Георгий Дзюба - Во всём виноват Гоголь

• Название: Во всём виноват Гоголь
• Автор: Георгий Дзюба
• Издательство: Издательский дом «СИНЕРГИЯ»
• Жанр: Юмор
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-942-38-025-0

Потомки героев поэмы Н. В. Гоголя «Мёртвые души» Павла Ивановича Чичикова, его лакея Петрушки и кучера Селифана оказываются в районном городе NN. Там, правда, ничего особенного не происходит, но у каждого свои заботы. Фантастический реализм.

---

Прелестница Зухра давно себе знала, что «…женщине легче поцеловаться с чёртом, чем назвать другую красавицей…» Потому она прямо от прилавка ресторанного гардероба и принялась злокозненно сводить свои счёты с Айгуль за давнюю, но живую обиду или скоропостижную отставку с ночной декламаторской должности у Мудрецова безо всякого творческого конкурса. И в этом она, конечно, преуспела. Зухра не только шепотком, но и публично принялась топтать пэтэушницу Ахдамову язвительными рекомендациями оставить в покое Петрушкины достоинства и взяться наконец-то за себя. Насоветовала Айгуль сделать себе у ветеринаров штук семь операций, сдать в прокат панельным девочкам свои сумасбродные наряды и бантики и сесть на полнейшую диету, ибо с таким контрабасом, как у неё фигура, дешевле и разумнее всего утопиться, причём сегодня. С её слов вырисовывалось, что «для степной коровы Айгуль», ободранной [нрзб и нрзб] Айгуль и [5 нрзб] Ахдамовой, других путей снова подняться до уровня востребованной вокзальной шлюхи у неё уже не осталось. И хороших бабок ей теперь на своей конфорке не наварить. Не о достойных старых женщинах здесь она, понятное дело, заявляла, а о денежных купюрах в сопоставимых количествах. А когда Зухра перечислила Ахдамовой проблемные места, где бы ей в первую очередь потребовались лапы опытных гинекологов, психиатров и таксидермистов, у девушек завязалась нешуточная силовая толкотня и даже потасовка за прямой доступ к микрофону. Однако кто-то из присутствующих здесь болельщиц Ахдамовой, что по очкам уже продувала единоборство, спас положение и вовремя подал сигнал в службу безопасности ресторана об угрозах серьёзной опасности для остальных дам города, поскольку в эфире уже полились невыгодные для некоторых из наличествующих здесь дамочек пронзительные аналогии и сопоставления.

Впрочем, их диспут вскоре увял практически и сам по себе, так как Зухра уже перекинулась на первую леди города Елизавету, выложив ей центнер изумлений тем, что она терпит, хоть и не каждый день, но под одним одеялом с собой такого солдафона, каким является хоть и будущий мэр, но танкист и Афоня. Тут же она взахлёб разрисовала, какой у неё бой-френд Павел Иванович Чичиков на деле и в быту. Насколько он крепкий, но мягкий, стремительный, но нежный и до того ласковый в своих всепоглощающих фантазиях, что перевернул всю её внутреннюю суть вверх ногами. Что именно «Паша» широко распахнул для неё мир искушений и безудержного сладострастия. Что «Павлик» закружил её любовью до смерти, и сообщил её эластичному стану гамму незнаемых рассудком чувств. Потом Зухра и о своём завтраке с губернатором поведала, и о том, что «берёт с собой и Пауля», о первых петухах особенно не забыла и о чём-то рассказала ещё. Может быть, даже и косметическую тему об Айгуль кратко возобновила и затронула. Пошепталась с Елизаветой Пронькиной ещё и бог знает куда испарилась с таким же победоносным видом, как и появилась в ресторанной раздевалке. Да и первая леди Елизавета убежала за нею вслед куда-то, хотя и в другую сторону. Одна лишь Айгуль так и осталась сидеть на регистрации почётных и непочётных гостей, злобно озираясь вокруг и размышляя, на ком бы ей отыграться, хотя Петрушка и сказал сегодня, что дела у них налаживаются.

Интересно заметить, что Афанасий Петрович во время шумного единоборства визгливыми девичьими скандалами ничуть не проникся. Зато он оживленно отреагировал на восшествие на паркет с невозмутимо непристойным опозданием в прошлом отца, а теперь уже временно отставленного, но не в меру беззаботного гвардии подполковника запаса Аверкия Семёновича Гармошкина в новом партикулярном платье и с бабочкой на шее. Впрочем, на его явление восторженно среагировали и многие другие почитатели его таланта, и даже артисты.

— Батюшка, который у вас час нынче, если у нас уже все давно дома? — лукаво поинтересовался у него Бронькин, посылая косой взгляд в сторону Чичикова и ссаживая для Гармошкина высокий стакан с подноса от воткнувшейся ему под руку официантки неземной стройности и красоты. — Рекомендую вам, друг. Медовый липовый коктейль по моему личному рецепту! Здесь сорок пять оборотов. Здесь всё, кроме пчёл!

— Ты это… не богохульствуй передо мной, капитан, хоть ты и мэр, — сгрёб себе бокал с медовухой Гармошкин. — Сегодня сам знаешь, Афоня, день такой, что на шейпинге моя дива по графику. Тренер у неё поменялся, ну и задержался… Так что теперь? Не согрешишь, так и не покаешься…

— Ужас как разлюбил ты меня, святоподобный и неудержимый друг ты мой и командир Аверкий Семёнович. Опечален твоим поступком вызывающим. Для меня же это святой вечер. Это всё равно как День танкиста, а не просто погулять вышел. «Право, свинтус ты за это, скотовод этакой!» Я ж без тебя, как песня без баяна. А ты со мной так, душа моя. Больше так не делай и точка.

— Печаль, то грех, капитан. Исправлюсь, не сердись. А ужас твой, Афоня, в сравнении с негодованием моей матушки Виолы ничто. Тебе, пока холостяк, не понять этого, да и мне грех на такой грех, как моя матушка, жаловаться.

— Ну, ну, ну… Со мной уж лучше не грешить, Семёнович, вот тут уж лучше запятую поставь, пожалуйста… Ты ж знаешь, чем это для всех может кончиться, — размашисто поцеловался и чокнулся Бронькин с Гармошкиным. — Не забывай, что после моей инаугурации за тобой теперь тоже полянка с заводными цыганами и концертом про танкистов до самого утра причитается. Не вздумай зажать! Да чтоб по-нашему «…вспрыснуть покупочку…» твою благопристойную, отец мой, по-офицерски! Кропить удачу до зари будем, как надо! С цыганами в луга и в пашни мы пойдём в полный рост, с гитарой, с медведем на цепи пойдём! Ты думаешь, что это кривой позёр Чичиков тебе этот клуб подкинул? Ничего такого и близкого! Пижон наш Мстюкина Евстрата придушил прокурорскими архивами и клубников его на счётчике остановил намертво, тоже из-за этого Тубрика Юаня хренова. Ресторанчик я тебе присмотрел! Чего ж нам чужое добро чужакам оставлять! Цени, брат…

Бронькин снова тревожно оглянулся вокруг и наконец-то засёк семафорящего ему сбоку скупыми жестами и глухим мычанием Гаврилу Селифаноффа, а Гармошкину оказалось и этого хватило, чтобы неудержимо накинуться на колбасу и соленья… Гармошкину, и правда, сейчас было так радостно на душе, что его даже критические колкости Афанасия ничуть не зацепили. Захотелось ему вдруг и прям-таки сразу же ещё раз самому себе запеленговать удачу, то есть почти что уже перешедшее в его долгосрочное употребление на правах экспроприации помещение для души и тела в виде радующих его сейчас полумрачных стен ресторана «Бешеные ерши». Аверкий Семёнович украдкой оглянулся, подцепил себе со стола одну из чадящих свечек и бережно, будто бы переполненный стакан, поднял её чуть выше пупа. Затем он тайком и неакцентированно перекрестился сам себе пару раз левой рукой, вроде как продолжая скрупулёзно исследовать виртуозов районных искусств на сцене и дожёвывая солёный огурец. Хватанул со стола пожалованный Афоней высокий стакан с желтоватой жидкостью, опрокинул его в себя и заткнул рот другим огурцом, тоже солёным.

— Ух ты, аж глаза на лоб полезли, — крякнул давно уже не святой отец. — Политура, чистая политура! Эх, хорошо-то как. Министр городского правительства по делам всех разрешённых вер мира, — победоносно оглядел зал и широко ухмыльнулся самому себе Аверкий Семёнович Гармошкин. — Ай да Бронькин! Ай да молодец! Моя школа…

Гремевший до того полный сумбур вместо музыки нежданно стих, и благолепие звенящего безмолвия заполнило жаждущие души активистов и клерков. Похоже, что команда бросаться к столам, блюдам и табличкам по залу уже просвистела.[11]

………………………………………………………………

— Позвольте, шеф, доложить свой рапорт сейчас при безумно приятных мне людях, — почтительно пригнулся Селифанофф к уху Бронькина.

— Как сказал один забавный человечек, хоть и не мой избиратель, но даже Гоголю известный товарищ Поприщин Аксентий, «…не нужно никаких знаков подданничества!» Ты скажи, Гаврила, при людях этих так, чтоб уважаемый и безумно приятный один только мэр тебя слышал, — недовольно склонил голову набок Бронькин. — Глаголь скорее, из-за тебя ж вся еда и протокол стынут!

— Так я ж докладаю вам. Ну чтобы понятней был весь смысл этого. Через тех, что вы знаете, японку ту я толкнул им со всей приправой. Она себе для него купила и уже загрузилась… Два куска мыла под сиденьями и полтора кила гвоздей тридцатки там. Едут под утро вместе. Ваша Лиза всё разведала точно и клянётся.

— Мне пусть клянётся, а не тебе. Чего полтора кила?! Чего, спрашиваю?

— Два куска свежего мыла там присобачены, и всё на совесть сделано. А полтора кила гвоздей тридцатки для гарантии качества тоже капитально упаковано и со всей душой приклеено.