Исроэл-Иешуа Зингер - Братья Ашкенази. Роман в трех частях

• Название: Братья Ашкенази. Роман в трех частях
• Автор: Исроэл-Иешуа Зингер
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9953-0186-8, 978-5-7516-1060-9

Роман замечательного еврейского прозаика Исроэла-Иешуа Зингера (1893–1944) прослеживает судьбы двух непохожих друг на друга братьев сквозь войны и перевороты, выпавшие на долю Российской империи начала XX-го века. Два дара — жить и делать деньги, два еврейских характера противостоят друг другу и готовой поглотить их истории. За кем останется последнее слово в этом напряженном противоборстве?

---

— Там вас научат покорности, вшивая банда! — угрожал он им.

Он издал приказ о строгом наказании за расклеивание прокламаций, чтобы напугать остальных ахдусников. Но в ту же ночь исполком отправил людей заклеить все полицейские распоряжения призывами к дальнейшей борьбе против коменданта и полиции.

Между бароном и Тевье началась война из-за продуктов.

Барон фон Хейдель-Хайделау, который не переставал думать в своем дворце о том, как выдавить еще больше продовольствия из подвластной ему области, чтобы отправить его на родину в Германию, обратил внимание на рабочие столовые. Гражданский комитет, членами которого были богатейшие люди города, в том числе директор Якуб Ашкенази, открыл кухни и столовые для бедняков Лодзи. Здесь рабочие получали жидкий суп и маленький кусочек хлеба. Такие столовые были на всех бедных улицах, в том числе в Балуте, где в них ходили безработные ткачи. Деньги на это давал город. Однако барон фон Хейдель-Хайделау косо смотрел на эту благотворительность.

Они поглощали слишком много продуктов, эти столовые, — картофель, муку, крупы. Барон фон Хейдель-Хайделау предпочел бы отослать их в Германию, поэтому он постоянно уменьшал порции, выдававшиеся беднякам. Для начала комендант вызвал руководителей гражданского комитета к себе во дворец и приказал им замешивать в хлеб как можно больше мякины и шелухи.

— Ваше превосходительство, мы и так замешиваем их более чем достаточно, — ответили ему руководители комитета. — Хлеб уже не держит форму из-за всех этих примесей, он разваливается.

— Добавляйте жидкость, которую изобрел мой главный врач, и он будет держаться, — посоветовал им барон. — Я больше не позволю расходовать так много муки.

Когда люди заикнулись о том, что от такого хлеба болеет население, распространяются эпидемии, растет смертность, барон рассвирепел и вышел из себя.

— Здесь хватит места для всех покойников Лодзи! — заорал он. — Адью!

Члены гражданского комитета ушли из дворца смущенные и покорные. Они тут же распорядились, чтобы хлеб для рабочих столовых отныне выпекали в соответствии с приказом коменданта. Когда барон фон Хейдель-Хайделау добился своего с хлебом, он стал раздумывать о том, как сэкономить и другие продукты питания — крупы, картофель, жиры. В один прекрасный день он приказал заправлять супы не животным жиром, а растительным. Животный жир тоже отправлялся в Германию. Затем барон велел уменьшить количество выдаваемых круп. Наконец его осенило, что чистка картофеля сильно уменьшает объем продукта, и он издал приказ о том, чтобы картофель для супа варили вместе с шелухой. Его главный врач, который изобрел жидкость, не дававшую развалиться хлебу с малым количеством муки, тут же открыл, что есть картофельную шелуху очень полезно, это питательно и укрепляет организм. Барон вызвал к себе представителей прессы, немецких, польских и еврейских, и велел им писать статьи о теории доктора относительно картофельной шелухи. Доктор, используя множество иностранных медицинских терминов, описывал перед представителями прессы то благо, которое несет здоровью поедание картофеля вместе с шелухой, а барон наблюдал за репортерами, наставив на них свой монокль.

— Итак, вы должны широко пропагандировать этот подход, — заключил он.

Пресса писала, члены гражданского комитета исполняли приказы. Только Тевье со своими людьми пренебрегал ими. Теперь он, Тевье, был главным в Лодзи, был вождем. Нисан уехал в Россию, другие товарищи отправились за границу или на фронт. И этот большой город остался на него, Тевье, под его ответственность, и он нес этот груз на своих сутулых плечах. Он сам организовал комитет рабочих, втянул в организацию новых людей, создал рабочую столовую, взял дело в свои руки. Он был старшим и самым опытным. Он должен был позаботиться о бедняках, заступиться за них в это тяжелое время, пробудить их мужество, призвать к борьбе. И он упрямо выступал против приказов коменданта. Он составил пламенную прокламацию, клеймившую милитаристских угнетателей, которые сначала лишили рабочих работы, превратили их в попрошаек, а теперь хотят вырвать у них изо рта последний кусок хлеба, заставить их есть нечищеный картофель, как свиней. Прокламации были расклеены на всех углах, поверх приказов коменданта. Помимо этого, Тевье велел устраивать митинги, тайные собрания и призывать к протестам, к войне против кровопийц.

Барон фон Хейдель-Хайделау перестал полагаться на хромого полицай-президента и сам стал учить упрямцев уму-разуму. Посреди обеда его солдаты напали на рабочие столовые, арестовали самых молодых и сильных и отправили их на принудительные работы в Германию. Барон фон Хейдель-Хайделау, как опытный охотник, хотел убить одним выстрелом двух зайцев: и забрать самых молодых и энергичных, чтобы остальные, пожилые и слабые, перестали бунтовать; и принести пользу Отечеству, послав на родину свежую рабочую силу. С каждым днем все больше германских рабочих отправлялось на фронты или в оккупированные страны. Мобилизовывали даже стариков. Женщины одни не могли выполнить все мужские работы. Нужны были мужчины на угольные шахты и для другого тяжелого труда. И из Генерального штаба поступил приказ вербовать в Польше мужчин и поставлять их в Германию в как можно большем количестве. Но польские мужчины не хотели туда ехать. Они знали от тех, кого отправили туда раньше, что их ждут холодные бараки, что их будут сторожить вооруженные охранники, что с них спустят семь шкур и будут обходиться с ними, как с арестантами. Тех, кто добровольно поехал на работы в Германию, обратно не отпускали. Поэтому никто больше не откликался на немецкие объявления о работе.

Рядом с этими развешанными комендантом объявлениями Тевье распорядился повесить свои собственные листовки с рассказом о том, как в Германии обходятся с наемной силой. Голодные люди больше прислушивались к словам Тевье, чем к словам барона.

Тогда барон фон Хейдель-Хайделау принялся арестовывать рабочих и отправлять их на принудительные работы. Это окупалось. В этом случае людям совсем не надо было платить, и они работали под вооруженной охраной, как военнопленные.

Немецкие солдаты, полевая жандармерия и ландштурмеры рыскали повсюду и отлавливали рабочих в городе. За малейшее нарушение, за то, что люди стояли на улице кружком, за то, что они собирались около рабочих столовых, за то, что они выстраивались в очередь, чтобы получить по карточкам хлеб, — их хватали, уводили в комендатуру, составляли против них протоколы, объявляя их зачинщиками враждебных манифестаций, и высылали в товарных вагонах под вооруженной охраной в Германию. Милиционеры с палками арестовывали грязных людей. Завидев оборванных или босых, они тут же окружали их и вели в бани на дезинфекцию. После этого стариков отпускали, а молодых отправляли в комендатуру, где им навязывали принудительные работы в чужой стране.

Но чем больше солдаты коменданта хватали людей, тем больше расклеивалось на улицах листовок против коменданта. Организовывались даже акции протеста семей арестованных: люди обличали барона, который ссылает гражданское население на принудительные работы, хотя это противоречит международным законам.

Нет, он, Тевье, не отдыхал. Одинокий в эти горькие дни, безработный, голодный — в чем только держалась его душа, — скрывающийся, ночующий на тайных квартирах, которые он менял каждую ночь, Тевье вел войну против барона фон Хейделя-Хайделау, правившего Лодзью и ее окрестностями из своего дворца. Он настраивал против него людей, высмеивал его в прокламациях и даже отправлял на него тайные жалобы в Берлин, немецким депутатам-социалистам. Тевье жаловался на то, что барон преследует гражданских рабочих. Он посылал в Германию списки семей арестованных с их протестами. По этому поводу к коменданту даже поступали официальные запросы.

В измятой, сдвинутой на лоб велосипедной шапочке, со старой высохшей жилистой шеей, на которой бумажные воротнички всегда лежали вкривь и вкось, в потертых башмаках, в поношенной одежде, с карманами, битком набитыми газетами, книжками, брошюрами и бумагами, с затравленными, но гневными глазами, смотрящими сквозь запотевшие очки в проволочной оправе, — он был везде и всюду, все брал на себя, во все вмешивался, переживал все беды этого мрачного времени.

У него болело сердце за рабочих, из которых сделали уличных торговцев, побирушек, контрабандистов. Он встречал их на улицах с ведрами соленых огурцов, с кулечками конфет, со всяким старьем. Они стыдились смотреть ему в глаза.

— Я стал торгашом, товарищ Тевье, — бормотали они, опустив голову. — Лицо горит от стыда.

Другие расхаживали по дворам с мешками, надрывали глотки, извещая, что они скупают старье, но никто им его не продавал. Те, кто послабее, тянули руки за милостыней к состоятельным людям. Прядильщицы, швеи, портнихи водились с немецкими солдатами, продавали себя за кусок хлеба. Некоторые, когда-то работавшие в партии, теперь занялись контрабандой; они открывали подозрительные кафешки, вели дела с солдатами и забывали о своей прежней деятельности. Многие не выдержали, погибли от голода и нужды, от истощения и эпидемий. Тевье страдал от того, что стало с рабочими, ему было больно смотреть на их физический и моральный распад. Все, над чем он трудился так много лет, за что боролся, что организовывал и к чему сознательно стремился, было теперь разрушено, рассыпалось, разлетелось, как пыль, как мякина на ветру.