой коры.

Пугачевское войско чистило ружья, чинило седла и училось молиться двумя перстами, дабы сойти за староверов.

Безумные крики, ржание коней и свист шомполов носились над окрестностью.

Вспухла и зашумела также река Уфа, наполненная дождевой водой, скатившейся с отдаленных гор. Ее голодное урчание перепугало собак. Кабаны в огороде Чирьева стояли по живот в воде. Гуси застряли в подтопленных рекою кустах, будто уплывшее белье, и были в расстройстве от невозможности питаться.

В суматохе и предвкушениях разбоя все забыли про билимбаевских пленников, а те ждали своей участи каждый в своем углу. Вертухин часами уединялся с Кузьмой, и они плели между собой разговоры, бесконечные, как река Уфа. Кузьма против обыкновения не спорить со своим господином горячо убеждал его продолжать расследование смертоубийства поручика Минеева. На пути из Березова он на день задержался в Билимбае и привез оттуда свидетельства, от которых Вертухин только вскрикивал.

Челядь Лазаревича день и ночь лежала недвижно в потаенных углах двора.

Сам же Лазаревич был донельзя обеспокоен. Он видел все происки Кузьмы и почитал главным делом изобличить убийцу Минеева, поелику держался надежды, что останется жив после нашествия Пугачева на Красноуфимск и лично доложит обо всем государеву следствию. Убийца же ходил рядом, и это было нестерпимо.