Тарас Рыбас - Синеглазая

• Название: Синеглазая
• Автор: Тарас Рыбас
• Издательство: Держлiтвидав Украïни
• Жанр: О войне
• Год: 1962

Впервые хирург Владислав Тобильский встретился с Оришей Гай летом 1942 года в лагере военнопленных…

---

— Ты, говорят, доктур? — спросил он, тыча винтовочным дулом в грудь.

— Да, я доктор, — сразу же ответил Тобильский, чувствуя, как холодный металл разливает мороз по телу.

— Вставай, живо, — приказал охранник.

Владислав поднялся. Ноги противно дрожали. Потрескавшиеся губы скривились в жалкой улыбке — он не знал, что его ожидает и чем можно защититься от охранника.

— Иди! — скомандовал тот грубо и ткнул Владислава дулом в бок.

Владислав заспешил, навалился сгоряча на раненую ногу и вскрикнул от боли. Сидевшие рядом пленные повернули головы в его сторону. Серые их тела сжались в плотную массу. Напряженная тишина вздрогнула от единогрудого вздоха. Охранник услышал, повел глазами вокруг и закричал, ободряя себя:

— Иди, говорю! Марш!

Сгорбившись, Владислав захромал к выходу из лагеря. Ему не хватало времени и сил, чтобы оглянуться на товарищей: он беспрерывно повторял про себя: «Выдала, выдала… а на вид красива и добра… Разве что-нибудь поймешь в этой жизни? Выдала… Мстит за то, что выгнал из лагеря. Черт меня дернул… Видел же, чистенькая, сытая. Рана на шее — не в счет. Служит немцам… Выдала… И сразу заговорила о звании… Заставят служить, а потом убьют…»

Они шли около получаса и оказались возле одноэтажного длинного дома из серого камня-песчаника. Окна в доме были целы и занавешены белыми занавесками. Двери плотно прикрыты. Дорожка, ведущая к входу, посыпана желтым песком. Дом и двор выглядели так, словно война прошла очень далеко от этого места.

Но Владислав с опаской оглядывался вокруг: он не верил в чудеса, в существование каких-то тихих, обойденных войной домов, и чувство обреченности все больше овладевало им. Он остановился в нерешительности: «Тюрьма или душегубка?»

— Чего стал? Иди! — грубо приказал охранник, для острастки басовито покашливая.

Владислав оглянулся — толстые губы, свидетельствовавшие о грубости натуры, черные, продолговатые глаза не обещали ничего доброго. Он захромал по дорожке, слыша за собой твердые, уверенные шаги, дрожащей рукой открыл дверь и вошел в полутемный коридор, куда свет проникал из верхнего наддверного оконца.

Открылась дверь, и навстречу вышла та самая девушка, которую он видел в лагере.

— Пройдите сюда, — сказала она и посторонилась, пропуская Владислава вперед.

Он не удивился ни ее появлению, ни ее суровому тону, ни тому, что охранник сразу же исчез, как только она появилась.

Владислав прошел в чистую, светлую комнату. В нос ударил специфический больничный запах йодоформа.

— Вы здесь работаете? — спросил Владислав, чтобы о чем-то спросить и прибавить себе уверенности.

Девушка не ответила.

— Понимаю, конечно… — пробормотал Владислав, еще более растерявшись.

Его угнетала чистота комнаты, пугал загадочный вид девушки, сбивала с толку мертвая тишина, царящая в доме. «Она у них важная персона», — подумал Владислав о девушке. И эта догадка хоть немного успокоила, потому что была определенной.

— Вы можете здесь переодеться, — услышал он низкий, приглушенный голос девушки и робко посмотрел на нее. — Там — умывальник, одежда и халат, — девушка указала на дверь, которую он сразу не заметил. — Потом возвратитесь сюда.

Здесь она выглядела хозяйкой. Строгий, независимый вид делал ее старше. Речь ее была короткой, отрывистой, похожей на речь перегруженных работой штабистов или не допускающих возражений ученых. Она внимательно посмотрела на Владислава, затем не спеша вышла из комнаты. Эта подчеркнутая суровая неторопливость так не соответствовала ее тоненькой, гибкой, подвижной фигурке, что Владислав готов был улыбнуться. Но удержался: он вспомнил о своем положении пленного.

«Что ожидает меня здесь?» — подумал Владислав, закрывая глаза, чтобы сосредоточиться.

С минуту он прислушивался. В доме по-прежнему стояла мертвая тишина. Ни шумов, ни криков, ни приглушенного говора. Ничего лагерного. Ни запаха человеческого пота и прогнивших портянок, ни стонов раненых. Только тишина и неповторимый больничный запах свежего белья и йодоформа.

Владислав вздохнул. Больничный покой приятно волновал, заставлял отвлечься от настоящего, вспомнить далекое, почти сказочное прошлое, себя смеющимся и здоровым, друзей, юношеские надежды и свободу. Владислав, осмелев, прошелся по комнате, ощупал себя и даже прошептал несколько слов, чтобы услышать свой голос: «Я попал в больницу… я хожу по больнице…» С наслаждением сбросил он с себя изодранную гимнастерку. Потное, грязное тело казалось чужим. Только ноющая рана на ноге была собственной, потому что все время давала о себе знать. «Ничего, пройдет, — успокаивал он себя. — А здесь лучше, чем в лагере… И, главное, чистая, холодная вода!»

Под умывальником он мылся с давно не испытанным наслаждением. А когда надел шуршащий накрахмаленный халат, то и вовсе перестал думать о пугающей неизвестности, о том, что его, может быть, заставят здесь врачевать ненавистных немцев, а если вздумает отказаться, — расстреляют. В течение нескольких минут Владислав словно навсегда позабыл обо всем страшном, что его недавно окружало. Настрадавшись, человек не любит вспоминать о страданиях, даже если его новое положение кажется ему шатким и недолговечным.

Он хотел почувствовать себя в привычной обстановке и начал тщательно мыть руки, как всегда это делал, приступая к дежурству в своем госпитале.

Вдруг послышался легкий шум открывающейся двери и — тихие шаги. Плечи его сгорбились, тело напряглось. Он не оглянулся, он знал, что эта она.

— Как вас зовут? — спросил Владислав чужим, свистящим голосом.

— Ориша Гай, — ответила она быстро и объявила затем, отчетливо чеканя каждое слово: — Вам надо оперировать больного, и для этого вас сюда привели…

— А если я не захочу? — тихо и неуверенно произнес Владислав, поворачиваясь к Орише.

Лицо хозяйки больницы ничего не выражало, она будто не слышала Владислава и продолжала:

— Ваш пациент — важная персона. Отправлять его в немецкий госпиталь — поздно. Нужно оперировать здесь.

— Диагноз? — спросил Владислав, невольно поддаваясь тону ее голоса.

— Не знаю… Мне трудно ставить диагноз, — я медицинская сестра. Больной жалуется на резкие боли в области живота. Живот вздут, твердый…

«Очевидно, надо немедленно оперировать», — заключил Владислав. В нем пробуждался врач, хирург, вынужденный принимать быстрые и точные решения. Но обычной профессиональной собранности мешала тревога за свою судьбу.

— По чьей рекомендации я попал сюда? — спросил он.

— Не знаю… Но я подтвердила, что вы — хирург, — добавила она после паузы. — Мне кажется, для вас будет лучше…

Последняя фраза ободрила Владислава: в ней не было прежнего сухого, холодного тона. Однако он хотел все выяснить до конца.

— Если операция пройдет неудачно, меня расстреляют?

— Не знаю.

— Я рискую?.. Рискую, как тот несчастный, который добывал лед…

Ориша вздрогнула. Но лицо ее оставалось спокойным.

— Вы не уверены в своем умении? Хирург должен рисковать…

— Перчатки! — резко и вызывающе потребовал Владислав. В нем заговорило чувство врачебного долга.

Ориша стояла, отвернувшись к окну. Темный вечер покрывал синевой стекла. На их фоне белый халат также отдавал синевой. Синева казалась случайной и загадочной.

— Перчатки! — повторил Владислав.

— Перчаток нет, — ответила Ориша, поворачиваясь.

И теперь — синие глаза!

Все одно и то же, все один и тот же синий цвет!

Владислав обмяк: синева была неприятной, мучительной.

— Где операционная? — спросил он тихим, усталым голосом.

— Идите за мной, — сказала Ориша и пошла вперед. В комнате, освещенной сравнительно сильной аккумуляторной лампой, на узкой кровати лежал широкий, толстомордый немец. Глаза его были закрыты. Он глухо стонал. Владислав приблизился к нему, взял рыжеволосую руку, с трудом прощупал пульс. Затем придавил ладонью живот. Больной вскрикнул, открыл маленькие, свирепые глазки и уставился на Владислава. Врач обычно не успевает следить за такими мелочами, как выражение глаз больного. Но тут произошло необычное: маленькие, зеленоватые глаза показались Владиславу знакомыми. «Где еще я видел эти глаза?» — он на минуту задумался.

— Надо оперировать, — коротко повторила свое требование Ориша.

— Будем оперировать… — не сразу ответил Владислав.

Ориша вышла, чтобы позвать санитаров и с их помощью перенести немца на стол. Владислав, прищурившись, рассматривал лежащую на кровати тушу и спрашивал себя в десятый раз: «Где я видел эту свирепую скотину?» Он так силился припомнить обстоятельства, при которых встречался раньше с немцем, что не заметил, как больного перенесли на стол, и услышал голос Ориши только тогда, когда она потянула его за рукав.