Михаил Кузмин - Дневник 1905-1907

• Название: Дневник 1905-1907
• Автор: Михаил Кузмин
• Издательство: Ивана Лимбаха
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-89059-025-1

Дневник Михаила Алексеевича Кузмина принадлежит к числу тех явлений в истории русской культуры, о которых долгое время складывались легенды и о которых даже сейчас мы знаем далеко не всё. Многие современники автора слышали чтение разных фрагментов и восхищались услышанным (но бывало, что и негодовали). После того как дневник был куплен Гослитмузеем, на долгие годы он оказался практически выведен из обращения, хотя формально никогда не находился в архивном «спецхране», и немногие допущенные к чтению исследователи почти никогда не могли представить себе текст во всей его целостности.

Первая полная публикация сохранившегося в РГАЛИ текста позволяет не только проникнуть в смысловую структуру произведений писателя, выявить круг его художественных и частных интересов, но и в известной степени дополняет наши представления об облике эпохи.

---

17_____

Поехал за папиросами, бумагой и т. п., пил кофей в Café, говорил оттуда по телефону, вспоминая рекомендации Маврина, купил билет на Баха. Наши просят приехать после концерта в «Вену». У В<иктора> А<ндреевича> был уже Нувель, потом пришла подруга сестры с мальчиком. В<иктор> А<ндреевич> был весел и тёпел, будто все в порядке вещей. Вскоре приехал ко мне Валечка, довольно бодрый. Концерт был скучен, но множество знакомых занимало. В «Вене» было сумбурно, жарко и так себе. Сестра, кажется, была рада видеть моих друзей. Нувель меня провожал, потом я его, вспоминая, болтая, строя планы.

18_____

Утром проник Павлик. По письму Веры Федоровны поехал в театр; беседовали, торопят с музыкой{928}. Видел Бецкого и др. Сережа с похмелья лежал у себя; прочитал его рассказ для «Весов»{929}. Мальчик делает карьеру. Вместе вышли к В<альтеру> Ф<едоровичу>, пишущему стихи. Посидели. Пошли в Café выпить чаю. После обеда зашел к Чичериным; тихо, мирно, поиграли Баха. У Эбштейн застал полусонных наших, кислую Анну Ник<олаевну> и кислых Марусю и Юру; у него был товарищ; после отъезда наших пили кофе и ликеры. Было уютнее, чем всегда. Прислали «Перевал», где Нина посвящает Сереже очень компрометантную вещь{930}. Сережа как-то очень отдален от меня.

19_____

Утром ездил стричься, в Café; долго не куря, выпив черного кофе, видя одного из мордальонов, сделавшего мне глазки, надевая пальто, вдруг почувствовал, что колени у меня подгибаются. В типографии Чулкова не было, деньги обещают во вторник; видел там Ремизова. Закупил провизии. Ремизов пришел рано, усталый и обиженный. Были гимназисты, Дмитриев, Сережа, Сомов, Нувель и неожиданно только что приехавший Бакст. Сомов страшный рохля, двух слов не сказал с Мирским. «Куранты» ставит Дмитриев, что сразу повысило мой интерес к ним{931}. Сережа меня сердил фырканьем в присутствии молодежи, развязностью и, м<ожет> б<ыть>, тем, что он нравится Мирскому. Но как все фантастично: молодежь, письма, любви, ненависть. Мне кажется, что что-то из-под меня уходит, не знаю отчего. Долго убирал после гостей. В<альтер> Ф<едорович> рассказывал про посещение какой-то трущобы с фотографиями и т. п. Спал тяжело, проспав почти до 2-х часов, болела голова.

20_____

С утра явился ко мне Бер, une tante crachée, потом Юраша, так до обеда. Потом Дмитриев толковал о «Курантах», он милый и нежный, но несколько моллюск. Заехав за Валечкой, отправились к Сомову. Говорили с Андр<еем> Ив<ановичем> о старости, о предполагаемой поездке в Москву и т. п. Бакст и Сережа не пришли, но приехали Бенуа, Аргутинский и Фокин со своим билетом. Мейерхольд приглашен в императорские, думает, в доме Эль-стон устраивать cabaret etc.{932} Что-то меня гложет: безденежье? Тепло. Письмо из Москвы от Руслова и еще 3-х господ из ресторана, написанное на прейскуранте{933}.

21_____

Что было, не помню. С утра явился еще не уехавший Воротников. Длиннейшее письмо от Руслова. Писал музыку. Пришел il principino, посидевший с час мило. Заехав за Сережей, отправились к скучным Костриц. Потом домой; у Вольф<а> в окне второе издание «Крыльев»: что же денег-то мне не шлют?

22_____

Вышел к Воротникову, болтавшему всякий вздор, поехали вместе; он обещал сделать в Москве мне встречу{934}. В<иктор> А<ндреевич> был сама прелесть: ласков, доверчив, нежен, будто что-то условленное между нами. Он сидел у окна и видел, как я приехал: уж не ждал ли? Будто fiancés[312]. Оттуда к Чулкову, обедать в «Вену» и, гонимый каким-то злым роком, в pays chauds на 4 л<инию>. Это — форменная обираловка. Клянусь, что это — последний раз. Валечка показывал мне фотографии очень миленького Леонида, с которым он сегодня был, играл романс, посвященный В<иктору> А<ндреевичу>, и писал ему письмо при мне. У «современников» была какая-то певица и певец. Поехали к Бенуа, где были Фокин, Сомов и Лансере, всё о балете; Валечке хотелось есть, и мы поехали в «Вену», где я оставил последние рубли. Был Пильский, Чеботаревская и разная шушера. Чеботаревская развесила афишу, где «Куранты» напечатаны шрифтом с ее лицо, — прямо неловко{935}. Слезкин, сбривший усы, вертелся very tapeticamente[313]. Что-то меня гложет: безденежье? Или завтра начало?

23_____

Опять пустили Павлика. Сидел безвыходно дома; видел Бакста; был очень весел, и все хотелось танцевать. Приплелся Тамамшев. Сережа, телефонировавший, что придет, надул; приехал один Нувель, получивший уже сегодня быстрый и ласковый ответ от В<иктора> А<ндреевича>. Я был несколько шокирован и быстротой ответа, и приглашением на понедельник со мною вместе. Давно я писал ему и не получал от него ответов. Читали Пушкина отрывки, прямо упиваясь современностью его прозы. Денег ни гроша. Писал «Анну Мейер» усердно. Что-то будет завтра, в понедельник, в Москве?

24_____

Конечно, денег не прислали. Утром гулял; вечером зашел к Гофману, только что вернувшемуся из Москвы; он получил от В<иктора> А<ндреевича> письмо; вдруг он тоже вздумает припятить в понедельник! От него направился к Ремизову, где должен был быть Дмитриев. Ал<ексей> Мих<айлович> куда<-то> ушел, оставив меня караулить Дмитриева и ждать Серафиму Павловну. Видел иллюстрации к «Пруду», не без Клингера, но приятные{936}. Пили чай, болтали, гадали; шел с гимназистом до Дворцового моста, потом далеко домой. Написал 3 стихотв<орения>.

25_____

Денег все нет; прямо ни копейки — буквально. Зашел к Вяч<еславу> Ив<ановичу>, который спал с дороги, охраняемый Марьей Мих<айловной>, кумой и Гофманом. Пришел Сережа; с ним вместе пошли к Тамамшевым, где и провели вечер. Я, кажется, простужен. Завтра увижу В<иктора> А<ндреевича>, что еще? Ремизов просил Дмитриева привести Покровского и principino, отбивая от меня клиентов. Но это ничего — пусть вращается молодежь между нами.

26_____

Утром зашел к Нувелю, вместе поехали; у В<иктора> А<ндреевича> был товарищ; был нежен, но и с Нувелем очень любезен. На вопрос о нарциссе, условленном, отвечал, что любит тот цветок, который у него в руках. Был у меня Чулков, пошли к Ивановым, где я и остался. На квартет опоздал; была куча народа. Il principino ехать отказался, и мы направились к Лебедевым. Бенуа сказал, что эскизы Дмитриева ему не понравились, но что Локкенберг их поправит. Это еще что за контроль? Принять к сведению и поговорить завтра за репетициею.

27_____

Был на репетиции, видел и Дмитриева, и Локкенберга, последний просил, будто ничего не зная, ничего не менять в эскизах. Обстановка даже любительской репетиции меня волнует. В типографии ничего не дали, конечно, обещали в три дня. С Чулковым поехали в Café de France. Заехал к Баксту, у которого были Сенилов и Коровин. После обеда зашел к Чичериным попросить денег и поехал к Нувелю, куда пришел и Сомов, но не Маврин. Страшно болела голова. Утром было важное, но неопределенное письмо из замка, чем-то расстроившее меня. Читали «Satyricon»{937}.

28_____

Был Бер, Тамамшев, Сережа, Глеб Верховский, Ремизов, Иванов — прямо Содом и Гоморра. Глеб хочет ко мне привести Зарецкого; узнав, что ему 32 года, я значительно охладел к этому предприятию. Поднялись к Вяч<еславу> Ив<ановичу>; Костя очень вырос и скоро станет милым. Вместо Анны Петровны поехали к Ремизовым; я — с Сераф<имой> Павл<овной>, Сережа с Алекс<еем> Мих<айловичем>. Заезжали за сыром и т. п., дома вдруг нашли Юрашу. Болтали, смеялись. На извозчике я проболтался, кажется, Серафиме Павловне. Столько дела!

29_____

С утра был на репетиции, страшный беспорядок, распоряжаются все, кому не лень, но я люблю атмосферу репетиций. Провожал Дмитриева, на обратном пути купил булок и проч.; пил чай, вспоминая житье на Вас<ильевском> Острове, сидел с Кармин. Поднялся наверх, отнести ноты Вяч<еславу> Ив<ановичу>, у которого был Верховский, обедали при мне, Костя очень вырос и скоро станет мил. Юраша зашел ко мне, очень холодно; от «современников» потащил хоть Сенилова в «Вену», куда попал и Нувель, решивший не ехать к Боткину. К нам засели Куприн, Маныч, Потемкин, было забавно; рядом сидел студент очень подозрительного вида. Вчера, как я ехал домой и ветер холодил лица, мне представилось, как сладко умирать на снегу застреленным; именно на снегу; мне ничего не было бы жалко{938}. Эдинька у Нувеля ругал меня на чем свет стоит, и отчего?

30_____

Ездил в театр: даже без костюмов «Действо» жутко. Накупил билетов на Dunkan и старинный театр{939}. Встретил Сережу, с которым и зашел пить чай в de France. В типографии никого не было. Поехал в замок, но В<иктор> А<ндреевич> уже вышел из лазарета. Думая, что будет еще репетиция, пошел на Моховую к 6-ти часам, там были только Локкенберг и Сенилов, репетиции не было; ходили, шутили, будто прошлый год у Коммиссаржевской; одевались и т. д. Начали очень поздно, публика волновалась, знакомых была куча. «Куранты» провалились под смех и шиканье{940}. Рядом сидел Сомов и Мирский. Были и Покровский и тамамшевский Витя, имевший ко мне какую-то просьбу. После поехали к Палкину впятером; мол<одые> люди положительно приручаются. Позвал их в понедельник. Они очень милы, шутили, пили, болтали свободно; они бы были даже прелестными друзьями, помимо всего прочего. Назад шел я с Корнилием даже под ручку. Ремизов попросил меня познакомить Сер<афиму> Павл<овну> с гимназистами, а она их позвала к себе. Очень хорошо проведенный вечер.