Лотар-Гюнтер Буххайм - Прощание

• Название: Прощание
• Автор: Лотар-Гюнтер Буххайм
• Издательство: ACT, Астрель
• Жанр: Морские приключения
• Год: 2007
• ISBN: 5-271-15647-8

Это не просто завершение мировых бестселлеров «Подлодка» и «Крепость» знаменитого автора Лотара-Гюнтера Буххайма, а прощание наших героев с вечным морем, кораблями, которых уже нет, и мужчинами, дни которых больше не вернутся.

Два человека еще раз отправляются в совместный путь: Лотар-Гюнтер Буххайм и «Старик», командир подводной лодки U-96, на которой служил Буххайм. На борту атомохода «Отто Ган», самого абсурдного немецкого корабля послевоенного времени, они плывут из Роттердама в Дурбан. Бесконечное число вопросов остаются открытыми, для ответов на них, оба знают это, остается мало времени.

---

Чтобы отвлечься, я хожу по главной палубе туда и сюда и наблюдаю за птицами, летающими вокруг корабля. Большие птицы с черными крыльями. Они неожиданно сваливаются в пике, крутят пируэты и ныряют в воду. Одна из них выполняет эти упражнения совсем рядом с кораблем. Она ныряет глубоко в воду, за ней образуется светло-зеленый шлейф. Рыбу она не поймала. Теперь она совершает наблюдательный полет вокруг носа корабля, иногда замирает и пытается, как сарыч, хлопать крыльями, держась неподвижно в воздухе, затем снова переходит в пике и ныряет в воду так, что только брызги летят. Всплыв, она какое-то время плавает как утка, а затем взмывает с поверхности воды. Это, должно быть, баклан.

Специалист по насосам занят тем, что насаживает на рукоятку флагштока препарированный плавник акулы.

— Последний, — говорит он, — совершенно испортился.

К вечеру пришла зыбь с сильной волной. Насколько видит глаз: белые пенные головы как вышитый узор. Следующему катеру проводки будет тяжело подойти к кораблю при этом волнении моря. Зыбь увеличивается от часа к часу.

Когда после еды мы сидим в моей каюте, старик несколько минут смотрит в пустоту.

— Итак, теперь мы зависим от южноафриканской железной дороги, которая должна доставить нам уголь, — говорю я. — Но они же совершенно точно знают, когда мы прибываем. Мы же не с неба свалились, а прошли 4440 морских миль! К тому же есть сокращение ETA, Expected time of Arrival (ожидаемое время прибытия), как ты мне объяснял!

— Ясной информации, во всяком случае, нет, — ворчит старик.

— Но разве ты не знал, как здесь внизу карты, в Африке, делаются дела? Ты же уже был здесь.

Почему старик не запрашивает по УКВ-связи, что означает весь этот обезьяний театр? Но я-то знаю: уж таковы они — старослужащие капитаны: только никакой поспешности, только не показывать нетерпение, всегда блюсти утонченную английскую сдержанность! Ждать и пить чай! Это я слышал уже в третий раз.

— Я был здесь даже дважды, — говорит старик, — но досадовать приходится постоянно. Почту в мешке уже давно могли подать наверх, и агент должен был бы черкануть несколько строк. Так, в общем-то, положено!

— Недостаток фантазии! Они, очевидно, не могут себе представить, что мы здесь за пределами порта переминаемся с ноги на ногу. До сих пор ты всегда делал так, будто тупость всего этого является само собой разумеющимся делом, а я не решался спросить, действительно ли этот тупой метод является нормальным, я имею в виду, как обходятся с нашим прибытием, что нас вообще не воспринимают.

— Я тоже считаю, что это непорядок, что мы после трехнедельного морского путешествия прибыли сюда, а агент не выдает почту. А ее ведь ждут все люди. — Таким раздосадованным я старика никогда еще не видел.

— Возможно, парни, сидящие в своих элегантных офисах или в изысканных английских клубах, действительно не могут себе представить, что мы здесь ждем и ждем, — пытаюсь я успокоить старика, но он никак не выберется из своей «колеи». Через несколько минут он начинает снова: «Я, естественно, знаю, что они заставляют ждать. Но, в конце концов, они делают с этим грузом, каким бы смешным он ни был, свой добрый бизнес. То, что эти люди не в состоянии сделать что-нибудь и для наших людей, выводит меня из себя!»

— Сначала ждать, а чай пить потом!

— Так думают и они. Если мои опасения оправдаются, то корабль будет болтаться здесь снаружи, на якоре, еще добрых два дня, пока ему позволят подойти к пирсу. Почему оба представителя ведомства по атомной энергии привезли с собой такой большой багаж? Они наверняка в курсе дела.

— Но ничего не выдали?

— Нет. И если для народа здесь мы должны организовать прием, то сделаем ведь все, как полагается, и устроим представление — а к этому добавим еще и приветливые лица. Но эти братцы не проявляют заботу даже об элементарных вещах: доставка почты — это-то они могли сделать по меньшей мере. Тебя поражает, что я это говорю? Естественно часто бывает, что что-то не ладится. И что я хотел сказать еще: моей серьезной отрадой этот прием не является!

Смешно, старик ведет себя так, как будто должен, — и именно передо мной, — извиняться за свою злость.

— Я рад уже тому, — говорю я, — что ты реагируешь. Сегодня до обеда я думал, что тебе абсолютно все равно.

— Ты считаешь прогрессом уже то, что я реагирую?

— Ну, конечно же! — говорю я и ухмыляюсь.

— Тоже комплимент! — отрывисто говорит старик. Теперь он выглядит не таким рассерженным, но все равно его заносит: — Все это не нравилось мне с самого начала. Информация была достаточно неясной. Я не знал, чего они хотели. Сначала они говорили: не становитесь на якорь. Потом началась такая ужасная качка, что я выбросил якорь…

— Выбросил якорь?

— Ради бога. Я знаю, что затронул больной для тебя вопрос. Еще в Бресте ты читал лекции на тему «бросать якорь». Этого никто не может сделать из-за громадного веса якоря. «Еще один выбрасыватель якоря!» — я еще слышу твои слова, если кто-то из флотилии выражался, по твоему мнению, неточно.

— И вы считали меня «чокнутым»?

— Я-то нет. Я знал, что ты читал своего Йозефа Конрада. Так что извини! Я «опустил якорь». — Наконец-то улыбка осветила все лицо старика.

— Теперь я вспоминаю свой первый рейс на «Отто Гане», — говорю я, — тогда прибытие было таким же впечатляющим.

— Но это же было в Бремерхафене? — спрашивает старик.

— Да, в Бремерхафене зимой, за день до моего дня рождения.

— Не так уж радостно это звучит, да и не должно, наверное, — отвечает старик сам себе, потому что я ничего не говорю. — Смешно — торчим перед Дурбаном, а думаем о Бремерхафене.

— Мы пролетаем время и пространство, причем без технических приспособлений.

— Смешно, — снова говорит старик. — Я спрашиваю себя, какая там сейчас может быть погода.

— Bonjou tristesse![48] — говорю я и, так как для меня это звучит слишком патетически, добавляю: — Счастье наше, что мы живем здесь, в передней части судна. В кормовой надстройке, кажется, каждую ночь даются приемы.

— К счастью! Тогда бы сегодня вечером я смог бы сбыть обоих этих атомных специалистов и они не сидели бы у меня на шее. Их принимали с шумом. — Старик видит, что я ухмыляюсь, и спрашивает: — Что тебя беспокоит?

— Однажды я пережил смещение в пространстве и во времени в еще более сумасшедшей форме, это было во время моего путешествия в южные моря: точнее, на острове Понапе.

— Рассказывай! — настаивает старик.

— В то время я находился довольно долго в пути, и по вечерам всегда диктовал в мой маленький диктофон. Так много кассет, сколько мне было нужно на эти месяцы, у меня с собой не было. Тогда Дитта переслала мне несколько кассет самолетом, и, чтобы все прошло нормально, я сначала переписал их, прослушав донесения Дитты. А на мекленбургский диалект Дитты лягушки в нашем пруду в Фельдафинге реагируют громким кваканьем. В этом году у нас было много лягушек, и теперь я проигрывал кваканье этих баварских лягушек на острове Понапе. В наши дни делают совершенно другие вещи, но в то время для меня это было чудом техники — к тому же трогательным чудом.

Старик смотрит на меня требовательно. Вне всякого сомнения, он ожидает продолжения. И тогда меня как кипятком «ошпаривает» мысль, что я давным-давно хотел рассказать ему о моем пребывании на этом потерянном острове Понапе.

— Там в джунглях квакали не только баварские лягушки, — начинаю я медленно. — Там мне довелось услышать и твое имя.

Старик подскакивает, как наэлектризованный:

— Скажешь тоже! — говорит он. — Это правда?

— Если я тебе говорю! — И я демонстрирую нерешительность, чтобы, потянув время, сделать эту историю еще более напряженной.

— Итак, — начинаю я, — я застрял на этом покинутом Богом острове — воздушное сообщение только раз в неделю, — и пытался писать маслом, то есть, я писал как сумасшедший, сражаясь с тропической жарой. Я был как под кайфом. Однажды мне сказали — после обеда ожидается корабль, большой корабль. Я был взволнован. Как сможет большой пароход пройти через риф, через этот узкий проход? А затем я еще узнал, что капитан корабля, возможно, немец.

Я наблюдаю, что делается с лицом старика: он напряженно смотрит на меня. Мне надо не торопиться, чтобы не сразу назвать ему имя капитана.

— После обеда, часа в три, я увидел корабль, поднимающийся над горизонтом, впервые после войны я видел это так подробно: от первого дымового шлейфа до того момента, когда он проплыл через проход. Как они это сделали — это было поразительно. С обеих сторон у них имелось столько же места, сколько имел твой пароход в Панамском канале.

Заметив, что старик проявляет нетерпение, я специально делаю паузу.

— Капитана звали Рогнер.

Старик откашливается и спрашивает: