Лотар-Гюнтер Буххайм - Прощание

• Название: Прощание
• Автор: Лотар-Гюнтер Буххайм
• Издательство: ACT, Астрель
• Жанр: Морские приключения
• Год: 2007
• ISBN: 5-271-15647-8

Это не просто завершение мировых бестселлеров «Подлодка» и «Крепость» знаменитого автора Лотара-Гюнтера Буххайма, а прощание наших героев с вечным морем, кораблями, которых уже нет, и мужчинами, дни которых больше не вернутся.

Два человека еще раз отправляются в совместный путь: Лотар-Гюнтер Буххайм и «Старик», командир подводной лодки U-96, на которой служил Буххайм. На борту атомохода «Отто Ган», самого абсурдного немецкого корабля послевоенного времени, они плывут из Роттердама в Дурбан. Бесконечное число вопросов остаются открытыми, для ответов на них, оба знают это, остается мало времени.

---

Нервотрепку в каюте собственника невозможно выдержать. В этой проклятой каюте дребезжит все: лампочка накаливания, подставка настольной лампы, что-то между потолочными перекрытиями, что-то за бортом. Чего я только не предпринимаю, чтобы справиться с дребезжанием. Ничего не получается! Хуже всего вибрации ночью, намного неприятнее, чем тряска на шпалах, с которой приходится иметь дело в спальном вагоне.

Я предвкушал радость от встречи с темным чуланом, в котором я жил во время первого рейса, но там поселили женщину-океанографа. Устраивать вечеринки я не собираюсь: на что мне четырехместная софа и три мягких кресла, если у меня нет никакого другого желания, кроме желания работать!

Когда я сажусь за письменный стол, вибрация передается через мои положенные на стол руки так сильно, что я собираю письменные принадлежности и перебираюсь за другой стол, стоящий впереди.

В общем помещении на мостике надстройки складное сиденье, на котором я располагаюсь, не дрожит.

Да что это я, говорю я себе, уставившись в белый лист бумаги: сейчас главное — все видеть, а не писать, и я отправляюсь вверх на мостик.

— На траверзе Дюрнкерк, — говорит старик, когда я становлюсь на мостике рядом с ним. — Сейчас проведем новую пеленгацию по бую с левого борта.

На стол ложится следующий лист карты, рулевому отдается новое распоряжение:

— Курс два один щесть!

Рулевой повторяет:

— Два один шесть — и, после короткой паузы: — Идем курсом двести шестнадцать градусов!

Мы держим курс прямо на канал. Ветер постоянно дует с правого борта. По левому борту над линией видимого горизонта висит гряда облаков. В нашей кормовой волне отражается бледное солнце. Иногда его загораживают редкие облака.

Кольцо, стягивающее грудь, ослабевает.

Один довольно старый матрос, о котором я от старика знаю, что он испанец, заступает на вахту.

— Давно ли вы на борту? — спрашиваю я. Матрос меня, очевидно, не понимает. — Сколько вы уже плаваете здесь? Как долго?

— Я — четыре годов, — наконец отвечает он. И вдруг его как прорывает: — Да, и у меня есть товарищ, тоже четыре годов, и еще один товарищ — три годов — испанцы.

Третий помощник, стоящий на вахте, услышав образованное по испанскому образцу множественное число «годов», чуть не умер от смеха. Он передразнивает испанского матроса: «четыре годов, три годов…»

Хорошо, что этого не слышит старик. Он находится в штурманской рубке. Такие насмешки он не переносит.

Некоторое время я стою неподвижно, глядя через переднее окно. Затем спрашиваю испанца:

— Откуда вы? Из какого города в Испании? И когда он и на этот раз не понимает меня, я делаю новую попытку:

— Где семья в Испании?

Тут его лицо озарилось улыбкой:

— Семья. Виго!

Этот ответ поразил меня в самое сердце. Если бы он знал, что значит для меня название этого порта. Хорошо, что он знает об этом так же мало, как и бармен нью-йорского отеля «Плаза», тоже родившийся в Виго. До 1941 года я представления не имел, где находится этот Виго. Но впоследствии местонахождение Виго врезалось в мою память на все времена. Достаточно часто я смотрел на морскую карту и читал ВИГО. В то время морская карта лежала на штурманском столе на центральном посту подводной лодки U 96, а мы приближались к западному побережью Испании, чтобы темной ночью тайно пополнить свои запасы в Виго — в нейтральной Испании.

По правому борту в пелене дождя появляется меловое побережье: Дувр, Фолкстон. На траверзе левого борта находится плавучий маяк на песчаной косе Варнебанк. Расстояние до скал Дувра максимально пять миль, но серая дымка создает впечатление, что побережье находится на большем удалении.

— На той стороне находится Дувр, — говорит третий помощник капитана, — дубовый, дубовее, самый дубоватый (doof, doofer, am doofsten). Эта глуповатая игра слов при прохождении пролива Па-де-Кале является, очевидно, обязательной.

Я склоняюсь над экраном радара: слева можно различить огни мыса Гри-Не.

Старик вышел из штурманской рубки и тоже смотрит на радар.

— А штаны у них тогда трепетали на ветру, — говорю я.

— Под ними ты имеешь в виду наших людей?

— Да. Когда Дувр был у них на треверзе, ситуация была довольно рискованной.

Тогда, в 1942 году, «томми»[6] много чего собрали в этой местности. Непостижимо, что британцы «так крепко спали».

— Видит бог, было большим нахальством то, что наш флот, то есть то, что от него осталось, проскочил здесь, — пробормотал старик.

И вот мы оба стоим здесь и смотрим на воду.

Мне требуется немного фантазии, чтобы увидеть корабли, которые идут нам навстречу. Я держал в руках многие фотографии этого прорыва канала Па-де-Кале нашим флотом.

— На всех кораблях у нас были военные корреспонденты — на «Шарнхорсте», на «Гнейзенау», на «Принце Евгении» и даже на эсминцах сопровождения (конвойных кораблях).

Старик, кажется, не слушает меня.

— Для британцев этот прорыв был пощечиной. Со времен испанской армады им никогда не бросали такого вызова, — говорит он. — Проспать такое!

— А штатный разведчик, должно быть, немало удивился, не обнаружив в бухте Бреста ни одного корабля.

— «Томми» и представить себе не могли, что корабли выйдут в море ночью. Да еще выход из Бреста в пасмурный день,: так что Дувр они миновали ночью…

Мы все еще стоим, как стояли между пультом управления и фронтальными окнами. Третий помощник находится в штурманской рубке. Теперь он демонстративно уходит на правый нок, будто желая показать, что не хочет подслушивать.

— За прошедшие годы стало известно, как все это происходило, — говорю я, через несколько минут полуобернувшись к старику. — Только в десять сорок английский самолет «спитфайер» («злючка») обнаружил наши суда, причем совершенно случайно, задания искать их у него не было.

Старик снова и снова подносит к глазам бинокль и осматривает горизонт. Если я поверну голову немного вправо, то поймаю в видоискатель его портрет, как в то время. Закрывающая бинокль от солнца левая рука старика скрывает следы возраста на его лице. Если бы сейчас у него на голове была зюйдвестка и я не заметил седину его волос, то впечатление было бы еще сильнее.

И так же как когда-то старик, держа бинокль в руке, говорит;

— Ведь тогда произошло что-то невообразимое с кодовым словом?

— Да. Пилот выполнил приказ не вести радиопереговоры при полете над проливом. Для такого случая разрешалось использовать только одно кодовое слово, но пилот его не знал.

К первой машине «спитфайтер» присоединилась вторая пилот которой знал кодовое слово, но приказ есть приказ — в том числе и у британцев, — и приказ этот гласил: строгий запрет на радиопереговоры, так как в этом районе их могли слышать мы.

— Звучит так, как будто это выдуманная история, — говорит старик задумчиво.

— Но это было на самом деле!

— Знаю, знаю. У нас многое тоже делалось глупо — и с более худшими последствиями. Вспомни о вторжении.[7]

— А знаешь ли ты, между прочим, что французы не желают слышать слово «вторжение»? — спрашиваю я старика. — У французов это называется «высадка», и на большинстве фотографий, которые можно увидеть в Авранше, изображены героические французы.

— Ничего не скажешь — гордый народ! — говорит старик снисходительно. — И затем «спитфайеры» помчались обратно и приземлились в Англии — ведь так это было?

— … и со своей авиационной базы пытались дозвониться до компетентного старшего начальника, но он был недосягаем — присутствовал как раз на параде.

— В конце концов, так и должно быть!

— И тогда пилотов, или уж одного из них, их товарищи подняли на смех: увидели, небось, рыбацкие лодки — а что же еще?

— Да, так и бывает. Потому что, не может быть того, что не должно быть. На неожиданности военных не ориентируют. Во всяком случае, это была одна из удачнейших акций, в которых Гитлер нуждался для подтверждения своей военной гениальности.

В голосе старика звучит такой сарказм, что мне нет необходимости спрашивать, всерьез ли он так думает. Но когда он продолжает:

— Почти все компетентные адмиралы были против, — то приводит меня в замешательство, в том числе и своим деловым тоном, который зазвучал в его голосе: — Гитлер предвидел нападение британцев на Норвегию, и поэтому хотел иметь линейные корабли в Северном море — и как можно скорее, а это означало: надо идти мимо британцев прямо у них под носом.

— Во всяком случае, в Бресте страшно обрадовались, что корабли ушли, — быстро говорю я и пытаюсь разглядеть старика сбоку, но так чтобы он этого не заметил. Я все еще не могу его раскусить. Одно то, что он так словоохотлив, сбивает с толку, а его очевидный энтузиазм только усиливает это впечатление.