Виктор Конецкий - Морские сны

• Название: Морские сны
• Автор: Виктор Конецкий
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-062364-8, 978-5-9725-1632-2, 978-5-17-062370-9, 978-5-9725-1633-9

Путевая проза Виктора Конецкого составляет роман-странствие «ЗА ДОБРОЙ НАДЕЖДОЙ».

«Морские сны» — третья книга этого сложного многопланового произведения.

---

— Доктора к капитану!

— Спустить «карантинный»!..

Вылезаю на свежий воздух, оглядываю пейзаж.

По носу стоит здоровенный пассажирский «Сабо-Сан-Винсен», порт приписки Севилья, Испания. По корме уругвайский буксирчик «18 июля». На противоположной стороне гавани англичанин «Дарвин».

Вдоль борта шатается много бездельничающих по случаю воскресенья любопытных уругвайцев. Приехала первая, смешанная из разных кровей, как коктейль, уругвайка. Смуглая, в короткой юбочке, стройная, в черных очках.

Свежую воду мы начали принимать из рожка на причале. Швартовщики выполняют и обязанности водолеев — развозят на грузовичке шланги, открывают рожки и засекают время. И я, увидев водолеев, машинально поднял глаза на часы — четырнадцать часов. И дернулся, чтобы заметить отсчет лага и записать его. Условный рефлекс: в это время я обычно на вахте.

Сухопутные птицы чирикают! Вот что дошло вдруг до сознания. Это не тоскливый крик бродяг и драчунов — чаек. И уж никак не гробовое молчание крылатого льва — фрегата. Нашенский, родной земной чирик. Последний раз я такое чириканье слышал на Киле в тишине умиротворенного июньского вечера среди сирени и зеленых склонов канала…

Наш героический пес Пижон сидит на верхней площадке трапа и ноет. Он уже побывал на берегу и получил крепкую взбучку от уругвайских собак. Собаки-хулиганы принадлежат кладовщику соседнего пакгауза и не сводят с Пижона бдительных глаз, мерзавцы. Трагическое положение у Пижона. Приплыл из-за тридевяти океанов и не может обнюхать столбики и углы, а они так близко! Когда матросы стаскивают Пижона на причал, он начинает дрожать всем телом. И от страха перед неизведанным, перед чужими собаками, к которым его, конечно, тянет. И от возбуждения.

Уругвайские псы — кобель и сучка, — измочалив Пижона, вернулись к хозяину. Он притворно жучил их, ибо наши матросики подняли хай. Уругвайские псины суетились и подхалимничали перед хозяином, отлично зная, что он доволен, но делая вид, что виноваты, как и положено вассалам перед патроном.

Я спустился на причал, стащил за собой Пижона на веревке. Он понял, что теперь защита есть, прыгал, как резиновый. Мы с ним прошлись от носа до кормы — просто так, размять ноги.

И вдруг на русском:

— Господин, вы плохо подстрижены!

Оборачиваюсь. Старый человек в дешевом плаще. Бледное, одутловатое лицо, обтрепанные брюки, в руках маленький чемоданчик.

— А, собственно, вам какое дело до моей головы?

— Я знаю, вы не любите тратить валюту на пустяки, — говорит он хмуро. — Я за так вас подстригу, без денег. Покормите, может быть, ужином… Недавно поляк приходил, я у них за харчи работал…

Вот она, эмиграция. И жаль старика, но мы не грузовик — специального назначения судно: лишних пускать на борт не рекомендуется.

— Спасибо, папаша, — говорю я. — Мы работаем в море очень подолгу, по многу месяцев. И потому на судне есть свой специалист. Вот он, кстати говоря. Зайцев, видишь, у тебя здесь коллега нашелся…

Матрос Зайцев, который неделю назад обкорнал меня, как бог черепаху, прилаживает беседку, чтобы красить борт, и радостно-наивно брякает:

— Вот и хорошо! Мне-то самому надо когда-нибудь подстричься!

— Ладно, я тебя сам подстригу, — говорю я сурово и многозначительно.

Старик хмыкает, разглядывает мою непокрытую голову.

— Я мастер высокого класса, — говорит он. — Покормите обедом… или ужином…

Он настырен. Ему нечего терять.

Я даю ему пачку сигарет. Он еще битый час стоит у трапа. Надеется на что-то или, может быть, выполняет специальное задание? Разве разберешься?

Вон медленно проезжает по причалу машина. Из нее женщина спокойно, в открытую фотографирует «Невель» — по частям, кадр за кадром, отдельно прицеливается по антеннам, проезжает еще раз обратно…

Бесит это нас, конечно, но она имеет полное право заниматься своим делом.

К вечеру собрались со старпомом в город. Чиф задержался. Я ждал его на портовой площади. Там было нечто вроде сухого фонтана — круглая дыра в асфальте, окруженная невысоким поребриком. И вот в эту дыру въехал уругваец, зазевавшись на живого большевика.

Старый «мерседес» уругвайца был битком набит наследниками. И еще две дамы. И вот пока уругваец медленно рулил по причалу, уставившись на меня, неуверенно улыбаясь и посасывая сигаретку, пока все его семейство тоже пялилось на меня, а я на них, — старый «мерседес» подъехал к сухому фонтану, на миг споткнулся, потом преодолел поребрик и свалился передними колесами в дыру. Проваливание сопровождалось, как и положено, скрежетом и другими неприятными звуками, которые обычно издает автомобиль, когда он въезжает не туда, куда ему положено. Зад «мерседеса» задрался, головы семейства опустились, мотнулись, мотор заглох.

— Компец, приехали! — сказал я фразу из бессмертного анекдота.

Уругваец, сидя в яме, никак не мог понять, куда он провалился, ибо площадь была обширная и совершенно гладкая, а видеть сквозь пол «мерседеса» он не мог.

Никто из семейства вылезать из машины не стал, все продолжали сидеть и пялить глаза на меня. Левое переднее крыло машины было погнуто. Человек пятнадцать мужчин-зевак неторопливо подошли к провалившемуся «мерседесу», взяли его за передний бампер и вытащили на руках из фонтана. Все это происходило как-то странно — без шуток, без подначек, без слов сочувствия — в полном молчании. Провалившийся уругваец, так и не вылезая из машины, — хоть бы на погнутое крыло посмотрел, дурак, — дал задний ход, развернулся и уехал, увозя загипнотизированное семейство.

А мы с чифом пошли в город.

Навстречу ехали через ворота порта мимо охранников другие уругвайцы, большинство на старых, допотопных машинах, которые у нас называются «антилопа-гну».

Я вспомнил Колдуэлла, его «полным-полно шведов», и бормотал: «Полным-полно уругвайцев!» Их было множество вокруг. Но уже метрах в ста от ворот порта улицы опустели; узкие припортовые улочки, засыпанные по водостокам бумажной рванью, с закрытыми дверьми маленьких магазинов, где под слоем пыли на витринах лежали подержанные вещички, оказались безлюдными — было воскресенье.

И мы шли по пустым улочкам и слышали эхо своих шагов — как в военном городе в комендантский час. Ни одно дерево не украшает припортовые улочки Монтевидео, если идешь от главных таможенных ворот перпендикулярно линии причалов. Мутные какие-то дома, мутное, серое небо, мутные потеки в водостоках, мутные обтрепанные афиши. А мутность превращается в перламутр только в одном городе мира — моем родном, — так я считаю.

Мы смотрели на витрины закрытых магазинов. Цены оказались ужасными, в два раза выше сингапурских. Правы одесситы, которые готовы рулить куда угодно, кроме Уругвая.

— Невозможно работать! — шепелявил чиф, переводя уругвайские песеты в английские фунты и фунты в американские доллары, а американские доллары в сингапурские доллары и сравнивая таким образом стоимость синтетических женских пальто на разных континентах с их стоимостью в ленинградском комиссионном магазине.

За припортовым районом город ожил. На стенах расцвели яркие афиши конкурса красоты «Мисс-69». И я подумал, что когда-нибудь будут конкурсы пожилых людей. Например, конкурс дам, родившихся в 1900 году. Кто в старости сохранил благородство, духовную красоту, чистоту и здоровье тела, элегантность походки? Правда, для этого надо немного — равность условий жизни… Когда это будет?

А пока на площади Виктории, под могучими, державными, похожими на колонны Фондовой биржи пальмами, сидят старые чистильщики сапог. Работы нет. Старики молча бездельничают. Потертый и неудачливый народ эти чистильщики сапог.

Недалеко, у входа в сквер, стоит полицейский — детина в туго обтягивающей серой форме, похожий на Геринга, громадный. Ноги, конечно, расставлены, рука на рукояти пистолета.

Все для фотокадра — «капитализм».

В центре площади Виктории возвышается постамент, на постаменте битюг, на битюге — основатель или освободитель Уругвая. Открывателя, главного пилота Кастилии Хуана Диаса Солиса где-то здесь съели индейцы чарруасы. Возможно, они съели и того матросика, который заорал: «Монте видео!» Так и не уяснив, кто на битюге, идем дальше.

Плакаты автомобильной лотереи имени Христофора Колумба…

Книжный магазин. «История христианства» в нескольких томах, внешний вид церковно-академический, простые переплеты с золотым тиснением. Огромный фолиант называется, очевидно, «Мучения народа израильского»: душегубки, толпы расстреливаемых немцами евреев, концлагеря. Книга, на которой двойной экспозицией напечатан наш рубль и американский доллар.

От непривычки к ходьбе уже ломит ноги. И дождь собирается. Хочется домой, на «Невель». Сегодня я смогу спать всю ночь до утра — приятная перспектива.