Нина Воронель - Секрет Сабины Шпильрайн

• Название: Секрет Сабины Шпильрайн
• Автор: Нина Воронель
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013

---

Хотя мама Валя иногда пыталась Сабину вразумить, та ни за что не хотела ее слушать. Тем более, что у мамы Вали времени на нас по сути не было: ее назначили старшей сестрой военного госпиталя и она даже ночевать приходила домой не больше двух раз в неделю. Она вваливалась в дом, еле волоча ноги, сбрасывала на пол сапоги и тяжелый армейский рюкзак, без которого теперь не выходила из госпиталя, плюхалась на кровать полураздетая и мгновенно засыпала. Утром, когда мы просыпались, ее уже не было, от нее оставалась только небольшая горка ценных вещей, вытряхнутых ею из рюкзака.

Самыми ценными она считала коробки свечей и спичек, уверенная в том, что скоро начнутся перебои с электричеством. Кроме свечей она приносила пачки муки, чая, сахара и гречневой крупы, которые велела прятать так, чтобы никакой вор не мог их найти. Мы с Сабиной устроили тайный склад всего этого богатства во внутренностях пианино, на котором все равно никто теперь не играл.

Теперь вместо музыки мы слушали сводки с фронтов. Их выкрикивал громкоговоритель, с первого дня войны подвешенный на столбе прямо под нашим окном. Сводки были ужасные, каждый день все страшней и страшней – немецкие войска продвигались на восток с непонятной скоростью, захватывая один город за другим. Сводки новостей иногда прерывались пением. Особенно часто красивый мужской голос пел: «Пусть ярость всенародная взмывает, как волна. Идет война народная, священная война!»

Но чаще громкоговоритель рассказывал, что наша армия отступает, чтобы выравнять фронт, никогда не объясняя, почему фронт должен быть ровный. А рассказывая про зверства немецких оккупантов, он никогда не упоминал убийства евреев. Так что у Сабины был повод отрицать упорные слухи об этих убийствах, расползающиеся по Ростову с той же скоростью, с какой фронт выравнивался на восток. Мама Валя удивлялась: «С каких пор ты стала верить сообщениям их радио? Ты же всегда уверяла, что все это наглая ложь!», но Сабина только поджимала губы, уходила в свою спальню и плотно закрывала дверь, чтобы голос громкоговорителя звучал не так громко.

Настоящая правда ее упорства открылась мне почти случайно. В конце сентября, когда уже начались занятия в школе, к нам неожиданно, без предупреждения, пришла Лилиана Аркадьевна Синицкая - она робко позвонила в дверной звонок и смущенно спросила: «Я не очень некстати?» Сабина обрадовалась, я последнее время редко видела, чтобы в ее глазах так засверкала искорка удовольствия: «Заходите, заходите! Мы как раз собираемся пить чай!» - бессовестно соврала она, потому что мы пять минут назад кончили обедать и никакого чая пить не собирались.

Пока они,взявшись за руки, шли в столовую, я рассматривала их и удивлялась, как они непохожи. Лилиана высокая и вся какая-то вьющаяся, всегда нарядная, даже в самом простом жакетике, как сегодня. А Сабина - маленькая, худенькая,в старой застиранной юбке и домашней кофточке, но все равно главная. Я бы не могла объяснить, в чем она главная, и вообще, что такое – главная, но, когда она начинала говорить, все замолкали и смотрели ей в рот.

Лилиана Аркадьевна села и положила на стол небольшой пакет. «Я пришла попрощаться. Мы с мужем завтра уезжаем в Сибирь, он с трудом получил эвакуационный листок на нас двоих». «Поздравляю», - ответила Сабина, как мне показалось, с завистью.

Я уже слышала про эти эвакуационные листки, без которых нельзя было купить билет на поезд, - их выдавали не всем, а только тем, кому доверяло городское начальство. Что это такое – начальство, я не знала, но ясно было, что нам с Сабиной оно не доверяет. Я даже иногда видела во сне это начальство, оно выглядело как опечатанная дверь нашей бывшей квартиры на Пушкинской и напоминало мне про исчезнувшую навек Ирку Краско.

«Я очень боюсь этого переезда. Я уже не говорю о бесконечных пересадках и бомбежках на дорогах, но главное, говорят, что в Сибири нечего есть и ужасно холодные зимы, а у меня даже шубы нет. И я понятия не имею, где мы там будем жить, на чем спать» «Так, может, не стоит уезжать отсюда, где у вас все удобно и устроено?» - дерзко вмешалась я в разговор взрослых, но Лилиану Аркадьевну это не возмутило, она приняла мой вопрос всерьез.

«Я не могу остаться здесь. То есть, я сама, может, и осталась бы, но Дмитрий очень боится за мою жизнь. Ведь я- еврейка». «Вы - еврейка? Вот уж бы ни за что не подумала!» - воскликнула Сабина, словно наново разглядывая голубые глаза и золотистые кудри нашей гостьи. «Неужели мое признание, что я ездила лечить свой невроз к Зигмунду Фрейду, не навело вас на эту мысль? По-моему, тогда все пациенты великого профессора были только евреи. Как впрочем и все его ученики и ассистенты. Все, за исключением его друга-предателя, Карла-Густава Юнга».

«Что вы знаете о Юнге, чтобы так его обзывать?» – раздраженно выкрикнула Сабина, и я испугалась, что она сейчас разобьет предпоследнюю чашку севрского фарфора. Но Лилиана не стала вступать с ней в спор, а, наоборот, лукаво улыбнулась и сообщила с намеком, что о Юнге она как раз кое-что знает: «Ведь я и его пациенткой была. Он – очень привлекательный мужчина, и я даже была к нему неравнодушна. А он очень интересовался влюбленными в него истерическими девицами – он коллекционировал их для своих научных работ».

Пальцы Сабины стиснули хлебную корочку так, что она хрустнула и сломалась: «И вы были одним из его экспонатов?» «Ну да! – засияла Лилиана всеми складочками лица. – Об этом я вам и рассказываю!» «Когда это было? Еще до Первой мировой?»

«Ну, конечно, до, перед самой войной! Ведь только тогда и можно было попасть из России в Европу. Мне было чуть больше семнадцати лет, и я все время стремилась раздеться на публике догола. Мои чопорные еврейские родители сгорали от стыда и решились истратить последние сбережения, лишь бы меня вылечить. Так я попала сперва в Вену к профессору Фрейду, а потом, когда началась война, мне пришлось уехать в Цюрих с рекомендательным письмом к Юнгу».

«Ну да, и там вы стали экспонатом его коллекции». «Именно, стала экспонатом, и никогда об этом не пожалела – это бросило отсвет на всю мою жизнь. Разумеется, маме и папе я ничего не рассказала, у них было достаточно хлопот с тем, как вернуть меня обратно домой. Но, представьте, я вылечилась совершенно!» «Я легко могу себе это представить – ведь я тоже совершенно вылечилась таким способом!» «Так вы тоже были экспонатом коллекции Юнга?» «Более того, я эту коллекцию открыла - я была ее первым экспонатом. Но тогда я так не думала, я воображала, что нашла великую любовь».

«Боже, почему мы с вами не встретились раньше? Ведь мне всю жизнь не с кем было об этом поговорить! Не с Димой же, правда? Он, конечно, ничего о Юнге не знает. А теперь говорить нам уже некогда, мне надо убегать, чтобы собираться в опасную дальнюю дорогу». «Почему же вы считаете, что остаться здесь опасней, чем уехать?»

«Но, Сабина, вы, конечно, слышали об ужасных расстрелах еврейского населения, о которых шепотом говорит вся страна?» «Но почему шепотом? Если это правда, почему не кричать об этом из каждого громкоговорителя, торчащего на столбе под каждым окном?» «Вы прекрасно знаете, почему. Потому что у нас ложь дороже правды».

И тут Лилиана заплакала, размазывая по своему светлому личику следы черной туши, которой были подведены ее глаза. Мне стало ясно, что пришло время мне вмешаться в их прыгающую с ветки на ветку беседу. Пора было спустить их с веток на землю. Я совсем недавно поняла, как выгодно быть среди взрослых умным ребенком, который притворяется наивным. Я вроде бы робко тронула Лилиану за руку и дерзко спросила: «А что вы принесли в этом пакете, Лилиана Аркадьевна?»

«Ой, совсем забыла! – вздрогнула Лилиана. – Я принесла вам одну дорогую моему сердцу вещичку, которую не могу взять с собой. Размер разрешенного нам багажа строго ограничен, а я не сомневаюсь, что нашу квартиру разграбят немедленно после нашего отъезда». Она стала развязывать веревочки, которыми был связан пакет, но руки ее так дрожали, что она никак не могла справиться с узелками. Я взяла ножницы и, спокойно разрезав веревочки, развернула старую газету, в которую была завернута небольшая круглая ваза, сверкающая всеми красками радуги.

«Что это?» – изумилась Сабина. «Вы не узнаете? Эта ваза расписана самим Густавом Климтом». Сабина нежно погладила вазу кончиками пальцев: «Густав Климт! В здешнем страшном болоте я совсем забыла о нем. А ведь он был моим любимым художником! Как я могла забыть его картины - «Поцелуй», «Портрет Адели», «Золотая рыбка», «Русалки»! Когда Юнг приезжал в Вену, мы встречались с ним в кафе Климта. Я иногда сомневаюсь - неужели это я, Сабина Шефтель, сидела за столиком с Юнгом и пила кофе со знаменитыми розовыми пирожными? Впрочем, тогда я была Сабина Шпильрайн. Была ли? Мне иногда кажется, что той жизни вовсе не было, что она мне просто приснилась. Как много раз я жалела, что поддалась уговорам мужа и вернулась сюда!».