Николай Лихарев - Воронограй

• Название: Воронограй
• Автор: Николай Лихарев
• Жанр: Историческая проза

Русский исторический беллетрист. Годы и обстоятельства жизни установить не удалось. Часть сочинений опубликовано под фамилией Н. Стрешнев. Крайние даты публичного творчества: 1903–1907 гг.

---

Великий князь скорбно вздохнул и перекрестился.

Грех, тяжкий грех было проливать братнюю кровь… „Да что же делать-то было?… — чуть не вслух произнёс в отчаянии Василий. — Либо самому было погибать, либо Косому!..“

Василий повелел ослепить брата…

Через несколько дней после ослепления привели Косого к государю…

Ох, Господи, и какой же он страшный был! Белый как мел, дрожит весь, а заместо глаз ямы тёмные, словно две чёрные печати положили…

На колени стал перед ним Косой, плачет-по щекам не то слёзы, не то кровь бежит… И он, Василий, глядя на брата, заплакал от жалости. А потом одарил и отпустил в Дмитров…

С ослеплением Косого тихо всё стало…

Пять лет мирно прожили, вспоминалось дальше Василию. Были раздоры с Шемякой, да пустые. В прошлом году — новое горе: татары поднялись опять…

Весной 1445 года двое сыновей хана Улу-Махмега вошли в русские пределы. Великий князь собрал войско и выступил против татар. Подошли к Суздалю и на реке Каменке в ожидании татар станом стали.

А Шемяка хотя и обещался, не пришёл; а между тем вся надежда была на него да на других князей — у Василия мало своего войска было. Как началась битва, татары почему-то притворились, будто побежали… Полки московские — в погоню, да и разбрелись в разные стороны. А татары остановились вдруг, окружили по частям рать московскую, половину перебили, половину в полон взяли…

Взяли в полон и самого великого князя вместе с двоюродным братом Иваном Андреевичем Можайским.

А потом несколько месяцев у татар в плену…

А из Москвы до Василия слухи дошли — жену с детьми и мать-старуху Шемяка в Ростове запер. Думал воспользоваться пленением великого князя-сесть в Москве… Да не удалось — не допустил Бог такого дела! Призвал Василия хан к себе и говорит:

— Что дашь, коли отпущу тебя в Москву?!

И запросил такой откуп, что Василий подумал сначала, что хан шутит… А как было не согласиться? Хан в Орде сгноить пригрозил. А семья-то что без него делать будет? Со свету Шемяка сжил бы всех… Хочешь не хочешь — пришлось согласиться! Ну да и хан сдержал слово: откуп взял да и помог Василию снова сесть в Москве. Сколько горя-то было: Москва погорела, жители разбежались…

Вернулся из полона великий князь в Москву, помирился опять с Шемякой: Юрьевич крест поцеловал.

— Бог даст, будет на этот раз целование своё держать! — вздохнул великий князь, думая уже о последних событиях. — Клятву страшную дал!.. Да, его нечего бояться! — решил он окончательно.

Но тревожное чувство не проходило. Оно только перестало быть острым; не зная, откуда ждать беды, Василий всё-таки не переставая думал о ней…

Шёл уже четвёртый час дня, когда царский обоз достиг Радонежа. Отсюда, с горы, можно было уже разглядеть вдали купола и кресты обители.

Жители маленького городка были предупреждены о приезде великого князя. Они собрались толпой у околицы и встретили молодого государя шумными изъявлениями радости и приветствиями… Взрослые и дети, мужчины и женщины — все теснились к великокняжеским саням, чтобы поближе увидеть своего князя…

„Помнят наши милости-любят нас!..“ — подумал опять Василий. Он приветливо улыбался жителям и кивал им головой, забыв в эту минуту все свои тревоги и опасения.

Радонежцы проводили великого князя до выезда из города и простились с ним.

— Дай тебе Бог говенья тихого, кормилец наш! Здрав будь, государь великий!.. — слышались из толпы напутственные пожелания.

Поезд спустился с Радонежской горы и через час уже подъезжал к стенам обители. Государь подоспел вовремя: в монастырских церквах только что ударили к вечерне…

Чернец-привратник, стороживший дорогу с караульной башни над воротами, издали разглядел государев поезд и опрометью бросился вниз оповестить игумена.

В обители засуетились. Через несколько минут длинная вереница братии с иконами и хоругвями в руках, во главе с игуменом уже выходила из ворот навстречу великому князю…

Царский поезд остановился. Василий с помощью бояр вышел из саней и подошёл под благословение к игумену.

Благословив государя, игумен и старейшие из братии почтительно поддерживая Василия под руки, повели его в собор прикладываться к мощам Сергия преподобного…

Прямо с пути, не отдыхая, простоял государь всю вечернюю службу. Вместе с ним простояли до конца и оба малолетних сына…

Тихий мир святого места и усердная молитва наполнили умилением душу великого князя.

Созерцание святых мощей преподобного Сергия уничтожило в сердце Василия всякие страхи и сомнения…

Тем же вечером после службы, беседуя с игуменом и другими старцами, Василий рассказал и о дурной примете. Но рассказал он уже успокоенный, без прежнего страха…

Игумен благословил его на сон грядущий.

— Спи покойно, государь благочестивый! — произнёс старец. — Преподобный и святой Сергий оградит тебя от всяких бед и напастей!..

И Василий спокойно заснул в эту ночь…

IV Что-то будет?

На полпути между Москвой и Коломной, под вечер накануне Великого поста, по Коломенской дороге лёгкой рысью, почти шагом, подвигалась толпа всадников.

Дорога пошла густым лесом.

Проехав ещё с версту, передовой всадник остановился. Он внимательно огляделся кругом, взглянул на небо, порозовевшее от заката, и решительно спрыгнул на землю. Понемногу подъезжал и останавливался и весь отряд.

Передовой, сняв шапку, подошёл к двум всадникам, сидевшим на красивых вороных лошадях в богатой сбруе.

— Здеся-тко, государи великие! — произнёс он с низким поклоном. — Тут, влево, тропка сейчас будет…

Те, которых он назвал государями великими, с помощью слуг слезли с лошадей и вслед за проводником по чуть заметной тропке свернули в лес. За ними гуськом, по одному, потянулся весь отряд. Лошадей спешившиеся всадники вели в поводу.

— Надо быть, ночевать в лесу придётся, князь! — вполголоса проговорил высокий смуглый мужчина в лисьем кафтане — один из тех, к кому обращался проводник. Это был знакомый уже нам князь Дмитрий Юрьевич.

Товарищ его, князь Иван, пожал плечами:

— Коли не ждёт в сторожке- придётся, государь…

Впереди меж деревьев засветлело. Через минуту открылась небольшая лесная поляна. Та же узенькая тропка вела наискось через всю поляну к противоположной опушке. Здесь, под деревьями, приютилась небольшая сторожка, полузасыпанная снегом. Кругом не виднелось никакого другого жилья и стояла мёртвая тишина…

Проводник подошёл к сторожке и отворил низенькую покосившуюся дверь. Оба князя, нагнувшись, вошли вслед за ним. В избёнке было темно и холодно.

— Нету… ночевать будем, — проговорил Дмитрий. — Не уехал, знать, сегодня ещё…

Слуги натаскали в избушку сухого валежника, и через несколько минут на земляном полу затрещал небольшой костёр: едкий сизый дым наполнил всю сторожку, выбиваясь клубами в открытую дверь… В таком дыму, казалось бы, нельзя пробыть было и минуты, но оба князя, как и все русские люди, привычные ко всему, спокойно устроились на разостланных для них на полу кошмах…

Оживилась и пустынная лесная прогалина.

В нескольких местах запылали костры, послышался людской говор; с опушки то и дело доносилось ржанье лошадей…

Наступила тёмная, безлунная ночь; княжеская челядь — большей частью из небогатых боярских детей, — утомлённая дневным переходом, стала устраиваться на ночлег вокруг костров под открытым небом. Понемногу замолкали голоса; вся поляна погрузилась в сон.

Не все, однако, спали в эту минуту: около ближайшего к сторожке костра, шагах в десяти от двери, сидели четыре человека и тихо разговаривали между собой; одежда всех четверых была богаче, чем у остальных челядинцев; для них на снегу были постланы кошмы, и по всему было видно, что это — ближние княжеские люди… Между ними был и тот, который давеча указывал дорогу князьям на поляну. Он приходился дальним родственником боярину Старкову и вместе с ним приезжал из Москвы к князю Можайскому. Он был из числа тех выборных от боярских детей, о которых говорил боярин Можайскому. Звали его Иваном Волком, и это прозвище как нельзя более подходило к нему: лицо у Волка было постоянно угрюмое и нахмуренное, а маленькие, косые глаза совершенно по-волчьи злобно смотрели исподлобья.

Двое других — старик и молодой, оба боярские дети-были стремянными князей Дмитрия и Ивана; четвёртый — молодой боярский сын по прозванию Бунко, родом рязанец — принадлежал к дворне Можайского. Во время последнего похода против татар Бунко оказал какую-то услугу князю Ивану, и тот обласкал его и наградил поместьем около Козельска…

Бунко и Волк лежали рядом на кошмах и только изредка вступали в разговор, который вели между собой княжеские стремянные…

Старик стремянный, которому всё казалоеъ холодно, подбросил несколько веток в огонь.