Исроэл-Иешуа Зингер - Братья Ашкенази. Роман в трех частях

• Название: Братья Ашкенази. Роман в трех частях
• Автор: Исроэл-Иешуа Зингер
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9953-0186-8, 978-5-7516-1060-9

Роман замечательного еврейского прозаика Исроэла-Иешуа Зингера (1893–1944) прослеживает судьбы двух непохожих друг на друга братьев сквозь войны и перевороты, выпавшие на долю Российской империи начала XX-го века. Два дара — жить и делать деньги, два еврейских характера противостоят друг другу и готовой поглотить их истории. За кем останется последнее слово в этом напряженном противоборстве?

---

— «Поскольку Учредительное собрание является устаревшей формой народного представительства, — читал большевик надрывным голосом, — формой, не соответствующей настоящему моменту, когда революция находится в опасности и народу грозит уничтожение со стороны его врага, буржуазии, Учредительное собрание объявляется закрытым».

Депутаты стали кричать, протестовать, стучать по столам, махать руками. Но в это мгновение лодзинец Павел Щиньский, высокий человек с русой бородкой, одетый в военный френч, подал сигнал вооруженным солдатам и матросам, чтобы они принимались за дело. С винтовками, с маузерами и наганами в руках те начали очищать зал, выгоняя народных избранников.

Пришибленные, растерянные, депутаты шли по темным петроградским улицам. Трамваи не ходили, фонари были разбиты, ворота заколочены. На пустых улицах встречались только войска. С винтовками, с ручными гранатами, с пулеметами и пулеметными лентами на груди, солдаты и матросы слонялись по Невскому проспекту, курили, смеялись и сквернословили.

На площадях, около памятников стояли пушки, направив свои жерла вверх. Полевые кухни варили еду, рассыпая вокруг себя искры. Какой-то матрос играл на гармонике веселого камаринского. Ссутулившись, Нисан шел по петроградским улицам подавленный и униженный случившимся.

Как он ждал этого часа, первого заседания народных избранников свободной России! Сколько он боролся за это, сколько тюрем прошел, сколько страданий вынес! Он дожил до этого события. Он даже сам был избран народом в Учредительное собрание. И вот его прогнали, вытолкали оружием и проклятиями. И кто? Свои же солдаты и матросы, свои же товарищи-революционеры. Он чувствовал себя таким же раздавленным, как в тот май в Лодзи, когда польские рабочие учинили погром в Балуте и расправились с еврейскими ткачами.

Усталый, надломленный, упавший духом, он бросился на узкую койку в своей бедной комнатенке, уткнулся головой в подушку и заплакал, зарыдал над праздником, до которого он дожил, но с которого его вышвырнули.

На улице в ночи не переставали трещать винтовочные выстрелы.

Глава одиннадцатая

Между польскими легионерами, которых комендант Мартин Кучиньский, вождь боевой организации Польской социалистической партии, направил в Лодзь, чтобы вербовать молодежь в ее ряды, и размещенными в городе немецкими солдатами постоянно возникали ссоры и конфликты.

Они, немецкие солдаты, с самого начала войны не любили своих австрийских союзников. Во-первых, они не всегда могли с ними договориться. В австрийских войсках служили представители самых разных народов: венгры, чехи, поляки, евреи, русины, боснийцы, румыны, цыгане. Многие из них по-немецки не понимали ни слова, если не считать военных команд. Немецких солдат это раздражало. Они не могли поболтать со своими союзниками за кружкой пива и сигарой. Некоторые солдаты австрийской армии вообще ненавидели немцев и, напившись, открыто проявляли свою неприязнь к ним. Немцы этого не выносили. Привыкнув у себя на родине к идее единой Германии, к единому языку, одинаковым обычаям, они с пренебрежением смотрели на австрийских немцев, не сумевших подмять под себя подвластные им народы и превратить их всех в германцев.

— Эй ты, киче, чичи, пичи! — передразнивали они австрийских солдат, разговаривавших на своих языках.

Кроме того, австрийцы были плохими воинами. Они то и дело проигрывали русским, и им, немцам, приходилось их выручать, прогонять врага с их земли. Из-за этого они были злы на австрияков, солдат с обмотками на ногах и в маленьких фуражках, увешанных патриотическими значками.

Германские офицеры смотрели на австрийских сверху вниз. Австрийские офицеры далеко не всегда происходили из высших кругов. Среди них можно было встретить всякий плебс, разных черноволосых иноязычных типов, сыновей лавочников и крестьян, даже галицийских евреев из Тернополя и Коломыи. На балу в офицерском собрании никогда нельзя было знать, на кого наткнешься, с кем встретишься. И они, русоволосые светлоглазые немецкие офицеры, заносчивые помещики и юнкера, избегали встреч с австрийскими коллегами. На службе, в тех местах, где их войска стояли вместе, немцы помыкали своими союзниками. Они захватывали лучшие квартиры, оставляя те, что похуже, австрийцам. Они занимали высшие должности, издавали приказы, забирали себе всю власть, что весьма раздражало австрийцев.

Немецкие солдаты часто притворялись, что не замечают австрийского офицера, проходя мимо него, и не отдавали ему честь, но если и отдавали, то делали это не так основательно и по-солдатски молодцевато, как при встрече с собственными офицерами, а на скорую руку, лишь бы отделаться. Австрийские офицеры обижались на развязное поведение солдат союзников и нередко подавали на них жалобы в комендатуру. Немецкие офицеры отчитывали своих солдат за небрежность, но те видели, что они делают это просто по обязанности и что на самом деле они очень довольны их плохим отношением к недотепам союзникам. И немецкие солдаты продолжали небрежно отдавать честь австрийским офицерам, а то и вовсе игнорировать их.

После последних поражений, которые снова потерпели австрийцы во время русского весеннего наступления, когда немцам опять пришлось им помогать, враждебность немцев по отношению к союзникам усилилась. Германские солдаты даже придумали похабную расшифровку аббревиатуры К. и К.[171], означавшей «императорская и королевская Австрия». От этой расшифровки австрийцы буквально подскакивали на месте, чувствуя гнев и обиду.

С еще большим презрением немцы смотрели на складчатые фуражки польских легионов, которые создавались в Австрии, но вели себя как самостоятельная армия, с собственным штабом, командами и формой. Немцы не выносили ни их языка, ни их фуражек, похожих на гражданские головные уборы, ни их песен на улицах. Как только легионеры принимались распевать свои польские песни, ландштурмеры перекрикивали их немецкой песней о славянах:

Мы ни бомбам, ни казакам,
И ни вшам, и ни полякам
Не уступим, русский гад!
Пусть подохнут все славяне,
        пусть они в аду сгорят!

Галицийские легионеры, понимавшие по-немецки, возмущались по поводу этой оскорбительной песенки. Однако немцы не переставали ее петь. На офицеров польских легионов они, ландштурмеры, даже не оглядывались. Они проходили у польских офицеров перед самым носом и даже не поднимали руки для приветствия, несмотря на приказ, согласно которому союзным офицерам полагалось оказывать тот же почет, что и своим собственным. Коменданту Лодзи, полковнику барону фон Хейделю-Хайделау кровь бросилась в голову, когда в его город въехали польские легионеры на деревенских телегах, запряженных маленькими крестьянскими лошадками. Они намеревались вербовать польскую молодежь в свои ряды.

— Ах, эта вшивая банда! — проворчал он, когда адъютант доложил ему об их прибытии.

Он всегда ненавидел их, этих поляков. Еще в своем имении в Восточной Пруссии, где они на него работали. Он держал их у себя, потому что они были работящие и обходились ему дешево. Летом, в преддверии жатвы и уборки картофеля, он брал на работу польских крестьянок с русской стороны границы. Они просили гроши, работали от восхода до заката. Кроме того, они были готовы спать в сараях и даже на голой земле. Нанимать их было выгодно, выгоднее, чем немцев. Однако барон не считал их за людей, а смотрел на них как на рабочую скотину. Как все восточнопрусские помещики, барон фон Хейдель-Хайделау всегда зарился на соседние земли. Он был сторонником «Дранг нах Остен», натиска на восток. На востоке много людей, и работают они почти даром. Вот теперь он наконец очистил завоеванный город. Он держал его в руках. Он показал этим вшивым полякам и евреям свой кулак, отучил их от прежнего, свойственного русским, свинского хозяйствования. И вдруг ему присылают польских легионеров, чтобы они у него тут болтались в своей форме и со своим языком. Барон не мог этого вынести.

В соответствии с приказом он обязан был принять их в городе. Однако он злился на господ из Генерального штаба, которые прислали к нему эту польскую банду. Всё эти австрийцы, эти убогие союзники, от которых нет никакого толку, сплошная головная боль и неприятности. Разве такое случилось бы в Германии, разве там разрешили бы создавать какие-то легионы со своим особым языком, командами и прочими вещами, целую армию в армии? В Германии такие фокусы не проходят. Каждый, кто живет и существует в рейхе, обязан быть немцем. Там тоже есть поляки, но их приструнили и сделали немцами, не позволили им лелеять свои глупые, пустые мечты. И тут, в этой оккупированной стране, тоже наведут порядок, немецкий порядок, как только разделаются с войной.

Однако у этих жалких австрийцев совсем нет ума, они просто мягкотелые бабы, не умеющие удержать в руках власть. У них в стране сущий Вавилон, настоящее смешение народов, наций и языков. И вот полюбуйтесь, какая у них разболтанная армия, первосортная размазня. Они не вояки, а политиканы, убогие дипломатишки. Всё у них политика. Теперь они со своей идиотской политикой задурили головы господам из Генерального штаба и выхлопотали разрешение на приезд польских легионеров в большие города Польши, чтобы те вербовали среди молодежи новых солдат.