Лотар-Гюнтер Буххайм - Прощание

• Название: Прощание
• Автор: Лотар-Гюнтер Буххайм
• Издательство: ACT, Астрель
• Жанр: Морские приключения
• Год: 2007
• ISBN: 5-271-15647-8

Это не просто завершение мировых бестселлеров «Подлодка» и «Крепость» знаменитого автора Лотара-Гюнтера Буххайма, а прощание наших героев с вечным морем, кораблями, которых уже нет, и мужчинами, дни которых больше не вернутся.

Два человека еще раз отправляются в совместный путь: Лотар-Гюнтер Буххайм и «Старик», командир подводной лодки U-96, на которой служил Буххайм. На борту атомохода «Отто Ган», самого абсурдного немецкого корабля послевоенного времени, они плывут из Роттердама в Дурбан. Бесконечное число вопросов остаются открытыми, для ответов на них, оба знают это, остается мало времени.

---

— Вы имеете в виду — если она перешагнет черту? — спрашивает старик.

— Да. Прыгнет за борт, я имею в виду это.

И тут я узнаю, что врача беспокоит больше всего: страховка. Он внимательно изучил все правила страхования, в том числе и комментарии к ним. Если он не выпишет даме бюллетень и что-нибудь случится, то у него будут неприятности. И если из Дурбана ее отправят домой, то больничная касса оплатит расходы только в том случае, если он снова выпишет больничный лист. То есть он снова выпишет ей больничный лист, даже если будет убежден, что у нее вообще ничто не болит.

На пути через главную и реакторную палубы мне не встретился ни один человек. Ощущение такое, что я плыву на корабле-призраке. Я останавливаюсь и предаюсь наблюдениям за игрой волн и пены, отбрасываемых беспрестанно носом корабля. Доли секунды они стоят как зеленые стены с прикрепленной сверху бахромой, затем обрушиваются, бурля и шипя. Я стою и стою и уравновешиваю движения корабля, пружиня в коленях. Шипение и буйство волн захватывают меня целиком.

А теперь я иду вперед: против ветра вверх по легкому подъему: выступ носовой части судна, затем вверх на «обезьяний бак» (Monkey-Back) до выступающего далеко носового ограждения. Прислонившись спиной к фальшборту и держа в поле зрения белую надстройку с якорной лебедкой перед ней, я сильнее всего ощущаю здесь впереди ритмическое погружение носа корабля в воду. Я чувствую это всем телом.

— Клюзы в середине форштевня называют панамскими клюзами, так как при прохождении через Панамский канал корабли в большинстве случаев используют их для швартовки, — объяснил мне старик. Мне бы хотелось, чтобы на корабле были «суринамская лебедка», «йокогамский кнехт»[40] и другие названиях привкусом далеких стран.

Когда во второй половине дня я пришел к старику, он сидел за столом, разложив перед собой бумаги.

— Заходи, — говорит он, — я должен подписать увольнение Фритше.

Таким образом, эта тема закрыта! «Закрыта ли действительно? — думаю я. — Продолжительное морское путешествие, еще примерно сорок дней, — должны ли оба конфликтующих и стюардесса, которая дружит с Фритше, мирно сосуществовать друг с другом?» Я остерегаюсь высказывать свои мысли вслух. У старика и так достаточно забот.

— Зато теперь неприятность с радистом и одной из стюардесс, — говорит он.

— О чем идет речь на этот раз? Кто кого поколотил?

— Никто никого! Глупая история. Типична для радиста: стюардесса хотела отправить телеграмму, отдав ее радисту, который как раз находился на корме корабля. Она попыталась вручить ему текст.

— Ну и?

— Радист отказался взять текст, заявив, что ей надо прийти в радиорубку, он же не носит с собой кассу.

— И что было дальше?

— Стюардесса сказала, так, во всяком случае, утверждал радист: «Вы невежливый человек!» — а это для него очень большое оскорбление. Я, именно я, должен вразумить ее. Что, собственно говоря, воображает себе этот парень? — возмущается старик. — Я направил его в представительство коллектива, пусть они теперь организуют третейский суд.

Это не тот радист, который жаловался тебе на то, что ему выдавали йогурт с просроченным на два дня сроком годности?

— Да, точно, об этом я и не подумал.

— Было темно, ярко светил месяц, когда карета медленно завернула за угол…

— Что это на тебя нашло? — спрашивает старик.

— Очевидно, теперь начинается пора всеобщего оглупления!

— У меня — нет, — говорит старик, пребывающий в приподнятом настроении, — я хочу закончить с писаниной.

— Понял. Меня уже нет!

— До скорого!

— Ты в роли кладбищенского садовника, это — самое интересное, что я слышал до сих пор, — говорю я, когда вечером мы сидим в его каюте. Я поставил старику на стол новую бутылку «Чивас Регаль», которую я в приступе мании величия заказал у нашего казначея. — Ну, рассказывай, не мучай: почему же ты не отправился в Бремен, когда большая война закончилась?

— Потому что там из меня определенно ничего бы не вышло. Затем я какое-то время был в Майнце, затем снова отправился в Гамбург. Ну да, постепенно все нормализовалось — а потом случилась денежная реформа.

— Ты рассказываешь так, как снимают методом замедленной съемки.

— Ну да. Вот так все было в общих чертах. Тебя, очевидно, больше интересует военная часть.

— С чего ты взял? Я наконец хочу узнать, почему ты прислал мне открытку из Лас Пальмаса. А теперь по порядку: сначала ты переехал в Гамбург?

— Переехал — это преувеличение. Кроме вещевого мешка у меня ничего не было. Но откуда ты знаешь?

— У каждого своя информация. Итак, как я слышал, ты заключил сделку с «Дюнгекальк»?

— Не сразу, только после того, как закончил дела в Майнце.

— В Майнце ты работал в водной полиции?

— В водной полиции? — спрашивает старик. — Нет, это была дирекция водных путей. Итак, в 1946 году я с годовым опозданием возвратился из Норвегии. Прежде всего, я постарался установить контакт с торговым судоходством и действительно добился получения патента штурмана в делавшей первые послевоенные шаги Бременской школе судоходства, у ее старых преподавателей. Патент штурмана торгового судоходства. Для получения книжки морехода, так называемой Exit permit — разрешения на выход в море, я должен был найти себе судно. Я его и нашел. Я был вторым штурманом на корабле, который, однако, в море не вышел. Этот корабль базировался в Браке, и потому позднее я установил контакт с каботажным судном «Мореход». Судовладелец тоже был родом из Браке. Но мой первый корабль — большая моторная трехмачтовая шхуна — в 1946 году был конфискован англичанами, и мне пришлось искать что-нибудь другое.

Старик задумчиво рассматривает свои руки и трет костяшки пальцев, а я терпеливо жду.

— И тогда один старый флотский товарищ нашел для меня работу. Французскому флоту вместе с инженерами бюро «Веритас» поручили восстановить для дирекции водных путей в Майнце судоходство по Рейну. Ведомством оккупационных властей, издавшим такое распоряжение, было французское министерство мостов и дорог. Это означало инвентаризацию кораблей, плававших по Рейну, ремонт этих кораблей или определение их непригодности к ремонту, что означало списание в металлолом. Все рейнские верфи были конфискованы французами. Французы считали целесообразным собрать в Майнце знатоков судоходства, а это были офицеры флота, инженеры и служащие гражданского морского транспорта. Вот так я и попал в Майнц как референт по подъему судов.

Старик смотрит на меня, будто желая сказать: «Наверное, удивляешься?» Затем он быстро продолжает:

— Моя прежняя основательная профессиональная подготовка позволила мне заниматься рейнскими судами.

— Я считаю поразительным то, что тебя приняли на работу французы. Я ожидал от них большего злопамятства. Разве у тебя, как бывшего немецкого офицера, не было никаких трудностей?

— Абсолютно никаких.

— И как долго ты находился в Майнце?

Старик задумывается.

— Почти два года, — говорит он затем.

— А почему ты закончил работу в Майнце?

— Ах, знаешь ли. Когда-нибудь эта работа должна была закончиться. В конце концов, сотрудничество с оккупационными властями было не то, что надо, и кроме того, я хотел стать морским штурманом. Меня снова потянуло на побережье, к воде.

— Чего ты потом и добился в полной мере!

— Да, — говорит старик и смотрит мечтательно. — Да, — продолжает он, — сначала под парусом в Южную Америку и так далее — как этого пожелал аллах.

— Сейчас ты опять ведешь «замедленную съемку». Ты сказал, что в Гамбурге ты был только после Майнца и там речь шла о знаменитой фирме «Дюнгекальк».

— Тебя это действительно интересует?

— Еще как! Тут, как я слышал, дела твои вскоре пошли очень хорошо, и ты оказался, так сказать, в тесном семейном кругу в Гамбурге?

— Это были ремесленники, у которых я нашел пристанище. Дочка была вдовой машиниста подводной лодки.

— Знаю!

— Не надо принимать такой многозначительный вид. Она работала на фирме. Поэтому я с ней и познакомился и поэтому получил квартиру, — нерешительно отвечает старик. Ему явно не хочется говорить об этом.

Но я не уступаю:

— Но очень скоро ты оказался в положении человека, о котором слишком хорошо заботятся. Или?

— Да, это так. Юная дама была помешана на всем флотском или как это там еще называется. Я прилично питался, мое белье было выстирано. Моя жизнь вдруг оказалась зависимой от благосклонности этих людей, и тогда мне пришлось решать, как быть дальше.

— То есть благосклонности было в избытке?

— Больше, чем достаточно. Из-за этого я чувствовал себя обязанным, пока я вдруг не понял: нет, дальше так быть не может.