В. Бирюк - Найм

• Название: Найм
• Автор: В. Бирюк
• Жанр: Альтернативная история

---

Чистенько. Продемонстрировано полное согласие в семье. А то были слухи всякие. Дед Перун ещё мог вообразить, что нас с Акимом можно до крови столкнуть. Теперь таких иллюзий быть не должно. И про кузню… «Указать место»: мы ваши дела, конечно, понимаем. Но у нас и свои есть, не договоримся с вами — мы плакать не будем.

— Дык какой же то кузнец? Мелковат у тя мастер. Ни бороды, ни силы, ни ума-опыта. Соплёй перешибу. Малой — молот не потянет. На что такому дитятке кузня? Ему бы как козлику молоденькому — по лужку попрыгивати да травушку-муравушку пощипывати. Гы-гы-гы…

Кто-то из «пауков» сразу пошёл в атаку. Какие же они предсказуемые! Прокуй за моим плечом — набычился, кулаки сжал. Против всех драться — для него привычно. Погоди парень, разговоры разговаривать — моя забота. Топаем, не торопясь, к акимовскому столу. Берём налитую кружку. И негромко так, скучно, через плечо:

— Я гляжу, дядя, ты мастеров — своими соплями меряешь. А не делом их. А по виду судить… Вот тебя, к примеру, если совсем обрить, так ты козликом молоденьким всё едино не станешь. А будешь старым, толстым, бритым козлом. Да ещё — с соплей.

Остряк начинает бухтеть: «ты чего сказал?! Ты меня как назвал?!». Начинает вставать с лавки, соседи начинают осаживать его за рукава. Стандарт: «держите меня все, а то один не удержит» — русская народная пословица. Но шашечку свою — я зря не взял. Обиженно бурча, он начинает усаживаться.

Тут, с другого стола кто-то из пауков отвечает на его риторический вопрос «как назвал?». Слова «старым», «бритым» и «козлом» — сохраняются. Остальные характеристики расценены как излишне комплементарные и заменяются на более выразительные. Надо запомнить. А то эдак и похвалишь кого против собственного желания.

Снова вскакивание, попытки добраться до обидчика, возня с придерживанием, но не сильно — рукава же можно порвать, обмен любезностями. «Сам такой» в нескольких вариантах. Ритуал. Один ритуально пошутил, другой ритуально оскорбился, четверо ритуально воспрепятствовали кровопролитию. А время идёт.

— Прокуй, походи по двору, посмотри кузню, там рядом изба кузнецова — тоже глянь.

Аким вздёргивает нос. Я — снова дурак: на чужом дворе давать своему слуге команду сунуть нос в хозяйское майно… Меняем тему «пока не началось».

— Так об чём разговор-то шёл, Аким Янович?

Если он мне сейчас ответит так это… «по-басалайски» — шапку в охапку и… наплевать и забыть. В смысле — до ближайшего удобного случая. Смотрит, думает. Губами пожевал, лицом по-мягчал. Ну, Аким, твоё решение. И дело не только в твоём гоноре и моей неучтивости от бестолковости.

Риск здесь — твой. Если у «пауков» замятня начнётся — жечь первым они будут тебя, твою усадьбу. И позор — тоже твой. Если мы их подомнём, то люди скажут:

— Вот, Ванька за пару месяцев вотчину построил, а дед старый — и за девять лет не сумел.

То, что это ещё не вотчина, то, что только вдвоём мы это сможем сделать, то, что я ведь, правду говоря, на готовенькое пришёл — про это не вспомнят. Это — не ярко, это — не подвиг. Девять лет твоей жизни, твоего труда тебе же в упрёк и поставят. Ну, Аким, что скажешь? По уму или по душе?

— Да вот, мил сыночек Ванечка, люди добрые пришли просить. Чтоб было всё — как прежде было. По-соседски. По старине.

— Это как? Как когда я вот здесь, вот у этого стола, Хохряка с сыном зарезал?

Мужики потрясённо оглядывают полы и стены — ищут следы «злой сечи», «пятна крови густой».

Ну, положим, Хохряка — не я резал. Его тогда только Ивашкина гурда в последний миг остановила. Но это я поломал его планы, угробил двух его сыновей и похолопил третьего… Это я в тогдашнем горячечном полубреду понял его задумку и спровоцировал за чужой меч схватиться. И от чужого меча — умереть. Смерду за клинок браться… перед воинами опоясанными… летальный исход — наиболее всего вероятен.

Это — полезное напоминание. Когда смерд с боярином говорит — смерду это полезно помнить. У кого — сошка, а у кого — шашка. И в чём — разница. «Помни своё место». Ты — хлебопашец, а я — «Зверь Лютый». Моя смерть — у тебя в амбаре. Зимой, может быть. Если я там хлеба не найду. А твоя — сегодня, на острие моего клинка.

Эх, жаль шашечку не взял.

— Нет. «По-прежнему», по старине — это как было, когда мы в прошлый раз сюда пришли. Ты ещё на крыльце стоял. Дочку Кудрину, Пригоду — показывал. Помнишь?

Эмоции действуют на людей по-разному. Не у всех мозги выключаются. Вот и Хрысь здесь голос подаёт. Он — «в разуме, в твёрдой памяти». И других туда же приводит. Ну что ж, пройдёмся «по волнам нашей памяти».

— Как же не помнить. Подлещики на реке в тот день хорошо брали. Вот такие попадались. Всё так и осталось. Вон — речка наша, в ней рыба так же ходит. Только вода та утекла. Верни ту воду, Хрысь. Тогда и разговор — тот будет. А ещё подыми из земли Кудрю с сынами, да Хохряка с сынами, да иных из односельчан твоих, кто от волхвов смерть принял, да тех, кто от пруссов помер… Верни воду, Хрысь. А коль не можешь — будем говорить не по старине, а по-новому. Как оно ныне есть. А нет… Я с Елно Марану привёз. Расспрашивала она про ваше селище. Интересовалась. Ну, так как? Пустить её к вам?

Мужики встревоженно загомонили и уставились на Акима. Тот, хоть и с задержкой — заслушался дед моих напевов — уловил всеобщее внимание аудитории, сделал скорбное лицо и удручённо покивал головой:

— Всё — правда истинная. Привёз сынок Марану. Упаси, боже милостивый. Стра-а-а-холюдина… Мне-то она раны смертные залечила. Так даже и я — страху натерпелся… Ежели он её на вас выпустит…

Смысл мимической скорбности Акима постепенно доходил до всех: «богиня всех инфекционных заболеваний» у Ваньки в рукаве, на манер голубки, спрятанная сидит. Сейчас Ванька рукавом — махнёт, птичка — полетит, да как начнёт нарезать… по округе да по траектории, поливая помётом и прочей заразой… Уж как и самому-то уберечься — не знаю.

Напоследок Аким тяжело вздохнул, «поднял очи горе» и перекрестился. Народ, воспринявший этот эмоционально насыщенный мимический монолог, дружно перекрестился тоже. Помолчали. Но один, из помоложе, всё-таки влез:

— Ну и чего ж вы хочите?

— Ещё раз «нукнешь» — будешь месяц телегу таскать. Вместо мерина моего. Теперь по делу: своей земли у вас нет…

Общий хай прервал моё построение ультиматума. Мужики дружно возмутились. До такой степени, что одни начали надевать шапки, будто собрались уходить, другие наоборот — швырять шапки на землю, третьи, куда ж без этого, выразительно, с двух рук, показывали кукиши. Несколько человек вскочило на ноги. За нашим столом Яков, сидевший с противоположного края, тяжело стал подниматься и выдвигаться, вытягивая свой меч. Худо дело — хромает он сильно, сшибут и затопчут.

С другой стороны, у входной двери, Сухан, чётко, как на учениях, развернулся в боевую стойку, взяв еловину наизготовку. Второй мой прокол — надо было ему рогатину дать. И кольчугу на него одеть. Не подумал.

Но мужики, увидев непривычную последовательность чётко отработанных движений, несколько отвлеклись, обратили внимание на моего постоянного сопровождающего. И вспомнили, что Сухан не только из «верных» бойцов Акима, но и «живой мертвец» Ваньки-колдуна.

А сам «колдун», ошалев от внутренней паники, от неизбывного предчувствия «сейчас нас бить-убивать будут!», начал куражиться. Меня со страху такой кураж пробивает… Хорошо, что не понос. Потом всего два раза стыдно бывает: что — испугался, и что — сделал.

Я вскочил на стол, выбил чечёточное коленце, единственное, которое знаю, покрутил над головой своим дрючком берёзовым и радостно-истерическим голосом поинтересовался:

— Ну чё? Спляшем?

Нет, не тяну я на Наташу Ростову — время моего первого бала здесь ещё явно не пришло. Да и «графинечка» — на столах не плясала. Никто меня не выбрал, не пригласил — не сыскалось в «паучьей» толпе князя Андрея Болконского. Так я и остался в этот раз — не обпляснутый…

Часть мужиков в сердцах поплевала на пол и двинулась и выходу. И остановилась. Деревянное, без мимики, гладко выбритое лицо Сухана, и не менее гладкая и тоже вполне не-мимическая оглобля, направленная в животы… прогуливающихся по поварне… как-то не располагали к продолжению дефиляжа.

— Ну вот и славненько. Пар лишний выпустили — теперь и поговорить можно. Эй, там — пива гостям принесите.

Суховатый, чуть старческий голос Акима разрядил обстановку. Халява — она всегда сладка. Гостям шустро тащили пиво и воблу. А я смущённо слез со стола под укоризненным взглядом Акима. И с чего это я так перепугался-разволновался?

Но усаживаясь за стол, увидел, как тяжело, неловко возвращается на своё место Яков. Стал бы он подниматься без причины? И короткий шёпот Акима возле моего уха: «Ловок!» показался уже не только рефреном-подколкой. А — похвалой. Может быть…