Александр Рубан - Витающий в облаках

• Название: Витающий в облаках
• Автор: Александр Рубан
• Жанр: Научная Фантастика

---

Ни в ту ночь, ни в две последующих Леониду так и не удалось подняться выше своего пятого этажа. Лишь через три дня (вечером как раз пришла телеграмма из Северодонецка: "Добралась нормально Ленька уже загорел целую Люся"), наконец, залеталось. Он сумел, наконец, подняться над крышами девятиэтажек и долго резвился над защищённой от ветра площадью Первопроходцев.

Той же ночью, пролетая мимо окон райкома партии, он впервые увидел упражнения Даблина ( вот тебе и принципиальный противник полётов!): Сергей Николаевич, держа в каждой руке по телефонной трубке и тыча большим пальцем правой ноги в клавишу селектора, висел над столом и что-то возбуждённо орал. Туфли аккуратно стояли на подоконнике, возле работающей рации.

Уже через неделю Леонид вновь с надеждой поглядывал на облака, но повторить эксперимент, всё-таки, не решался. Да и сегодня, спустя пятнадцать месяцев после той ночи, вряд ли решился бы, но такой шанс никак нельзя было упускать: ведь это не Пашка Прохоров там, над облаками, не филателист Храмов и уж конечно не юный любитель фантастики, не помню, как его звать, из первой, кажется, школы, - им такая высота недоступна, да и ни к чему. Это - настоящие, такие, как Леонид, но поди найди их потом, на земле, превратившихся в обыкновенных пешеходов...

...Из облаков Леонид вынырнул, как выныривают из воды, из очень холодного и очень глубокого горного озера: оно питается льдами вершин и снежными обвалами, на его поверхности снуют мириады мелких ледяных иголочек, каждая норовит отыскать в теле пловца свободную пору и, найдя, впивается в неё сладострастно и тупо, а те, что не успели, суетливо тычутся вокруг, заталкивая счастливчиков всё глубже - до артерий, до рёбер, до самого сердца, и каждый вдох отзывается острой болью в парализованной холодом груди, в напряжённых мышцах живота, в недогруженных, изголодавшихся лёгких. Мокрое трико облепило тело, и было всё так же холодно, но по тому, насколько легче вдруг стал подъём, Леонид понял, что облака, наконец, остались внизу. Он с трудом перевёл дыхание и разжмурил глаза, готовясь увидеть звёзды и только звёзды, но увидел гораздо больше.

Прежде всего он увидел два огромных белых столба. Разнесённые на громадное расстояние друг от друга и освещённые острым светом луны, клубящиеся, толстые, эти столбы, всё увеличиваясь в обхвате, косо поднимались к мелким колючим звёздам, круто пригибались там, в немыслимой вышине, и расползались колоссальными бледными лопухами, рвущимися и постепенно теряющими чёткость очертаний, словно пытались и никак не могли создать ещё один, верхний облачный слой. Ещё несколько таких же столбов с полупрозрачными плоскими лохмами на гнутых вершинах смутно обозначались на горизонте.

Потом он увидел глубокие чёрные озёра на поверхности облаков: два сильно вытянутых эллипса, отделённых от серого взрыхленного слоя точной, как по лекалу проведенной границей. Основания белых столбов упирались в тяжёлую воду этих озёр, и фокус каждого эллипса был тем источником, из которого, клубясь и сверкая, вырывался белый холодный пар. Вдруг основание ближайшего столба размякло, стало оплывать, налилось изнутри нежным и розовым, а чёрное озеро вокруг него взбурлило беззвучно, озаряясь багровыми отсветами. Длилось это секунды, и, прежде чем озеро успокоилось, опять становясь непроницаемо чёрным и гладким, Леонид понял, что это факел Центрального товарного парка там, внизу, выплюнул очень большую и плотную капсулу газа, которая не успела сгореть у самой земли и донесла своё пламя до туч, вобравших в себя тяжёлую чёрную копоть.

Теперь, когда эти столбы и эти озёра оказались всего лишь ориентирами, смотреть на них стало неинтересно, и Леонид увлёкся игрой света и тени на поверхности облаков - они едва заметно двигались, переливались друг в друга, завораживали неопределимостью и текучестью своих очертаний, а потом Леонид увидел слева под собой три чёткие чёрные тени, которые кружились в непонятном хороводе, двигаясь быстро и резко, в ритме странного танца. Мысленно проведя линию от этих теней до ущербного диска луны на юго-востоке, Леонид, наконец, обнаружил их, летающих так высоко и беспечно; и радостно вздохнул полной грудью, готовясь окликнуть своих обретённых собратьев, но не окликнул, а наоборот, затаил дыхание, всматриваясь и вслушиваясь. Что-то настораживающее было в их движениях, одновременно резких и вялых - как у внезапно разбуженного, но ещё не проснувшегося человека. Что-то недоброе чудилось в звучании двух голосов, прерываемом кашлем и сердитыми вскриками. Они - все трое - бестолково кружились над Леонидом, поглощенные тайным смыслом своей игры (игры?), и один из троих почему-то молчал.

Незамеченный, Леонид подлетел к ним снизу почти вплотную и только тогда увидел, что третья, молчащая, фигурка - женщина. Даже девушка. Тоненькая и голоногая, она не летела, а висела, запрокинув голову и судорожно вцепившись левой рукой в одежду одного из двоих, а второй цепко держал её за предплечье правой, сосредоточенно разглядывая и ощупывая локтевой сгиб.

- Ну, скоро ты там? - спросил первый, задыхаясь от какого-то нехорошего, нервного смеха. - Она меня всего исщекотала.

- Не дёргайся, - посоветовал второй. - Темно.

- Кто ей виноват? - сказал первый. - Не надо жадничать.

- А сам?

- Я свою норму знаю, - возразил первый и опять зашёлся визгливым простуженным смехом. - Ки-ир! - простонал он сквозь хохот. - Кир, давай быстрей, я уже не могу!

- Заткнись, - рявкнул тот, кого назвали Киром. - Норму он знает! Вглядись, дубина: как она может тебя щекотать? Норма...

- Эй! - негромко позвал Леонид. Он никак не мог понять, чем же заняты эти двое.

Первый с трудом прервал смех и стал озираться.

- Кир! - сказал он встревоженно. - Кто это, Кир? Здесь кто-то есть!

- Вот-вот, - отозвался Кир. - Это и есть твоя норма.

- Эй, ребята! - позвал Леонид громче, и первый, наконец, увидел его.

- Вот он, Кир! Кто это?

Но тот уже и сам заметил Леонида, отпрянул от неожиданности, и они опять бестолково закружились наверху. Что-то холодно блеснуло в руке Кира, возле обнажённого локтя девушки, и вдруг стало падать на Леонида. Кир выругался грязно и бешено, выпустил - почти отшвырнул от себя - руку девушки и нырнул вниз, вдогонку за маленьким блестящим предметом. Леонид протянул руку, чтобы поймать, но не поймал, предмет холодно звякнул, задев кончики пальцев, и отлетел в сторону, а секундой позже мимо, бешено ругаясь, пронёсся Кир. Его напарник вверху вопил что-то неразборчивое, всё громче и ближе.

Леонид успел проследить, как равнодушная пелена облаков бесшумно сглотнула и самого Кира, и оброненный им блестящий предмет, а потом на него тяжело свалились эти двое, облапили и потащили вниз. Девушка ухватила его правой рукой за шею, а напарник Кира упирался в него коленом и яростно рвал из её левой руки полу своего пиджачка. "Ки-ир! - вопил он, невидяще глядя в лицо Леонида и обдавая его противным сладким дыханием. - Кир, помоги же мне! Я не могу один, Ки-ир!.." - и тогда Леонид подхватил девушку под мышки, изо всех сил стараясь удержать высоту.

Напарник, удачно рванувшись, высвободился и по инерции отлетел далеко в сторону, быстро вращаясь, а Леонида с его неожиданной ношей неудержимо повлекло вниз, к облакам, и, прежде чем облака сомкнулись над ним, он увидел белое запрокинутое лицо девушки и чуть не закричал от страха: в её широко раскрытых голубоватых, почти прозрачных глазах не было зрачков.

Глава четвёртая. Сергей Даблин.

Реваз Габасович Ревазов любил быструю езду, и шофёр Реваза Габасовича этой его склонности соответствовал.

На дороге номер пять (аэродромные плиты, аккуратно заделанные противотемпературные швы) это было даже приятно. Но небольшой отрезок дороги номер пять они миновали до обидного быстро, и, едва "газик" свернул налево, к "дикому" посёлку вышкомонтажников, Даблин поспешно ухватился за спинку переднего сиденья: на той же скорости им предстояло преодолеть четыре километра старой расхлябанной бетонки. Правда, потом будет короткая передышка на переправе, но это - минуты три-четыре, не больше. А потом ещё три километра кое-как состыкованных плит с торчащими из них арматуринами и прочими внезапными прелестями. (Внезапными - для Даблина, но не для шофёра, который знает их только что не на ощупь, а может быть, и на ощупь тоже; значит, кроме зубодробительной тряски, Даблину предстоит увлекательное швыряние из стороны в сторону). И только потом начнётся такая дорога, по которой даже любители быстрой езды вынуждены передвигаться с оскорбительной скоростью пешехода.

Вот там, наконец, и можно будет возобновить разговор, весьма, по-видимому, важный для Реваза Габасовича. Ибо только важные для себя разговоры Реваз Габасович начинает с анекдота - с одного из унылых бородатых анекдотов времен застоя, каждый раз с непонятным упрямством выдавая его за действительный случай, якобы имевший место буквально на днях.