Михаил Кузмин - Дневник 1905-1907

• Название: Дневник 1905-1907
• Автор: Михаил Кузмин
• Издательство: Ивана Лимбаха
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-89059-025-1

Дневник Михаила Алексеевича Кузмина принадлежит к числу тех явлений в истории русской культуры, о которых долгое время складывались легенды и о которых даже сейчас мы знаем далеко не всё. Многие современники автора слышали чтение разных фрагментов и восхищались услышанным (но бывало, что и негодовали). После того как дневник был куплен Гослитмузеем, на долгие годы он оказался практически выведен из обращения, хотя формально никогда не находился в архивном «спецхране», и немногие допущенные к чтению исследователи почти никогда не могли представить себе текст во всей его целостности.

Первая полная публикация сохранившегося в РГАЛИ текста позволяет не только проникнуть в смысловую структуру произведений писателя, выявить круг его художественных и частных интересов, но и в известной степени дополняет наши представления об облике эпохи.

---

3_____

Утром ездил к Поликсене; она послала деньги по почте. Заезжал к Сомову, которого не было дома. После обеда болела голова, лежал. Ремизов приехал в одиннадцатом часу. Говорил, что только что приехавший из <Парижа> Бердяев рассказывал, что там всего больше заняты им и мною, про меня ходят невозможные сплетни. У Маковского уже все были в сборе, было человек 10, Трубн<иков>, Тройницкий etc. Ремизов читал, я играл «Куранты», но было холодновато и скучновато. Трубников звал к себе, и Тройницкий хотел сам прийти. Но как-то мне скучно, не знаю отчего.

4_____

Утром прислали деньги и «Тропинку»; ноты изданы отвратительно, слепо, с ошибками. Ездил за билетами на «Китеж», но не достал, к Сапунову, он не хочет быть ни у Сологуба, ни у Мосолова, хочет работать по вечерам. Я бы был рад, если бы сегодня пришел Павлик. У нас дети в гостях, на Васильевском впечатления детства и кладбища, та же старуха сидит у бань на 8<-й> л<инии>, прося милостыню, шел Красногорский, такой же, как и 20 лет тому назад, ожидая смерти; те же монахи, сторожа; жизнь, как чередование дней, неизменная и мистическая, с известностью завтра и послезавтра — стройные круги, что привлекало меня когда-то так сильно. Говорил по телефону с Людмилой, обещал быть у Сологуба, у нее был С. Маковский, говоривший про меня. Сережа не совсем здоров. Завтра неужели начну работать по-новому? Как тяжело с пустой душой, не занятой влюбленностью, или меня тревожит скандал, которого я так желал? У Сологуба была куча народа{590}. Рассказ Ценского был ужасен; художеств<енная> критика «Весов» поручена С. Маковскому. Брюсов <в> письме к Чуковскому писал: «Когда Кузмин приехал в Москву со своими дивными „Курантами"»{591}. Ругал театр Коммиссаржевской. Возвращ<ался> пешком с Потемкиным и Чуковским по Невскому, они задевали девиц, разговаривали с прохожими, но весело не было. Что-то меня гнетет, какие-то воспоминания, какие-то детские желания, какой-то утраченный свет. Статья Волошина, кажется, пойдет в «Понедельнике»{592}.

5_____

Ходил только на почту, брал ванну, сидел дома и писал пастораль; мне было очень жалко идти к Мосоловым без Сапунова; там был Леман, Пяст, Гофман, студенты и гимназисты; атмосфера напоминала Верховских прежних времен: молодой муж, семьи вместе, обилие дам и девиц. Гофман читал стихи Блока, все-таки они мне не нравятся; Леман — свой рассказ, за столом все по очереди читали стихи, потом я играл; были приятны эти совсем молодые люди, напомнило что-то василеостровское. Возвращались с Леманом; тепло, почти тает.

6_____

Ходил в типографию, за папиросами, к Нувелю. Тот читал мне дневник, где ругает часто меня. Как я страдаю от невлюбленности! Вечером были в театре. Ник<олай> Ник<олаевич> приехал рано, вместе смотрели «Балаганчик», сидели у Бецкого, актрис не видали, Блок нашел, что некоторые №№ из «Масок» не без небольшого моего влияния{593}. Был Леман. Сережа, Блок и две актрисы куда-то уехали. Я с Ник<олаем> Ник<олаевичем> пошли к Ивановой; дома и одна. Не зашли; к Веригиной — одна больная Мунт, у Волоховой темные окна. Поехали в «Вену», вдруг приезжает Сомов один, был несколько неприятен опекунски-генеральским тоном. Сапунов потом его очень бранил. Долго бродили, болтая, рассказывая страшные истории. Отчего я, не будучи увлечен Ник<олаем> Ник<олаевичем>, чувствую к нему большую нежность и потребность его видеть?

7_____

Зять всю ночь проиграл в карты, сестра очень беспокоилась. Завтракал у Чичериных. С<офьи> В<асильевны> не было, было несколько тягостно. После обеда пошел к Ивановым, за столом было шумно и весело, потом Сабашникова рисовала меня с голой шеей, грецизированного. Кассандриад не было. Без нас за Сережей заезжали Блок с Волоховой, Городецкий. Прислали «Marzocco» и «Mercure de France»{594}. У Лид<ии> Дм<итриевны>, кажется, роман с Маргар<итой> Вас<ильевной>, или, по крайней мере, она хочет, чтобы это думали{595}. Дома играл «Д<он> Жуана» и Шуберта.

8_____

Вышли пройтись, но, найдя внизу № «Весов», Сережа не смог ходить более 10 минут, и мы вернулись. У № очень солидный вид, скучноватый. «Флорентийская трагедия», — прекрасный роман Брюсова, смешная и дикая статья Белого, анафематствующего, по-моему, подписчиков «Весов»: «Эстеты, кадеты, растеряхи, межеумки, вампиры, оргиасты, педерасты, вы, свиньи, отрете ли наши ноги своими власами? не вам наша слеза, а детям вашим» (т. е. поросятам?){596}. У нас была тетя, просила денег, которых у меня нет; поехали в теплый, сыровато-темный вечер к Чулковым; они живут у Щеголевых, на набережной у Прачешного моста. Я думаю, никакого маскарада не будет. У Ивановых был Нувель, читали манифест поросятам. Потом я рисовался, выходит хорошо, но, м<ожет> б<ыть>, не слишком. Был Гофман, там что-то кислы. Я не могу так долго никого не видеть! и когда я подумаю, кого это «никого», оказывается, Сапунова. Я бы очень хотел, кроме того, видеть Павлика. Начал продолжать повесть. Дома вечером было почти невыдержно сидеть, какие-то сонные, темно, опять споры о политике, стол в виде развала. Никто не шлет писем, да и от кого бы я хотел?

9_____

Заезжал к Ник<олаю> Ник<олаевичу>; нет дома. Такую даль без денег плестись зря не очень-то весело. Зашел к Сомову, долгие разговоры о жилете, вроде Аргутинского: impossible, ridicule etc[228]. Так-то было не очень плохо. Хочет устроить меня с Забелой. После обеда говорил с Людмилой, потом к Ивановым, там был Юраша; Вяч<еслав> Ив<анович> поехал к Блоку; мы рисовались{597}, пришел маленький Гофман; обложка Добуж<инского> к «Зверинцу» очень плоха{598}. Вяч<еслав> Ив<анович>, не застав Ал<ександра> Ал<ександровича>, вернулся не в духе, стал бранить портрет, даже сел к нему спиною. Читал пастораль, Иванов сказал, что это прекрасно и совершенно, как все, что я пишу последнее время, но будто не так свежо; стихи лучше гораздо. Пришел Тернавцев, Волошин читал только что конченный фельетон об «Елеазаре»{599}. При выходе столкнулись со Званцевой. Я как-то совсем их забросил. Сережа был уже дома. Тепло, ясная луна, и никого любимого.

10_____

Письмо от Павлика: я давно его не видел, хотя и не влюблен в него, но скучаю о нем. Еще более я скучаю о Ник<олае> Ни-к<олаевиче>. Ездил стричься и за бумагой. «Голубая роза», кажется, осуществляется. Заходил гимназист из 1-й гимназии, они ставят «Балаганчик», и он приходил за музыкой{600}. Поехали на «Зобеиду». Коридоры были освещены, публики очень много, чувствовалось «начальство». Пьеса несколько скучная, детская, приторная, переведенная тяжелыми стихами. Поставлена очень плохо, грубо, без вкуса. Старичкам очень понравилось. Вообще шумный успех{601}. Было как-то не весело. Около меня стоял Таиров, я вспомнил галлюцинацию Сапунова, действительно, в нем какое-то соединение Феофил<актова> и Судейкина и еще кого-то. Я так долго его рассматривал, даже когда он близко на меня смотрел, что сам этому удивился. Ужинали в «Вене» Сомов, Бакст, Нувель, я и Людмила. Сапунова в театре не было; уехал он, что ли?

11_____

Никуда не выходил, писал, переписывал. Вышел только к Ивановым, страшная тоска. Там вышла трагедия с Сомовым, который разбранил портрет Ремизова. Были Ремизовы, он хочет знакомить меня с Озаровскими. Хотели все ехать к Сологубу. Я заехал за Сережей. Там были Бердяевы, Allegro, Бакст, Нувель, студенты, Волохова, Аничков etc. Я читал пастораль, не понравившуюся, кажется. Читал Блок, Верховский, Сологуб, Мейснер. Шли домой с Потемкиным{602}. Какая тоска. Я предчувствую какое-то несчастье. Вздор, конечно. Мы видели освещенные окна залы, где танцовали пары, и мы, стоя на мосту, смотрели. Какие-то волны подымаются во мне.

12_____

Наши были у Палкина, где видели Павлика с какой-то женщиной. Хоть я его и не люблю, но был почему-то шокирован этим; с кем угодно: со стариком, с мальчиком, а то с толстой дамой — фу! Никуда не выходил. Приплелся Гольдебаев, просящийся к Ивановым. У Ивановых был Гофман, что-то болтавший насчет родства Блока с Тургеневым, Достоевским и Соловьевым. Писался; беседовал с Сабашниковой о крюках{603}. Пришли Бердяевы и Евреиновы. Говорил Вяч<еславу> Ив<ановичу> о своей мысли писать мистерии; он очень увлекся и одобряет{604}. Играл; Бердяевы находят здесь залоги нового театра. Было мило, будто весною. Денег совсем почти нет.

13_____

Опять целый день дома. Перед Каратыгиными заезжал к Сапунову, не бывшему дома. В «Руси» рисунок: «Кузмин исполняет „Куранты любви“ в кружке молодых»{605}. Ничего похожего, но важен самый факт и подпись. У Каратыгиных была Ал<ександра> Никол<аевна>, все еще энервированная, Лидия Ника<н>д<ров-на>, Вадим и Юр<ий> Никандр<овичи>, Соколова; «современники» выбрали 5 романсов. Каратыгин ожидает скандала, находя, что по отношению ко мне явилась партийность в обе стороны. Возвращался пешком. Возвр<ащаться> издалека пешком поздно имеет в себе что-то влюбленное; к тому же была луна и звезды. Ночью мне показалось, что я умираю, сердце не билось, дышал с трудом, беспокойство было крайне усиленно.