Евгений Чириков - Зверь из бездны

• Название: Зверь из бездны
• Автор: Евгений Чириков
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-9246-0013-0

Первое научно подготовленное издание одного из замечательных писателей русского Серебряного века. Почти все произведения, включенные в сборник, с момента их первоначальной прижизненной публикации никогда более не воспроизводились.

Роман «Зверь из бездны» печатается в России впервые.

---

— Больно уж ты богомольная… Барин сердится… Либо служить, либо Богу молиться!..

После обеда приберется, сядет к окошечку и, пригорюнившись, смотрит на улицу… Как пройдет мимо солдатик, так и вздрогнет сердце. Чужой, неизвестный человек, а словно родной. Так бы остановила да поговорила с ним!.. Счастливый: не пошел на войну! Из общественного сада музыка доносится: марш играют… И кажется, что движутся рядами солдатики, в золотой пыли сверкают штыки ружей, рябят в глазах потные, усталые лица… Между ними мелькает и лицо «хозяина»… На войну гонят… Так и упадет сердце…

— Даша!..

— Здесь, барин!..

— Куда барыня ушла?

— Не могу сказать… Не знаю.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать четвертый, барин…

— Замужем?

— Замужняя… Солдатка я: на войну мужа угнали…

— Скучно? Одной-то?

— А то разя — нет?.. Чай, я не старуха…

— Вишь, какая ты грудастая!.. А?..

— А вы, барин, не… оставьте! Нехорошо…

— Щекотливая?..

— Что вы делаете? Пусти-ка!.. А ты оставь, что ли!

Вот они, господа какие!.. Борода седая, а играть лезет… Кофту, охальник, изорвал… Своей жены мало ему… Как случится барыне уйти — он тут как тут. А что сделаешь? Его ведь не ударишь!.. И чего только не говорит: и красивая, и румяная, и сдобная, и лучше нет!.. А чего хорошего? Поглядится в зеркало, улыбнется… Неужели взаправду — красивая?..

Попался барин барыне: увидала, как мять начал… Сволочью назвала, желтым билетом пригрозила и вон… За что?..

— Развратная!..

Вот ведь они какие!..

Долго без места болталась. На постоялом два месяца жила. Господи, чего только не насмотрелась!.. Была рада-радешенька, когда опять к господам в услужение попала… На этот раз барыня попалась хорошая: та была злющая да горластая, а эта — доброй души и кричать не любит… Той, бывало, все не угодишь: то перепрето, то недопрето, то — пересолено, то недосолено, поставишь не так, положишь не этак, а эта барыня — согласная, никаких пустяков к сердцу не принимает. И двор хороший: есть с кем поговорить, к кому вечерком на минутку забежать, умного разговору послушать… Кухарка в соседях, Варвара Ермолавна, хорошо на картах гадает, горничная Саша хорошо по «соннику» сны разгадывает… Один день в неделю барыня на все четыре стороны пускает: иди, куда хочешь, только чтобы к утру на своем месте быть. И кавалеры на дворе есть… Не старуха ведь: другой раз охота, чтобы на тебя, нарядную, мужчина поглядел!.. Поглядел, пошутил, ласковым словом подарил. От слова не станется, а женской гордости все-таки приятно… Никаких «глупостей» в голове нет, а отчего другой раз не пошутить да не посмеяться?.. Дворник Семен хорошо на гармонике играет. Поздним вечерком на лужке на бревнышках, как куры на наседлах, кухарки да горничные рассядутся, а Семен возьмет гармошку и зальется: «Матаню» больно хорошо отжаривает… Индо все горе забудешь — плясать захочется… К Варваре Ермолавне дружок ходит: видный из себя мужчина из антиллерии… Про войну рассказывает, газету читает.

— Ну-ка, нет ли там чего про моего-то?..

— Кто он? Пехотный?

— Солдат… В Бузулукском полку…

— Про солдат не пишут… Разя уж который героем каким себя показал: знамя у неприятеля отбил или какие чудеса храбрости показал…

— Раскинь-ка, Варвара Ермолавна, на картах! Что они мне скажут?..

Раскинет Варвара карты, молчит, соображает, а у Даши сердце стучит и лицо пылает.

— Нехорошо что-то… Удар тебе какой-то…

— Что уж это ты!..

— Все может быть, наша служба такая: сегодня жив, а завтра пуля в сердце! — замечает кавалер из антиллерии…

На Рождестве к балаганам под качели ходили… У всех — кавалеры, только Даша одна, как сирота. Смотрели на комедиантов, когда они на балкон выходили… Холодно, изо рта пар идет, на усах иней сверкает, а они в штанах в обтяжку, в цветном ластике[250], словно в чем мать родила; даже глядеть стыдно… Все шутят — весь народ около балагана со смеху покатывается… На качелях качались… Все попарно в ящики сели, а Даша одна…

— Дозвольте, барышня, с вами компанию разделить?.. Ящик на двоих, а вы, между прочим, одни!..

— Садитесь! С удовольствием! Почему же?..

Военный же… Плывет ящик к небу, а Даша на соседа косится…

— Ой, матушки!.. Страшно-то как! Дух захватывает!.. — закричала Даша, когда ящик, качнувшись, вниз поплыл, и схватилась за руку соседа.

— Ничего не будет!.. Не опасайтесь! Я вас поддержу…

Слово за слово — разговорились. Когда с качели слезали, руку подал. Голова кружится, все еще кажется, что под небом летаешь, из стороны в сторону качает… Поддержал. Пошли все к музею — он не отстает: в паре с Дашей шагает. Очень разговорчивый… В положение вошел, про мужа расспросил, успокоил, что писем нет: некогда писать их в военное время; про свое счастье рассказал: воевал с китайцами, рану имел, а жив остался и кроме того крест Георгиевский получил; обнадежил: что китаец, что японец — одна дрянь: как в штыки ударишь — он бежит без оглядки!..

— Конечно, на всякой войне могут убить, а только я так считаю, что цел и невредим ваш супруг вернется… Помяните мое слово!..

— Дай-то Бог!..

Проводил до дому. Больно приятно послушать такого человека, умеет успокоить, словом приласкать…

— Будем знакомы!..

— С удовольствием!..

— Дозвольте как-нибудь побывать у вас?..

Варвара Ермолавна свои именины на праздниках справляла: в будни некогда. В кухне тесно да и неприятность может от господ выйти: собрала гостей в трактир «Лондон». Отдельный номер взяли, пили чай, пиво и наливку. Пироги с собой были… У этих кавалеров чутье прямо собачье: пришли в «Лондон», а он уж там сидит…

— Какое приятное нахождение! — говорит. — Позвольте вас, Варвара Ермолавна, с праздником поздравить!

Подсел. Свою пару пива выставил. Очень веселый, разговорчивый, обходительный. Мальчик гитару принес: спел под гитару про войну: «Тебя с победой поздравляю, себя — с оторванной рукой!» Даша расчувствовалась: вспомнила мужа и заплакала. Все смеялись, а он понимает человека: пожалел, погладил по руке, вздохнул:

— Очень я вас, Дарья Петровна, понимаю…

И так она благодарна была за эту симпатию, что крепко ему руку под столом сжала…

А Варвара Ермолавна подпила наливочки, хлопнула в ладоши и запела:

— И пить будем, и гулять будем, а смерть придет — помирать будем…

— Что же это ты, Даша, чай, ты на именины, а не на похороны пришла…

— Извините уж…

— На-ка наливочки!..

Выпила, разрумянилась, в глазах слезы, а смеется: больно занятно кавалер рассказывает, как китайца поймал…

В трактире шум, хохот, грохот посуды… Живет народ… Плачь не плачь, а мужа не воротишь… А над ухом кавалер наклонился, прямо в щеку дышит и тихо говорит:

— Пригубьте, Дарья Петровна!.. Все ведь помрем!.. Ей-Богу! Как пить дать… Вы такая красивенькая, во цвете лет, в полном соку женщина… Два раза жить не будем… А насчет супруга не беспокойтесь… В свое время вернется… Не в монастырь же идти?.. Я сам рану имею…

Обнял за талию. Отвела руку — опять взял… Как огнем палит широкая, крепкая рука… Что же, и другие сидят с кавалерами и ласкаются!..

Хороший орган в «Лондоне»: больно жалостливо «Лучинушку» играет… Так бы махнул на все рукой и будь, что будет!.. В голове кружится, словно на качелях в ящике сидишь…

— Ласковый вы, Ефим Иваныч!.. Как родной мне…

— Я вас, Дарья Петровна, очень даже понимаю… Дозвольте с вами чокнуться за всякое благополучие!..

— Боюсь — пьяна буду…

— Одну!.. Неужели со мной откажетесь?.. Со мной-то?! А письмо вашему супругу напишем… Это для меня ничего не составляет…

Просидели до десяти часов… Проводил до кухни… Барыни дома не было… Вызвался письмо мужу писать. Даша принесла чернил и бумаги… Присели к столу, под жестяную лампочку. Ефим Иваныч засучил рукав, хлопнул по спине Дашу и долго скрипел по бумаге, а Даша смотрела чрез его широкую спину на бумагу и, хотя была неграмотная, но не отрывалась от пера, выводящего замысловатые заглавные буквы… Забудется и облокотится на спину Ефима Иваныча…

«Дрожащий супруг, умиленный Трофим Иваныч, во первых строках письма мое вам благословение и земной поклон в скорбях сердца моего в вековечной разлуке… Да сохранит вас для счастливой брачной жизни Матерь Божия и все угодники, сколько их есть. Денно и нощно рыдаю неутешимыми горючими слезами и не имею никакого утешения в скорбях. Вполне жива и здорова; в ожидании остаюсь до конца военных действий, чтобы соединиться с вами в полной нерушимой любви и согласии на многие лета…» — читал Ефим Иваныч, а Даша утирала концом кофты слезы и, покачивая головой, шептала:

— Хорошо!.. Очень хорошо!.. Все слушала бы!.. Уж так жалостливо, так жалостливо…

— А вы не плачьте, Дашенька… Не омрачайте себя…