Вячеслав Козляков - Герои Смуты

• Название: Герои Смуты
• Автор: Вячеслав Козляков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-235-03555-3

Смута, однажды случившись, стала матрицей русской истории. Каждый раз, когда потом наступало «междуцарствие», будь то 1917 или 1991 год, разрешение вопроса о новой власти сопровождалось таким же стихийным вовлечением в историю огромного числа людей, разрушением привычной картины мира, политическим разделением и ожесточением общества. Именно по этой причине Смутное время привлекает к себе неослабевающее внимание историков, писателей, публицистов, да и просто людей, размышляющих о судьбах Отечества.

Выбрав для своего рассказа три года, на которые пришелся пик политических потрясений первой русской Смуты, — с 1610 по 1612/13 год, — автор книги обратился к биографиям главных действующих лиц этого исторического отрезка. Каждая из биографий настолько необычна, что одно лишь беспристрастное изложение всего, что случилось с героем, может поспорить по занимательности сюжета с самым захватывающим авантюрным романом. Здесь и воеводы Первого ополчения Прокофий Петрович Ляпунов, Иван Мартынович Заруцкий и князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, и организаторы следующего по времени нижегородского ополчения Кузьма Минин и князь Дмитрий Михайлович Пожарский, и подзабытые ныне исторические персонажи, без которых, однако, невозможно представить то время, — в частности, казанский дьяк Никанор Шульгин, ставший единоличным правителем и вершителем судеб громадного «Казанского царства».

---

Год 7120-й.

НИЖЕГОРОДСКОЕ ОПОЛЧЕНИЕ

ОСВОБОЖДЕНИЕ МОСКВЫ

В новолетие 1 сентября 1611 года во многих концах страны уже знали о падении Смоленска и Новгорода и о распре воевод под Москвой, закончившейся гибелью Прокофия Ляпунова и, как говорили, исходом после этого чуть ли не половины земского войска. Большинству казалось, что остался только один выход: смириться и подчиниться неизбежному приходу в столицу нового правителя — королевича Владислава Сигизмундовича, которому уже присягнули на верность. Его по-прежнему поддерживала Боярская дума в Москве, добивавшаяся от короля Сигизмунда III подтверждения, что тот непременно даст своего сына на пустующий царский трон. Наконец желаемый королевский лист был получен. Надеясь, что на этот раз все обещания будут исполнены, бояре из Москвы писали в подмосковные полки воеводам князю Дмитрию Трубецкому и Ивану Заруцкому. От себя же они выслали в Речь Посполитую, на ближайший сейм, посольство во главе с боярином князем Юрием Никитичем Трубецким. Король Сигизмунд III тем временем наслаждался триумфальным возвращением в Вильно и Варшаву, где состоялось прославление смоленского победителя, пленившего русского царя Василия Шуйского.

Положение в Москве тоже благоприятствовало польско-литовским войскам, давно превратившимся из гостей в хозяев столицы Русского государства. Удачно для себя расправившись с Прокофием Ляпуновым, Александр Госевский и его войско одновременно решили в Москве главную стратегическую задачу, разорвав едва не сомкнувшееся кольцо блокады. В начале августа в столицу вошло с запасами войско гетмана Яна Сапеги, буквально растерзавшее московскую казну и наконец договорившееся с Госевским о разделе добычи. Не пощадили даже золотую статую Христа, когда-то изготовленную немецкими мастерами для грандиозного храма, строившегося Борисом Годуновым в Кремле. Фигуры апостолов еще раньше распилил (в прямом смысле) царь Василий Шуйский, отдавший годуновское золото на переплавку и выдачу жалованья шведским наемникам, воевавшим вместе с князем Михаилом Скопиным-Шуйским. А статуей Христа поживились «защитники веры» из войска Сапеги… Царские короны, хранившиеся в казне, достались отнюдь не королевичу Владиславу, а его нетерпеливым и жадным до сокровищ царской казны подданным из Польши и Литвы[271]. Другие же «подданные» — из Московского государства — могли лишь бессильно смотреть на то, что происходит у них на глазах. Но так было не со всеми…

После гибели в полках воеводы Прокофия Ляпунова произошел раскол внутри земских сил. Именно с этими событиями в первую очередь связана история нижегородского движения Кузьмы Минина и князя Дмитрия Михайловича Пожарского. Однако начальные обстоятельства создания ополчения в Нижнем Новгороде почти неизвестны. Город услышал призыв о создании нового движения от Кузьмы Минина, а сам Кузьма был вдохновлен призывами из Троицесергиева монастыря — такой обычно рисуется картина возникновения ополчения под влиянием прежде всего «Сказания» Авраамия Палицына. Пересмотр распространенных мнений начался с книги Ивана Егоровича Забелина о Минине и Пожарском. Историк считал, что троицкая грамота 6 октября 1611 года достигла Нижнего Новгорода тогда, когда новое земское движение там уже существовало. Новые аргументы добавили Сергей Федорович Платонов и его ученик Павел Григорьевич Любомиров, автор остающейся лучшей и до сих пор самой полной истории нижегородского ополчения[272]. Оказалось, что «программа», предлагавшаяся троицкими грамотами, никак не соответствовала первоначальным целям движения; власти Троицесергиева монастыря продолжали поддерживать подмосковные полки, в то время как в Нижнем Новгороде противопоставляли себя казакам[273]. Содержание троицких писем явно обусловливалось стремлением помочь воеводам подмосковного ополчения, которым Троицесергиев монастырь был обязан своей защитой.

На нижегородцев, несомненно, оказали влияние новые грамоты патриарха Гермогена. Во второй половине августа 1611 года, после того как войско гетмана Сапеги открыло часть ворот и башен Белого города для проезда, к патриарху сумели пробраться его доверенные люди из Нижнего Новгорода — Родион Моисеев и Ратман Пахомов. С ними патриарх Гермоген передал грамоту, ставшую политическим завещанием «Второго Златоуста», как называли его тогда. Патриарх писал, что в полках Первого ополчения после смерти Прокофия Ляпунова власть захватили казаки, которые обсуждают возможность возведения на престол «проклятого паньина Маринкина сына» (сына Марины Мнишек и самозванца Лжедмитрия II). Патриарх проклинал «Воренка» и всех, кто его поддерживал, призывал нижегородцев не допустить, чтобы в Москве воцарился казачий царь. Со всею страстною силой одаренного проповедника он твердил об опасности, грозившей Московскому государству: «что отнюдь Маринкин на царьство ненадобен: проклят от святого собору и от нас». Через Нижний Новгород он стремился побудить все земские города, принявшие участие в создании Первого ополчения, чтобы они увещевали казаков удержаться от такой ошибки. Патриарх еще не отказывал полностью в поддержке подмосковным полкам, но уже разделял их на «бояр» и «казацкое войско», «атаманье» (введенное им словцо). Он просил церковные власти отовсюду — из Казани, из Вологды, из Рязани, — «чтоб в полки также писали к бояром учителную грамоту, чтоб уняли грабеж, корчму, блядню, и имели б чистоту душевную и братство и промышляли б, как реклись, души свои положити за Пречистыя дом и за чудотворцов и за веру»[274].

Для тех, кто услышал призыв патриарха, это стало основанием для действий по объединению расколовшихся земских сил. Проповедь патриарха Гермогена достигла также Казани. Там в полном соответствии с патриаршей грамотой «сослалися с Нижним Новым городом, и со всеми городы Поволскими, и с горними и с луговыми татары, и с луговою черемисою» и не позднее 16 сентября 1611 года договорились, чтобы «быти всем в совете и в соединенье, и за Московское и за Казанское государство стояти». Важный пункт этого договора состоял в противодействии казакам подмосковных «таборов», если они сами начнут выбирать царя: «…а будет казаки учнут выбирати на Московское государство государя, по своему изволенью одни, не сослався со всей землею, и нам бы того государя на государство не хотети»[275].

Однако это еще не было то движение, которое мы связываем с именами князя Дмитрия Михайловича Пожарского и Кузьмы Минина. Напротив, в Казани в то время произошел крайний случай сепаратизма. Казанские полки, напомню, пришли в июле 1611 года под Москву Однако после гибели Прокофия Ляпунова в Казани отказались признавать боярское правительство, и дело было не в высокой сознательности казанских властей, вступившихся за дворян, «притесняемых» казаками, как можно было бы подумать. До недавнего времени были известны лишь неясные оговорки «Нового летописца» о том, что казанскому дьяку Никанору Шульгину «хотящу в Казани властвовати». Однако только после находки комплекса документов о «деле Шульгина»[276] выясняются многие детали беспримерного даже для своего времени самоуправства этого дьяка, «присвоившего» себе в 1611—1612 годах Казанское государство[277].

Договоры между поволжскими городами, Казанью и Нижним Новгородом свидетельствуют о их готовности к защите интересов всей земли от казачьего произвола и продолжения самозванщины. Но нельзя было не считаться с тем, что казаки продолжали осаждать под Москвой сидевших в столице врагов Русского государства. Поэтому от деклараций о «совете» и «соединенье» до каких-то общих действий было еще далеко. За годы Смутного времени люди приучились жить самостоятельно и по-своему распоряжаться в своих городах и уездах. Например, денежные доходы, которые требовало присылать ополчение, шли в раздачу дворянам, стрельцам, пушкарям и казакам на местах. Грамоту на поместье, выданную от очередного правительства, крестьяне могли просто не послушать, посчитав ее «воровской».

Показательна история служилых «городов» Смоленска, Вязьмы, Дорогобужа и Белой, которым пришлось первыми столкнуться с королевским вторжением и выбирать, кому служить дальше — королю Сигизмунду III, отобравшему их поместья, или «земле». Историк Борис Николаевич Флоря показал, что в мае 1611 года случилось целое восстание на всей западной окраине Русского государства. Во главе его встал пожалованный «при Литве» в бояре Иван Никитич Салтыков, повернувший оружие против короля Сигизмунда III.[278] Кто-то из дворян и детей боярских западных уездов пришел воевать под Москву, другие оказались в Калуге и Брянске, где сидели воеводы Первого ополчения. Дворяне и дети боярские этих уездов, контролировавшихся королевскими войсками, получили от подмосковных «бояр» поместья из дворцовых владений в возмещение потерянных поместий и вотчин. Однако когда смоляне попытались закрепить за собою дворцовые земли в Арзамасском, Курмышском и Алатырском уездах, а также в Ярополческой волости (Вязники) во Владимирском уезде, то встретили не поддержку уездной администрации, а мужиков с топорами. «Повесть о победах Московского государства», написанная одним из таких смолян, живописала их битву с арза-масцами, которые «неразумнии тогда явившеся, не разумеша помощи Божия и Московскому государству очищения, совету всей земли не послушаша и смольяном кормов и запасов дати не восхотеша, и начаша противитися и не возмогоша». Автор «Повести…» пишет о победе смолян над арзамасцами, побитыми «за непокорство» и «два острожка у них взяли». Однако арзамасские дворяне, наоборот, считали, что мужикам, соединившимся со стрельцами, удалось отстоять свои земли от новоявленных помещиков: «и бои с мужиками были, только мужиков не осилели»[279]. По тем же причинам не удалось исполнить распоряжение об испомещении дьяка Афанасия Евдокимова в Курмышском уезде: крестьяне отговаривались, «что за помещики-де мы не бывали ни за кем; сами-де мы земскую служим службу»[280].