Николай Соколов - Образование Венецианской колониальной империи

• Название: Образование Венецианской колониальной империи
• Автор: Николай Соколов
• Издательство: Издательство Саратовского университета
• Жанр: История
• Год: 1963

От автора OCR:

О причинах плохого качества источника, с которого выполнен OCR, см. в биографии автора (ссылка выше).

Пример исправленных грубых опечаток:

В источнике:

109. Договор напечатан у Креймайра по специально для него сделанной выписке из венец. архива (цит. соч., т. I, стр. 467, 648).

{Фамилия дана неверно; также сомнительно, чтобы одна выписка из архива располагалась не на двух страницах подряд, а через 181 страницу от ее начала}.

Исправленный вариант:

109. Договор напечатан у Кречмайра по специально для него сделанной выписке из венец. архива (цит. соч., т. I, стр. 467, 468).

---

Все это ожесточило обе стороны. Ряд дополнительных обстоятельств осложнили положение еще более. Население столицы с крайним недоверием смотрело на «латинян» и было склонно приписывать им все несчастия, которые обрушивались на его голову. Осенью 1203 г. в городе произошел большой пожар, уничтоживший большое количество общественных и частных зданий, и оставивший без крова, в частности, значительное количество западно — европейских выходцев, проживавших в столице Восточной империи. Жители города не замедлили обвинить в этом несчастии крестоносцев.[1507] С другой стороны, присутствие возле стен Константинополя целой армии должно было повлечь за собой рост цен на жизненно необходимые продукты. Это особенно затрагивало низы крестоносного ополчения, — не даром именно Робер де Кляри сообщает об этом, указывая цены на отдельные продукты.[1508]

Положение обоих императоров становилось невыносимым: они не могли теперь с уверенностью рассчитывать на раздраженные войска крестоносцев и венецианцев, но не привлекли к себе расположения также и со стороны греков; крестоносцы угрожали им теперь войной, а среди греков уже зрели планы низвержения ставленников ненавистных «латинян». В этих условиях византийские властители попробовали обратить свои взоры на Запад: Алексей написал Иннокентию III послание, в котором изъявлял желание воссоединить восточную церковь с западной. Папа, прекрасно осведомленный относительно того, в каком положении находились Исаак и Алексей, ответил очень сдержанно, рекомендуя императорам перейти от слов к делу.[1509] Но выполнение и этого обещания было по крайней мере столь же трудно, как и выплата обещанных сумм крестоносцам, вследствие чего переговоры о воссоединении церквей пока на этом и остановились.

Между тем взаимоотношения между императорами и крестоносцами продолжали ухудшаться. Зимой начались враждебные действия. Когда попытка Алексея сжечь венецианский флот путем внезапной атаки брандеров не удалась, в городе произошло движение народных масс и дворцовый переворот, приведший на трон Алексея Дуку, по прозванию Мурзуфла, и низвержение Исаака и Алексея. Исаак вскоре после этих событий умер, а Алексей погиб в тюрьме от рук палача.[1510]

Борьба теперь вступила в новую фазу. Крестоносцы оказались теперь вне города, ворота которого были для них закрыты: «Таким образом, — пишет аноним Суассонский, — наши, будучи удалены из царственного города, проводили время, находясь между ним и морем, в то время, как со стороны греков днем и ночью угрожала смерть»…[1511] Неудивительно, что крестоносцы струсили и попробовали, «скрывая страх»[1512], вступить с Алексеем Мурзуфлом в переговоры, из которых, однако, ничего не получилось.[1513] Теперь задача крестоносного войска и венецианцев внезапно расширилась: они должны были приступить к завоеванию столицы, или отправиться ни с чем восвояси. Так события привели участников четвертого крестового похода ко вторичной осаде Константинополя.

На этот раз враждебные действия крестоносцы оправдывали желанием наказать узурпатора Алексея Мурзуфла за убийство Алексея IV, но это было только предлогом, действительные цели крестоносцев и особенно венецианцев шли гораздо далее. Это показывают те договоры, которые крестоносцы, насильники и грабители, заключили между собою по разделу ожидавшихся территориальных захватов и добычи. Не подлежит сомнению, что именно венецианцы проявили во всем этом деле особенное упорство и настойчивость, — за это говорит отчасти львиная доля, которую они постарались обеспечить за собой из намечавшейся добычи. Само собой разумеется, что они были совершенно равнодушными к гибели Алексея, но почувствовали себя серьезно задетыми тем, что из их рук вырвана была эта жертва.

Затруднительным было и положение Иннокентия III. Руководство походом, им затеянным, — теперь это было ясно для всех, — было окончательно вырвано венецианцами из его рук. Оружие, которым папа думал вернуть себе руководящую роль, оказалось недейственным, по крайней мере, по отношению к главным виновникам всех событий, венецианцам: они не обращали на папский интердикт никакого внимания. Наметившийся успех предприятия, с другой стороны, обещал ряд выгод и «св. престолу». Папа, все еще не покидавший мысли направить поход против мусульман, резко изменил тон. На смиренное послание крестоносцев с извещением о том, что Алексей водворен на императорском троне и готов выполнить свое обещание о воссоединении церквей, папа ответил выражением своего удовлетворения и для приличия напомнил баронам о том, что вот теперь как раз и следовало бы приступить к выполнению данного обета относительно «святой земли».[1514] Надо было, очевидно, как-то поладить и с наиболее упорными в своем «заблуждении» сынами церкви, венецианцами. В конце января 1204 г., когда дела в Константинополе явно клонились к своей трагической развязке, папа наставляет своего незадачливого легата, Петра Капуанского, который в это время мирил в Тире враждовавших между собою генуэзцев и пизанцев: «Тебе надлежит прилежно увещевать дожа и венецианцев, и привести их к раскаянию в содеянном, с тем, чтобы они могли воспользоваться благостью снятия с них интердикта по установленной церковью форме». Папа при этом рекомендует легату не опасаться потери его, папы, расположения к нему, если «по настоятельной необходимости» ему придется вступить в сношения с грешниками с лагун.[1515] Разумеется, для выполнения этой миссии Петру Капуанскому не приходилось дожидаться венецианцев в Сирии, а надо было самому направиться в Константинополь. Не дожидаясь результатов деятельности своего легата, Иннокентий III в феврале того же года сам пишет дожу о настоятельной необходимости для него испросить прощение у «св. престола»: «Смойте слезами раскаяния греха вашего скверну», — заканчивает папа свое послание.[1516]

Между тем события под Константинополем развертывались с необычайной быстротой.

Алексей V, видя неизбежность открытой борьбы против крестоносцев, попробовал перейти в наступление. Греки атаковали часть крестоносных войск в районе Филе, но их командир, Генрих Фландрский, не дал захватить себя врасплох.[1517] Атака была отражена, и этим был исчерпан наступательный порыв греческих войск. Они укрылись за крепкими стенами столицы.

К весне 1204 г. дипломатическая и техническая подготовка к штурму в лагере крестоносцев была закончена. Стены Константинополя были атакованы в первый раз 9 апреля. Штурм был отбит, но это лишь на короткий срок ослабило энергию осаждавших войск. Двенадцатого апреля он был повторен, и осаждавшим удалось ворваться в город. Немцы, французы, венецианцы оспаривали друг у друга эту честь. Аноним Суассонский ратует за своих соотечественников, французов, хотя и указывает, что проникли они в город с венецианских кораблей[1518]; Гунтер Парижский приписывает успех «какому-то немецкому графу», удачно поджегшему обороняющийся город[1519]; кажется, однако, что и на этот раз именно венецианцы добились решительных результатов, атаковав укрепления со стороны воды, где оборонявшиеся считали их особенно надежными.

Начались трагические дни Византийской столицы. Император бежал. Возник еще раз страшный пожар. Беззащитный город сделался добычей разнузданной солдатески {так. OCR}. Разграблены были храмы, дворцы и гробницы императоров; замечательные памятники искусства, веками украшавшие столицу, были низвергнуты, разбиты и расплавлены[1520]; драгоценные ткани, хотя бы это были и церковные завесы, были сорваны и расхищены; даже реликвии, причудливые предметы средневекового суеверия, стали предметом грабежа и торга.[1521] Невероятные злодейства, которыми сопровождался этот грабеж, расхищение и уничтожение веками собранных ценностей, потрясли современников, и даже в далеком Новгороде летописец поведал своим соотечественникам об ужасающей судьбе Царя — города.[1522]

Армия разместилась в полусгоревшем городе: высокие бароны и знатные венецианцы выбрали себе лучшие из уцелевших зданий, крестоносная масса размещалась, как могла.[1523] Город был окончательно захвачен. Выбранный наспех, в последнюю минуту император Феодор Ласкарис поспешил укрыться в Никее. Вожди крестоносного ополчения и Дандоло могли поздравить себя с успехом, который превзошел самые смелые их ожидания.

Совершилось невероятное: огромный город с превосходной системой укреплений, войсками, многочисленным населением сделался добычей каких-нибудь двух-трех десятков тысяч авантюристов. Город не был изнурен продолжительной осадой и голодом, не чувствовал недостатка в оружии и припасах, не переживал пароксизма лихорадочной внутренней борьбы и все же пал. Он пал не от храбрости крестоносных головорезов, не от мудро составленных вождями ополчения планов нападения; он пал от равнодушия народных масс к его судьбе. Византийская бюрократия и феодалы, веками угнетавшие народ, не желавшие и не умевшие защитить его интересы даже перед лицом мелких итальянских торговых республик, не могли искать себе поддержки у масс городского населения столицы; — они ее и не искали: при помощи наемников думали они отстоять столицу империи. Не случайно, что в период первой осады и первого штурма Алексея III поддерживали пизанцы, сражавшиеся за него на городских стенах, а не ромеи, его подданные. Никита Хониат, сам принадлежавший к императорской бюрократии, с горечью рассказывает, как простой народ, ремесленники, крепостные крестьяне со злорадством смотрели на бежавшую знать, нарочито переодетую в рубище, грязью и сажей перемазавшую лица своих жен и дочерей.[1524] «Земледельцы и простые люди, — говорит Никита, — издевались над ними, византийцами, неразумно считая наше несчастье, нашу бедность и наготу, уравнением в положении с ними, нисколько не вразумляясь несчастиями своих ближних».[1525] Страшный погром коснулся в первую очередь, если не исключительно, кварталов богачей, так как в лачугах константинопольской бедноты грабителям нечего было взять, и едва ли голой клеветой является другое утверждение Никиты: часть константинопольского торгового люда сама приняла участие в скупке награбленного в церквах и богатых домах столичной знати.[1526] Все это было заслуженным возмездием за века угнетения и презрения к народным нуждам и интересам.