Клаус Гранцов - Пепел большой войны Дневник члена гитлерюгенда, 1943-1945

• Название: Пепел большой войны Дневник члена гитлерюгенда, 1943-1945
• Автор: Клаус Гранцов
• Жанр: О войне
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-9524-5081-3

Дневник Клауса Гранцова, члена организации гитлерюгенд, — типичный образец взглядов и настроений представителей юного поколения Третьего рейха. Гранцов не был убежденным маленьким нацистом. Сын немецкого фермера, нежно любящий своих родителей, братьев и сестер, подобно многим его сверстникам, он воспринимал войну как опасную игру, большое приключение. И тем постыднее выглядит преступное обращение гитлеровских наставников с поколением, только что покинувшим школьные классы и вступившим в мир, который еще не могло осознать. Осознание приходит потом, когда молодой солдат попадает в огненный ад бомбежки Дрездена, видит гибель многих тысяч людей, когда становится участником боев последних дней войны.

---

Однако теперь и в школе запланировано, что мы будем говорить также и на нижненемецком, чтобы этот диалект не потерялся. Вообще много делается для того, чтобы сохранить померанский образ жизни и крестьянское народное искусство.

Девушки теперь снова должны носить старые крестьянские национальные костюмы, древние обычаи и традиции также будут сохраняться. Правда, при пастьбе коров нет никаких «древних обычаев», разве что мы, сельские ребята, тайком сгоняем наших буренок вместе, чтобы разжечь костер и испечь в нем первую созревшую в этом сезоне картошку. Вкус у нее, если очистить от верхней обгорелой корочки, просто божественный! А еще мы делаем себе палки, которыми сгоняем стадо вместе, украшая их резьбой, и каждый старается перещеголять другого. Втайне мы пытаемся охотиться за зайцами, фазанами и рябчиками, но никогда не находим ни одного, поскольку наши собаки должны сторожить коров — и ничего больше!

Начало занятий в школе, август 1943 г.

Мы теперь старший класс в школе! И мы снова собрались все вместе, это еще больше радует нас. Хорошо и то, что мы были на каникулах, но просто отлично, что весь наш класс снова собрался вместе. И поэтому начало занятий мы встретили суматохой и разговорами.

Надо сказать, что у нас были еще и другие основания для этого — ведь Дорис все же стала нашей классной руководительницей. И сразу ввела все те новые порядки, которыми она грозилась нас обрадовать.

Она вошла в класс, поприветствовала нас, сказав «Хайль Гитлер!», на что мы хором ответили ей «Хайль Гитлер!», после чего велела нам сесть. Затем произнесла торжественным тоном: «Господа, мы начинаем наши занятия словами нашего фюрера!» Она потребовала, чтобы мы встали из-за парт и вытянулись по стойке «смирно». Затем она прочитала нам абзац из «Майн кампф», после чего позволила нам снова сесть.

Мы просто онемели от ее новой учительской методики, но времени на размышление у нас просто-напросто не было, и в полной тишине занятия продолжились. Она записала наши фамилии в классный журнал, причем ввела новую графу: звание ученика в гитлерюгенде. Разгневалась, что никто из нас не носит форменный аксельбант. И успокоилась только тогда, удовлетворенно кивнув, когда последний по списку Йерсин сообщил, что он стал звеньевым в «Дойчес юнгфольк».[38] Она не преминула занести это в классный журнал.

Отвечая на ее вопрос о профессии отца, я сказал, как говорил и каждый год другим учителям, что он крестьянин. Но она непременно захотела уточнить, является ли он владельцем наследственного крестьянского двора, переходящего от отца к сыну и не подлежащего разделу. Естественно, он был таким владельцем, поскольку уже несколько лет все крестьяне являлись владельцами таких дворов согласно законодательству.

Мы все были очень раздосадованы этим назначением Дорис. Мук и Каспар Райнке смогли разузнать от своих старших сестер о том, как она вела себя раньше во время работы в лицее. Разумеется, там ее тоже невзлюбили и были весьма довольны, когда оказалось, что ее можно очень легко перевести в гимназию, поскольку школьных учителей везде не хватало. Раньше она преподавала Закон Божий, но с 1935 года стала преподавать немецкий язык и историю. Ее отец был офицером, сама же она «старым бойцом».[39]

В бытность ее в лицее она организовала там обмеры черепов учащихся, чтобы выяснить, кто из ее учениц относится к нордической расе.

Выводы из этих измерений никогда не были публично оглашены, поскольку оказалось, что двойняшки-еврейки Мейер обладают самыми что ни на есть идеальными германскими пропорциями черепов. После этого двойняшки были исключены из школы, а отважная сестра Райнке прямо в классе встала и спросила Дорис: «Госпожа учительница, ведь вы же еще в прошлом году сами учили нас библейскому «возлюби врагов своих!». В результате та создала такую атмосферу, что Ильза Райнке тоже была вынуждена уйти. Но суперинтендент[40] Райнке переговорил с директором Хадлихом, и все снова были восстановлены в школе, а Дорис переведена к нам!

На большой перемене мы обсудили все узнанное нами. Вдруг Дитгбернер заметил перебегающую школьный двор кошку. Он подманил ее пальцем, и мы понесли ее в класс. Здесь мы разработали дьявольский план: посадили кошку в полость учительской кафедры под наклонную крышку, положив туда же классный журнал. Мы рассчитывали на следующее: Дорис будет искать классный журнал, поднимет крышку, и тут кошка прыгнет прямо ей в лицо! Конечно, план был достаточно примитивен, но мы так разозлились, что не стали его обдумывать в деталях.

И вот урок начинается! Снова «Хайль Гитлер» с одной стороны, «Хайль Гитлер» с другой. Снова Дорис берет свою «библию» и читает нам абзац из «Майн кампф»: «Сколь чудесно жить в наше время, которое ставит перед людьми столь масштабные деяния».

«Мяу! Мяу! Мяу!» — раздается в этот момент из ее кафедры. Крышка ее, на которой должна была бы стоять отсутствующая в этот момент чернильница, медленно приподнимается, и оттуда высовывается голова кошки, мяукающая столь жалобно, что Дорис прерывает поток своего красноречия и пронзительно вскрикивает! Мы уже больше не можем сдерживать разбирающий нас смех. Весь класс вытаскивает из карманов носовые платки и, трясясь от смеха, сползает под парты!

Дорис устремляет свой тощий палец на кошачью голову и стонет: «Зверь! Зверь! Он задыхается! Он умирает! Зверь! Помогите же несчастному зверьку!»

Что ж, то, что мы задумывали, у нас не вышло, зато произошло то, на что мы совсем не рассчитывали. Мы бросились к кафедре и стали пытаться затолкать голову кошки обратно в ящик. Но у этой скотины оказалась голова такой формы, что она не шла ни внутрь, ни наружу. К тому же она так нас всех исцарапала и подняла такой шум, что на него прибежали даже учителя из соседних классов. Но Клевенхузен и Тушис сами еле сдерживали смех, когда появился самолично наш Карлхен. Он тут же все понял и возопил: «Кто принес этого зверя в класс? И кто его запер в темный ящик?»

Услышав про «темный ящик», Георг Тегте заржал в голос, больше не в силах сдерживаться. Дорис тут же напустилась на него: «Ну и тип! Не иначе этот молодчик его туда и посадил!»

Но тем временем, прервав ее излияния, появился наш завхоз господин Хаазе и принялся освобождать из заключения кошку с помощью пилы-ножовки. Расправившись с крышкой кафедры, он снял ее, и кошка выпрыгнула из ящика на свободу! «Мяукающий урок» благополучно завершился.

Однако для нас гроза еще не миновала. Нас всех поодиночке вызывали к школьному начальству и проводили расследование с целью выяснить, кто именно принес кошку в класс и засадил в ящик учительской кафедры. Однако никто из нас не выдал зачинщиков. По завершении следствия директор снова появился в классе и в последний раз предложил виновнику назвать себя. Когда мы заметили, что Тегге намеревается встать, то встали все разом одновременно с ним.

— Что ж, — вскричал директор. — В таком случае весь класс будет наказан. И я сообщу об этом случае в общество охраны животных!

С этим он и ушел и больше не показывался. А Дорис продиктовала нам тему штрафного задания: десять раз переписать жизнеописание Фридриха Великого!

Три раза я его уже переписал. Уфф! Ну и мучение! Росбах,[41] Цорндорф,[42] Лейтен,[43] Хохкирх,[44] Кунерсдорф…[45]

1 сентября 1943 г.

Сегодня исполняется четыре года с начала войны. Я помню тот день довольно хорошо, хотя мне и было всего одиннадцать лет. Проснулся в тот день я раньше, чем обычно, меня разбудило доносившееся с неба громкое гудение самолетных моторов: это наши люфтваффе в плотном строю, волна за волной, шли на восток, на Польшу.

Хотя до этого постоянно ходили разговоры о войне, все же ее начало оказалось для всех неожиданным. В конце августа в городе уже начали выдавать карточки на продукты. Они были еще довольно большими, нынче же стали куда меньше (как сами карточки, так и нормы выдаваемых по ним продуктов).

Когда мы, собравшись всей семьей, весело отмечали мамин день рождения, Герберту принесли повестку, он единственным из нас был 1919 года рождения. Надо сказать, что незадолго до этого он подал заявление о зачислении добровольцем в вермахт. Так что на этот раз день рождения мамы завершился не как обычно, танцами и веселыми представлениями, но политическими дискуссиями.

На следующее утро я спросил шофера автобуса, будет ли он и дальше водить свою машину, или же автобусы тоже будут призваны на воинскую службу. Шофер посмотрел на меня как на слабоумного и ничего не ответил. Никто не представлял себе, что же будет дальше. Я же вообще не мог понять, что это такое значит — война! А теперь никто из нас не может толком вспомнить, каким оно, собственно, было — это мирное время!

Из всей нашей большой семьи и из нашей деревни уже много людей погибли на фронте, вряд ли есть семья, не потерявшая ни одного из своих членов.