Андрей Гребенщиков - Сумрак в конце туннеля

• Название: Сумрак в конце туннеля
• Автор: Андрей Гребенщиков
• Жанр: Постапокалипсис
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-082743-5

Темны туннели Москвы и Питера, Новосибирска и Екатеринбурга, Ростова-на-Дону и Нижнего Новгорода, Киева и Харькова… Но даже в них, последних убежищах человечества, нет-нет да и сверкнет луч надежды для всех выживших. Что выхватит он из мрака? Свет или тьма поджидает в конце туннеля дерзкого? Двадцать один ответ на этот вопрос — результаты второго официального конкурса рассказов портала metro2033.ru.

И традиционный бонус — эксклюзивная история от главного редактора «Вселенной» Вячеслава Бакулина!

«Метро 2033» Дмитрия Глуховского — культовый фантастический роман, самая обсуждаемая российская книга последних лет. Тираж — полмиллиона, переводы на десятки языков плюс грандиозная компьютерная игра! Эта постапокалиптическая история вдохновила целую плеяду современных писателей, и теперь они вместе создают «Вселенную Метро 2033», серию книг по мотивам знаменитого романа. Герои этих новых историй наконец-то выйдут за пределы Московского метро. Их приключения на поверхности Земли, почти уничтоженной ядерной войной, превосходят все ожидания. Теперь борьба за выживание человечества будет вестись повсюду!

---

— Ну ты и дурак, — цедит сквозь зубы Дед.

— Знаю, — мне нечего ему возразить, многолетний спор давно исчерпал все доводы «против».

— Зачем идешь, если знаешь? — привычный вопрос, который он не может не задать.

— В этом году она не опоздает.

Дед — ему нет и тридцати, прозвище его обманчиво — нервно трясет головой. Длинная, абсолютно седая челка падает на лоб, лезет в глаза.

— Однажды ты не вернешься, — он убирает непокорные волосы, расчесывая их всей пятерней, словно гребнем. Шевелюра не слушается его, и вскоре движение неумолимо повторится. — Может, даже сегодня.

Не раз повторенное «знаю» застревает в горле. Улыбаюсь, наверное, чуть вымученно:

— Ты пессимист.

— А ты самоубийца!

Дед нервничает, всегда нервничает, когда провожает меня наверх, но никогда не говорит про смерть. Сегодня запретное слово, намек на него впервые срывается с его уст… он нервничает.

— Мне пора. — Извиняюсь, показывая на часы. — Правда, пора.

Это ложь, но я не хочу слышать его последний аргумент.

— Моя сестренка любит тебя, а ты делаешь ей больно. Каждый раз. Всегда делаешь больно.

— Прости меня, Дед.

Все заканчивается так, как и должно. Наши речи пусты, мы лишь повторяем заученные фразы. Только боль всегда настоящая.

Я иду не оборачиваясь. Мне не нужно оборачиваться, чтобы увидеть, как Дед машет вслед рукой, а быть может, крестит меня в спину, судорожно нашептывая неслышимые молитвы. Он обожает свою единственную сестру и ненавидит меня за то, что я не могу принять ее чувства. Ответить на них. Мы так зависим от тех, кого любим…

Сзади раздается оглушительный лязг запираемых гермоворот, железо делит мир на ту сторону и эту. Я — с этой, подземное убежище — с той.

Кажется, Дед что-то крикнул, прежде чем мир раскололся надвое, но это не имеет значения. Дед уже не здесь.

* * *

Перекресток. Три пути. Когда-то их было четыре, но рухнувшая пяти-этажка погребла под своими руинами дорогу на запад, оставив лишь направления на север, восток и юг. Нет, запад не оказался отрезанным навсегда, стоит лишь сделать крюк в два квартала, чтобы обойти завал, но движение на заход Солнца меня сегодня не интересует. Впрочем, как и на восход… Старые слова, ныне потерявшие всякий смысл — иссиня-черные грязные облака надежно укрыли небесное светило от человека, и наступила вечная ночь. Звучит немного пафосно, но суть отражает — здесь всегда темно.

Это справедливо, ад должен быть холодным и лишенным света. Древняя книга не врала про геенну огненную, просто не сказала всей правды. Когда небесный огонь выжег все живое, в преисподней наступила ядерная зима. Только вместо белого снега сверху все время сыплется черный пепел…

«Души погибших рвутся ввысь, но, ударяясь о небесный свод, рассыпаются в прах и возвращаются в ад» — так говорил один сумасшедший старик. Он тоже рвался вверх, убеждал всех, что оказался здесь по ошибке: «праведные найдут дорогу к Свету». Наверное, старик действительно верил в это, раз решился прыгнуть с уцелевшей двадцатиэтажки. Жаль, праведности для взлета так и не хватило…

Я иду на юг — одинокий странник во тьме, потерянный человек посреди безымянной пустыни, в которую превратился великий город. Мне уже не больно и не грустно, мне все равно. Мы — кроты, и уже не бьемся за место под исчезнувшим светилом, наша война под землей: за выживание, за крохи еды, позволяющие протянуть еще одни безрадостные и бессмысленные сутки. Не дни, — дни подразумевают свет и Солнце, а именно сутки — жалкий, пульсирующий нервными секундами промежуток между кошмарным сном и ужасным небытием.

Я устал. Станция метро, когда-то приютившая и продлившая агонию на целых двадцать лет, выпила жизнь и надежду — до капли. Плата за спасение оказалось чрезмерной. «…И живые позавидуют мертвым». Ты, который назвал метрополитен раем из мрамора и бетона, — я хочу заглянуть в твои глаза.

Сквозь пелену черных мыслей пробивается звук. Рычание. Злобное и настороженное. Люди давно не ходят южной тропой, тут слишком опасно. И нас здесь успели позабыть. Изуродованный радиацией пес скалит острые клыки, демонстрируя двуногому пришельцу свое грозное оружие. Пес огромен и ужасен на вид, но я понимаю, что это лишь щенок, глупый и неопытный. Еще не охотник, не хищник. Он боится того, чего не понимает. Я ценю его осторожную мудрость, и потому автомат остается за спиной.

— Уходи, малыш, я не трону тебя. Если судьба сведет вновь через год в этот самый день — верни долг, не убивай меня.

Слова не мои — присказка сталкеров, жалеющих патрон на неопасную пока дичь. Моя часть — про год и день. Я выхожу на поверхность единожды в год, в один и тот же день. В сегодняшний день. Это не глупая традиция и не самоубийственная блажь, как считает Дед. Это моя единственная надежда.

Щенок разочарованно скулит мне вслед: добыча, лишенная страха, чаще всего оказывается охотником — молодой мутант все понял правильно. Умный песик.

Южная тропа — это путь спокойствия. Не бесстрашия или мужества, совсем нет — мутанты не оценят твою решимость и доблесть, ведь их больше и они сильнее, а значит, ты непроходимо туп, раз бросаешь вызов превосходящему противнику, не имея козырей в рукаве. Только отсутствие чувств, эмоциональная невидимость, непробиваемое спокойствие — и это не оружие, это твои доспехи, твой щит, твоя единственная защита. Если из-под брони выглянет живой человек со своими страхами, неуверенностью или даже безумной решимостью размолотить местную живность в кровавый фарш — ему конец.

Десятки, сотни взглядов со всех сторон. Внимательных, оценивающих, опасных. Смотрите, мне не жалко, мне вообще сейчас никак. Ни мыслей, ни воспоминаний, ни чувств, я — это движение, и более ничего. Шаг, второй, третий, шаг, второй, третий. Мантра, молитва без мольбы. Шаг, второй…

Что-то хрустит под ногами. Кости? Раскрошившийся бетон? Не важно. Шаг, второй… Взглядом нельзя убить, жизни лишает пуля, а не пришедшее неизвестно откуда ощущение перекрестия на твоем затылке. Я знаю, где засели выцеливающие одинокую жертву «снайперы», они повсюду — в домах, в кронах разросшихся деревьев, в небе, на земле, под землей — со всех сторон. Но это больно — чувствовать наставленный на тебя прицел. Боль демаскирует тебя, лишает последней и единственной защиты. Нужно терпеть и загонять предательскую суку в глубину сердца, только там ее можно спрятать, сердцу не привыкать хранить в себе самое страшное, самое мучительное, самое…

Прошел. Нет больше взглядов-прицелов, нет чужого присутствия, неизбывного и ненасытного голода. Я прошел. Вновь. Как и год назад. Два, три, четыре года… Только почему же удача до сих пор не вошла в привычку, не превратилась в уверенность? Наверное, знаю, почти убежден, что однажды вертихвостка Фортуна отвернется от меня. Она может сделать это в любой момент, ведь долгий день только начинается. Стоит ли просить ее об еще одном одолжении? Жаль, что Удача совершенно глуха к нашим мольбам… Впрочем, я не нуждаюсь ни в чьих подачках — и за это неверная своевольница до сих пор любит и оберегает меня.

* * *

Недолгая прогулка по вражеской территории подходит к концу. Дед прогулку всегда называет вылазкой, но я не люблю этого слова. Есть что-то унизительное в том, чтобы вылезать из-под земли и с превеликой осторожностью прокрадываться жалкие триста метров по хорошо знакомой, почти родной улице. Я — гуляю. Пусть так, с противогазом на лице и автоматом на плече, но выползком меня никто назвать не посмеет… Это моя земля.

Останавливаюсь перед книжным магазином «Британия». Он еще немного постарел за истекший год — пыль и увядание. Но стекла в витринах держатся, а витиеватая вывеска на английском языке хоть и покосилась давным-давно, но вновь не оправдала моих надежд на эффектное падение. Одноименный остров давно превратился в новую Атлантиду, отправившуюся ко дну, в этом я почти убежден, а неоновая вывеска никак не хочет последовать тем же путем. Ну и ладно, зато благодаря ей я ни разу не пропускал нужный поворот. За «Британией» нужно свернуть направо и пройти через темный арочный туннель. Там, на финишной непрямой, меня ждет крошечное кафе.

Обидно, что в отличие от пафосного книжного «шопа», так тяготевшего к латинице, название кафешки на родном языке совершенно выветрилось из головы. Уцелевший осколок «Питерск…» ничего не будоражит в памяти. Питерский что? Или питерская? А может питерское? Прилагательное ничего не дает, никаких намеков. Жаль. Хорошее было местечко.

Долго не решаюсь войти. Нужно всего лишь потянуть тяжелую деревянную дверь и сделать шаг внутрь. Отчаянно ругаю себя за медлительность, но не могу сдвинуться с места. Это не трусость, хотя без страха здесь не обходится — зайти не сложно, тут не нужна никакая храбрость. Страшно разочароваться. Вновь. Почти так же страшно, как увидеть за дверью развалины и полуистлевшие костяки. Я пришел не за этим.