Бартл Булл - Отель «Белый носорог»

• Название: Отель «Белый носорог»
• Автор: Бартл Булл
• Издательство: ИнтерДайджест, ТОО «Эхо»
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 985-10-002-1

«Мужчины и женщины на бескрайних просторах Африки. Фантастические приключения, похоть, злодеи, герои и антигерои… От повествования захватывает дух. Обязательно следует прочесть».

Что еще можно добавить к этому восторженному отзыву «Лайбрэри джорнэл» о романе «Отель "Белый носорог"»? Только одно: обязательно следует купить и прочесть!

---

— Спасибо, Оливио.

Бармен замер от изумления.

— Как? Вы говорите на хинди?

— Извините, я задумался. Так говорят цыгане. И вы знаете, этот язык в самом деле пришел из Индии. Родственник хинди.

Маленькие серые глазки Оливио засветились изнутри.

— Так у нас — общее прошлое?

Энтон припомнил цыганские истории о древних связях с Индией, о том, как цыгане переняли у индусов их «презренные» занятия: дрессировку животных, азартные игры, танцы и предсказания судьбы.

— Бармен! Два двойных виски! — крикнул какой-то англичанин. — Одна нога здесь, другая там!

Где же Анунциата? Энтон повернулся к игральному столу, где ее брат играл в покер с четырьмя фермерами (и, как всегда, выигрывал).

— Подумаешь — нет наличных! — сказал Фонсека одному игроку. — Черкни на клочке бумаги: мол, ты уступаешь мне акр-другой земли.

Энтон с Оливио заинтересовались игрой. Португалец подозрительно Часто выигрывал. Мухлюет? Энтон перестал следить за картами и впился взглядом в руки игрока. Он не забыл реакцию Фонсеки, когда тот застал его с Анунциатой. Хорошо, что ненависть уступила место глухому раздражению.

— Невезение хуже засухи, — буркнул фермер, складывая карты.

Энтон навострил уши: Фонсека начал сдавать. И снова различил этот звук. Не глуховатый стук карты, падающей на стол сверху колоды, а легкий шорох, как будто одну карту вытаскивают из положения между двумя другими. Этот тип — шулер, сдает из середины колоды. А верхнюю карту — скорее всего туза — придерживает наверху, чтобы потом сдать себе.

Энтон шагнул к игрокам.

— Можно присоединиться?

Он сел справа от Фонсеки. Хорошее место: мало того что он последним делает ставку, так еще и удобно следить за руками Фонсеки. Он вспомнил сцену в балке и решил, что это не должно повлиять на игру.

— Ну, если у тебя есть деньги, — процедил Фонсека. — Хочешь шикарную сигару — «Антильский крем»?

— Нет, спасибо. Простой покер? Мистер Оливио, нет ли у вас нераспечатанной колоды?

Один фермер снял новую колоду. Энтон играл медленно, как бы неуверенно, зная, что глубоко посаженные глаза Оливио следят за каждой картой. Положение начало выравниваться. Перед Энтоном на столе выросла горка выигранных денег. Другой фермер, у которого осталось всего несколько монет, вышел из игры.

Вошел Пенфолд с блюдом горячих «самоса» с начинкой из козьего мяса и, угостив игроков, устроился неподалеку с двойной порцией джина. Он платил за выпивку для проигравших. На столе перед Фонсекой лежали золотые карманные часы, проигранные им португальцу в немецком лагере военнопленных.

Настала очередь Фонсеки сдавать. Он обвел игроков тяжелым взглядом, на мгновение задержав его на Энтоне. Потом сдал каждому по одной карте вниз лицом.

Энтон внимательно следил за большими пальцами Фонсеки: от них в первую очередь зависело счастье шулера. Левый, короткий и толстый, был прижат к центру колоды. Энтон обратил внимание на необычно широкое седло дьявола — изгиб между большим и указательным пальцами.

— Прошу прощения, мистер Фонсека, — сказал он, — это не та карта.

— Что? — прорычал португалец: руки застыли над столом. Он стрельнул взглядом в сторону — в бар только что вошла Анунциата. Подойдя к Энтону, она ласково потрепала его по затылку.

— Будьте добры пересдать, — сказал Энтон. — По-моему, вы подменили карту.

— Какого черта?!

— Вы подменили карту. Пересдайте. Что тут такого — ведь никто еще не видел ни одной карты. Как по-вашему мистер Амброз?

Оливио подивился мудрости молодого человека: заручается поддержкой другого игрока.

— Если он сжульничал, — резко откликнулся Амброз, откидываясь на спинку стула, — мне мало пересдачи. Он уже оттяпал у меня полфермы.

— Ты обвиняешь меня в мошенничестве, щенок?

Лицо Фонсеки побагровело; он тяжело оперся обеими руками о стол.

— Я сказал, что вы сдали вторую сверху, — ровным голосом уточнил Энтон. — Возможно, по ошибке.

— Успокойся, Фонсека, это всего лишь игра, — примирительно проговорил Пенфолд. — Почему бы тебе не пересдать?

— Это дело чести!

— Если вас действительно волнует честь, — Энтон начал медленно подниматься из-за стола, — обсудим этот вопрос на улице. Но у меня есть более спортивное предложение. Если верхняя карта — туз, вы отдаете мне свою ставку. Если нет, я отдаю вам мою. Или так: мы делим все имеющиеся в игре деньги на четверых и идем играть в дартс.

Фонсека бросил на Энтона испепеляющий взгляд, но ничего не ответил.

— Отличная идея, — оживился Амброз. Видя, что второй фермер кивнул, он быстро раздал деньги и двинулся к доске для метания дротиков. Португалец превратился в соляной столп; лицо застыло, как маска.

— Послушай, Фонсека, — раздался голос Пенфолда, — знаешь, как самбуру наказывают того, кто ворует мед?

Фонсека по-прежнему не шевелился.

— Подгибают ему руки и ноги и крепко привязывают к телу кишками дамана. К тому времени, как кишки сгниют, человек уже не в состоянии разогнуться. Мне как-то довелось встретить одного такого бедолагу в буше: он передвигался на локтях и коленях, собирая коренья и ягоды.

Энтон предложил Фонсеке три дротика.

— Хотите бросить первым?

Тот наконец-то разлепил губы.

— Игра для плебеев.

Он собрал свою часть денег и собрался уходить. И вдруг шагнул назад и приблизил свое лицо к лицу Энтона, так что на того пахнуло табачищем.

— Ты мне заплатишь, сосунок. С процентами!

Глава 22

Гвенн лежала на боку между двумя кустами остролистой сансевьеры и ждала, когда на поляну выйдет газель Гранта.

Она устала. Пять месяцев, прошедших с того рождественского дня, когда она сошла на берег в Момбасе, были невероятно трудными. Ее тело изменилось, вытянулось, приспосабливаясь к новым условиям. В то же время она не утратила женственности. Груди и бока пополнели. Новая жизнь вызревала в ней.

Поначалу, догадавшись о своей беременности, Гвенн испытала отвращение. Ребенок Рейли показался ей монстром. Она пришла в ужас от того, что связь с этим человеком продолжается, будет продолжаться всегда. Лучше бы этот ребенок умер! Все, что угодно, лишь бы очиститься от скверны — Рейли и его отродья! Начать новую жизнь и, если потребуется, убить обоих — отца и ребенка! Но со временем ею овладели другие, более сложные чувства. Сколько женщин тщетно умоляют небеса послать им ребенка! Сколько сыновей и мужей полегло на войне! Над нею довлел страх, что Алан никогда не сможет дать ей ребенка. И она смирилась. Отвращение сменилось тайной радостью. Чувство материнства забирало все большую власть над всем ее существом. Она пыталась представить себе будущего ребенка: каким-то он будет? Только бы он ничего не унаследовал от своего отца!

Гвенн пристрастилась к свободной одежде, особенно старым армейским рубашкам. Но временами ее удивляла и раздражала слепота мужа. Он абсолютно ничего не замечал. Очевидно, ее тело больше не входило в сферу его интересов. Ее больно ранила холодность мужа. Пусть даже им недоступна физическая близость — разве они не нуждаются в простом человеческом тепле? Иногда они по нескольку дней не дотрагивались друг до друга. Неужели у других супругов такие же отношения?

Гвенн старалась не ложиться на живот и говорила себе: нужно открыть Алану глаза. Однако день за днем откладывала и благодарила провидение за то, что ее беременность не слишком заметна. Она дорожила каждой настоящей минутой, зная, что потом все изменится. Алан никогда по-настоящему не почувствует себя отцом этого ребенка, а может быть, и она — матерью. Сможет ли Алан жить с этим — или еще безнадежнее укроется в своей каменной уэльской крепости? Побрезгует когда-либо прикоснуться к ней?

В нескольких футах перед ней, возле заброшенного муравейника, мелькнула тень. Какой-то зверек юркнул в вентиляционное отверстие. Затем появились мордочка и два крошечных умных глаза. Изящные полукружия ушей не портили силуэт. Зверек медленно вылез из норы и встал на задние лапы, стройный и гибкий, как змея. Возможно, это мангуст? Бдительный, как часовой, зверек осторожно водил глазами слева направо и обратно. Потом пригнулся к земле и замер. То была неподвижность стрелы, готовой в любой момент сорваться и поразить цель.

Не шевелясь и почти не дыша, Гвенн отчаянно вращала глазами в попытках разглядеть предмет внимания зверька. И наконец разглядела. Это оказалась пестрая, в серых и красных пятнах, ящерица, с треугольной головой и толстым брюшком. Спит она, что ли, или тоже охотится? Пока Гвенн любовалась ящерицей, мохнатая стрела взвилась в воздух и впилась когтями в туловище рептилии, вонзая ей в горло острые клыки.

После короткой схватки мангуст потащил еще дергающуюся добычу в щель между камнями. Но перед этим гордо встал на задние лапы и пронзительно взвизгнул. Мокрая красная мордочка блестела. Тотчас из своих нор повылезали еще девять или десять мангустов и заторопились на пиршество.