Якуб Колас - Трясина [Перевод с белорусского]

• Название: Трясина [Перевод с белорусского]
• Автор: Якуб Колас
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1965

Повесть «Трясина» — одно из значительнейших произведений классика белорусской советской художественной литературы Якуба Коласа. С большим мастерством автор рассказывает в ней о героической борьбе белорусских партизан в годы гражданской войны против панов и иноземных захватчиков.

Герой книги — трудовой народ, крестьянство и беднота Полесья, поднявшиеся с оружием в руках против своих угнетателей — местных богатеев и иностранных интервентов.

Большой удачей автора является образ бесстрашного революционера — большевика Невидного. Жизненны и правдивы образы партизанских вожаков: Мартына Рыля, Марки Балука и особенно деда Талаша. В большой галерее образов книги очень своеобразен и колоритен тип деревенской женщины Авгини, которая жертвует своим личным благополучием для того, чтобы помочь восставшим против векового гнета.

Повесть «Трясина» займет достойное место в серии «Советский военный роман», ставящей своей целью ознакомить читателей с наиболее известными, получившими признание прессы и читателей произведениями советской литературы, посвященными борьбе советского народа за честь, свободу и независимость своей Родины.

---

— В чем же?

— В том, что пошла замуж не любя. — Авгиня приумолкла, потом тихо добавила: — Не его, а другого я любила. Ты же это знаешь.

Теперь и Мартын опустил глаза. Потом обрушился на Василя:

— Панский подлиза! Доносчик! Это он меня выдал полицейским. Из-за него мою хату сожгли. И не только мою. Я еще с ним сочтусь!

Они сидели на мешке с травой. В лесу уже совсем стемнело. На чистом весеннем небе мигали холодные звезды.

— Ты не сердись на меня, Авгиня! — ласково сказал Мартын и положил руку на ее плечо. — Я, может, сурово говорю с тобой, но не так хотел я говорить. Я много думал о тебе. Ты из моей головы не выходишь. И верно, никто так не любил тебя, как я. Я и теперь люблю тебя, — сказал он совсем тихо и привлек ее к себе.

— Не надо, Мартын! — встревоженно сказала Авгиня и высвободилась из его рук.

— Почему? — спросил Мартын. — Я ведь люблю тебя.

— А что скажет твоя жена?

Напоминание о жене расхолодило Мартына.

— Давай лучше поговорим, — сказала Авгиня. — Я тоже думала о тебе, вероятно, не меньше, чем ты обо мне. Я тоже люблю тебя, но по-другому.

— Как же?

— А просто люблю, как брата. Ведь я одна, Мартын, совсем одна. Мать моя хоть и не говорит мне прямо, но хотела бы, чтобы я вернулась к Василю. А я не хочу и не вернусь к‘нему никогда. Буду жить с детьми. Алеся — твоя дочь, Мартын. Василь ненавидит ее. Она чувствовала эту ненависть и боялась Василя. Она не знала отцовской ласки. А какая она тихая и добрая!.. Когда он выгонял нас, она стала между ним и мной, чтобы защитить меня.

— С чего у вас началось?

— Ну, как тебе сказать? Мы никогда не жили в особенном ладу. Он часто попрекал меня тобой, но я терпела, старалась все обратить в шутку. А началось это, когда пришли сюда легионеры. Он все ходил к этому пану Крулевскому…

Авгиня подробно рассказала все, что произошло за последнее время и как она поссорилась с Василем.

— И про сговор с Савкой знала?

— Да… И предупредила об этом бабку Насту.

— Ты нам большую услугу оказала, Авгиня.

— А скажи, Мартын, что будет с этой войной? Неужто легионеры надолго останутся? Не будет тогда нам житья.

— Потерпи немного, Авгиня: покатятся отсюда эти паны, только пятки их засверкают.

— А куда ты сейчас идешь, Мартын?

— Хочу домой забежать, поглядеть, как они живут.

— Не ходи, Мартын, там легионеры.

— Черт с ними! Я возьму твой мешок, и мы пойдем помаленьку.

— Я боюсь за тебя, Мартын!

— А ты не бойся, Авгиня! Мы пойдем осторожно, чтобы нас не заметили.

Мартын взял мешок, прикрыл им карабин, с которым он не разлучался, и под покровом надвигающейся ночи они направились к селу.

На прощание Мартын сказал Авгине:

— Когда жить станет лучше, я помогу тебе.

— Будь здоров, Мартын! Берегись, не попадайся врагу в лапы.

Она уже хотела уходить, но Мартын не выпускал ее руки.

— Авгиня, кто знает, может, мы больше и не увидимся.

И он обнял ее.

Шла домой Авгиня, взволнованная от нахлынувших противоречивых мыслей.

34

Некоторое время на партизанском фронте не происходило никаких заметных событий. Легионеры и их сторонники — помещики, хуторяне, разные арендаторы и кулаки — радовались и распространяли слухи, что с партизанами расправились.

Но однажды летом ночное небо заполыхало грозными багровыми зарницами. Словно огненные снопы раскинулись по темному небосводу. Кровавые лучи сверлили ночную тьму, освещая окрестности своим пугающим блеском.

Было что-то угрожающее в этих багряных переливах, в фантастическом колыхании их в ночном сумраке. Ночь сразу посветлела, сумрак расступился, словно прошла предрассветная пора. Из поредевшей тьмы выступали контуры лесных массивов, убегающих к горизонту, дома с низко опущенными кровлями и одинокие деревья около хат. Встревоженные этим необычайным зрелищем, собаки заливались жутким лаем, словно в предчувствии надвигающейся беды.

Люди просыпались, глядели в окна и, пораженные багровым заревом, разлитым по земле и крышам, выбегали наружу. Взирая в страхе на отсветы невиданного пожара, спрашивали: «Где же горит?» — и старались разгадать, где и почему возник пожар.

Всеми овладела тревога. Но в непосредственной близости к пожару, где люди отчетливо видели и слышали, как яростно бушевало пламя, окаймленное пеленой густого черного дыма, а искры огненной метелью носились над головой, было еще страшнее. И там уж не гадали, а просто говорили: горит поместье такого-то пана.

Перед тем как вспыхнул пожар, в имений пана Длугошица стояла тишина. Старинный замок, гнездо родовой знати, с высокой башней, очертания которой терялись в ночном сумраке, смутно вырисовывался на фоне темного неба. Конюшни, амбары, хлева и овины словно вросли в землю.

Неизвестные пришлые люди с ружьями и гранатами, словно тени, бесшумно сновали по темным закоулкам усадьбы. Около самых построек они задержались. Тут и там вспыхнули огоньки. Послышался свист. Он повторился в разных концах двора. Потом неизвестные люди покинули панскую усадьбу и ушли в лес. А в усадьбе в разных местах точно из-под земли вырвалось пламя, поднялось ввысь, разгораясь со все большей силой, ярко освещая двор, и кровавые отблески ложились на каменные стены замка. Тогда можно было заметить небольшую группу людей, торопливо шедших к лесной опушке. Скрывавший их темный полог отодвигался все дальше вглубь, и вскоре все поле было залито заревом пожара. Когда удалившихся людей скрыли деревья, они остановились и взглянули на поместье пана Длугошица.

Бушевал огонь, языки пламени вздымались в ночном сумраке.

— Ну, хлопцы, работа сделана как по заказу! — сказал один.

Он засмеялся, но отблески пожара, скользившие по его лицу и глазам, делали их страшными и беспощадными.

— Пойдем! — сказал другой.

— Идите, хлопцы, не ждите меня, — ответил первый, — я еще здесь немного постою.

Шесть человек скрылись в лесной чаще, а мастер по части поджогов, Цимох Будзик, остался один на опушке леса и как зачарованный смотрел на бушующее пламя. Но эта позиция его не удовлетворяла. Он выбрал более подходящий наблюдательный пункт. Его взор привлек могучий, широкоствольный дуб. Он подошел к дубу, удобнее приладил ружье и взобрался вверх по стволу. Достигнув середины, он примостился на толстом суку, упершись спиной в бугристый ствол.

Как высокая золотая рожь, под напором ветра колыхалось пламя, то расстилаясь над полем огненными прядями, то вздымаясь огромным костром и выбрасывая столбы черного дыма. Цимох не отрывал глаз от беснующегося пламени, которое быстро пожирало строения. Буйство огня радостно волновало душу Цимоха, и он с удовлетворением смотрел на гибель гнезда своих заклятых врагов.

По мере того как ширилось пламя пожара, охватывая новые строения, вырываясь из крыш и бросая снопы горящей соломы и миллионы искр в черную бездну неба, росло упоение Цимоха.

Но вот на лице его появилось выражение озабоченности, сменившее злорадную улыбку. Цимох тревожно вглядывается в гордо возвышающийся замок. Залитый заревом пожара, он лишь казался охваченным огнем, но ветер клонил пламя в другую сторону, и замок оставался нетронутым.

Неужели он, Цимох, допустил ошибку в поджоге этого ненавистного панского капища? Цимох все пристальнее всматривался, на мгновение словно замирал. Но постепенно с его лица сходила тревога, в глазах засветилась радость. Из высокой башни, точно из гигантской трубы, вырвались густые клубы дыма, они становились все гуще и темней. Заметались огненные языки в окнах замка. Они побежали, растекаясь золотыми потоками и струями. Из окон вырвалось наружу напористое пламя. Нет, Цимох не ошибся! Он выполнил то, о чем так много думал в горестные минуты жизни. Цимох готов был кружиться, кричать от радости, охватившей все его существо.

Сквозь шум бушующего огня, треск и грохот падавших балок и стен доносились суматошные крики. Все сливалось в какую-то жуткую симфонию разрушения. Цимох, как чародей, стоял на дереве в сладостном опьянении торжествующего победителя.

Вдруг он чутким ухом уловил конский топот. Взглянул Цимох в ту сторону и при свете пожара увидел, что к поместью пана Длугошица мчатся конные легионеры. Достигнув леса, они веером рассыпались по опушке леса и обочинам дороги. Группа всадников, человек в двенадцать, ехала отдельно. Это были преимущественно офицеры. Они направлялись к тому месту, где находился Цимох Будзик.

«Легионеры, наверное, оцепят лес, чтобы выловить поджигателей, — подумал Цимох. — А что, если послать им отсюда хороший гостинец?»

Не долго думая, Цимох достал из-за пояса гранату и принял удобную для броска позу. Держась одной рукой за сук, размахнулся Цимох, бросил гранату в самую гущу приближавшихся всадников и, укрывшись за широкими плечами богатыря-дуба, стал с замиранием сердца ждать.