Святослав Рыбас - Генерал Кутепов

• Название: Генерал Кутепов
• Автор: Святослав Рыбас
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Япония, Англия, Соединенные Штаты глядят на Россию с опаской.

Что нам известно о той войне? То, что она, по словам оппозиционной печати, была "позорной"? То, что "бездарный царизм" ее проиграл?

На самом же деле, при всем равнодушии петербургской России к азиатским и дальневосточным делам, русско-японская война была в такой же мере войной за будущее России, как борьба Петра за выход в Европу.

С. С. Ольденбург в книге "Царствование Императора Николая II" так оценивает тогдашнюю обстановку: "Решался вопрос о выходе к незамерзающим морям, о русском преобладании в огромной части света, о почти незаселенных земельных просторах Маньчжурии. Иначе, как поставив крест над всем своим будущим в Азии, Россия от этой борьбы уклониться не могла". О двух "несогласимых судьбах" говорит американский летописец русско-японской войны С. Тайлер: "Россия, - пишет он, - должна была прочно утвердиться на Печелийском заливе и найти свой естественный выход в его свободных гаванях, иначе все труды и жертвы долгих лет оказались бы бесплодными и великая сибирская империя осталась бы только гигантским тупиком".

"Только неразумное резонерство, - писал Д. И. Менделеев, - спрашивало: к чему эта дорога? А все вдумчивые люди видели в ней великое и чисто русское дело... путь к океану - Тихому и Великому, к равновесию центробежной нашей силы с центростремительной, к будущей истории, которая неизбежно станет совершаться на берегах и водах Великого океана".

Но почему же тогда историческая оборона России на ее западных рубежах приковала нас к Европе как к "общеевропейскому дому", в котором мы всегда или робко стоим в прихожей, или отважно воюем, растрачивая национальную энергию впустую? Европа, всегда закрытая для нас английскими, германскими, французскими, австро-венгерскими засовами, была для нас неодолимым рубежом.

Впрочем, именно в царствование Николая II Россия стала осознавать, что ее будущее - в Азии. Она не хотела войны с Японией, не была к ней готова, но когда японский ультиматум поставил ее перед выбором: отступить с Дальнего Востока или защищаться, ответ был предопределен. Русские согласились почти на все японские условия, кроме защиты своих интересов в Маньчжурии. Японцы стремились к большему. Они задержали в Нагасаки телеграмму российского МИДа послу Розену на четыре дня и доставили ее уже после разрыва дипломатических отношений. Япония, закончив в 1903 году программу вооружений, хотела войны.

Подпоручик Кутепов был песчинкой в поднявшейся буре. Он не задавал себе ненужных вопросов о том, что он делает в Маньчжурии. Евразийская природа России еще не осознавалась им. Это придет гораздо позже, уже в эмиграции, когда надо будет выбирать, с кем бороться за интересы России, можно ли идти в одном строю с ее вечными соперниками. А пока же другие русские, как исследователи из далеких миров, предупреждали: "Для Всероссийской державы нет другого исхода, - или стать тем, чем она от века призвана быть (мировой силой, сочетающей Запад с Востоком), или бесславно и незаметно пойти по пути падения, потому что Европа сама по себе нас в конце концов подавит внешним превосходством своим, а не нами пробужденные азиатские народы будут еще опаснее, чем западные иноплеменники".

Эти слова и сегодня, в конце двадцатого века, явно проигранным Россией, звучат пророчески. Да только многие ли их способны понять?

В начале века таких было мало.

Судьба войны решалась не на полях сражений, и не Ляоян, не Сандепу, не Мукден определили в конце концов ее итог. Связанные с Россией всего лишь одной ниткой железной дороги войска должны были отступать, маневрировать, выжидать, то есть применять тактику 1812 года, что командующий русской армией генерал А. Н. Куропаткин и стал осуществлять, наметив рубежом отхода Харбин. В свое время Куропаткин был начальником штаба у Скобелева, но, увы, не обладал должной силой натуры да и необходимыми полномочиями. Например, ему приходилось скрывать свое намерение отступать ради выравнивания возможностей.

Впрочем, генералы Куропаткин ли, Линевич или кто-то другой не влияли на настроение российского общества, то есть на мнение просвещенной интеллигентской публики, которая желала нашей армии поражения.

"Я прекрасно помню, - свидетельствует генерал Е. И. Мартынов, - как один мой знакомый, ныне видный и притом далеко не левый член Думы, откровенно сказал мне: "Чем хуже будет вам в Маньчжурии, тем лучше станет нам в России".

Велась жестокая борьба за власть. Даже такие зубры государственности, как С. Ю. Витте не скрывал своих "пораженческих" взглядов. "Как политик, говорил он в начале июля 1904 года, - я боюсь быстрых и блестящих русских успехов; они сделали бы руководящие санкт-петербургские круги слишком заносчивыми... России следует еще испытать несколько военных неудач".

Что же говорить об оппозиции? Эсеры прямо заявляли, что всякая победа грозит России бедствием укрепления порядка, а всякое поражение приближает час избавления.

В октябре 1904 года в Париже собрались на совещание представители оппозиционных и революционных партий. Среди них было много национальных партий - польская, армянская, грузинская, латышская, финская. На конференции были вынесены резолюции "об уничтожении самодержавия", о замене его "демократическим строем, основанным на всеобщей подаче голосов", а также о "праве национального самоопределения" народов России. Революционные партии затем заседали отдельно от конституционалистов и вынесли решения пораженческого характера и в поддержку террора.

Это трудно представить, например, в той же Японии! Ведь шла война. И тем не менее это так.

Убийствами министров, губернаторов, офицеров доказывалось стремление к прогрессу общества.

До Кутепова все это доходит как сквозь толстую вату. Армия совершенно спокойна, начинает крепнуть, получая все больше и больше подкреплений. Время работает на Россию. Япония уже вывела все свои силы, а Россия еще только начала разворачиваться. Могла ли война завершиться успешно для нее? Безусловно. Это признавали и те, кто совсем не желал такого исхода. Если бы в тылу был покой, то в конце концов Куропаткин передавил бы чашу весов на свою сторону.

Однако внутренние волнения все больше мешали армии. Кому они были выгодны? Теперь уже достаточно много свидетельств, подтверждающих участие Японии в финансировании антигосударственных акций в России. Об этом писал в своих воспоминаниях руководитель эсеровского террора Борис Савинков: "Член финской партии активного сопротивления Конни Циллиакус сообщил центральному комитету, что через него поступило на русскую революцию пожертвование от американских миллионеров в размере миллиона франков, причем американцы ставят условием, чтобы эти деньги пошли на вооружение народа и распределены были между всеми революционными партиями. Ц.К. принял эту сумму, вычтя 100 000 фр. на боевую организацию".

О значительной помощи японцев русским революционерам как о бесспорном факте писал в книге "Закат России" английский журналист Диллон. О связях Циллиакуса с японским полковником Акаши, "который вручил ему значительную сумму денег на закупку оружия для восстания в Петербурге и на Кавказе", говорит в воспоминаниях и П. Н. Милюков.

Конечно, из этого вовсе не следует, что первая русская революция взошла на долларах и иенах. Было достаточно и своих, отечественных дрожжей, прежде всего то противоречие, которое разрешали реформы Столыпина.

Но зададимся вопросом, какая часть русской смуты привнесена со стороны?

Точного ответа мы не знаем. Зато будет уместно в качестве иного довода привести суждение С. Ю. Витте, который, кстати, был ярым противником войны:

"Между тем, если взирать на будущее не с точки зрения, как прожить со дня на день, то, по моему мнению, наибольшая опасность, которая грозит России - это расстройство церкви православной и угашение живого религиозного духа. Если почтенное славянофильство оказало России реальные услуги, то именно в том, что оно выяснило это еще пятьдесят лет назад с полной очевидностью.

Теперешняя революция и смута показали это с реальной, еще большей очевидностью. Никакое государство не может жить без высших духовных идеалов. Идеалы эти могут держать массы лишь тогда, если они просты, высоки, если они способны охватить души людей, - одним словом, если они божественны. Без живой церкви религия обращается в философию, а не входит в жизнь и ее не регулирует. Без религии же масса обращается в зверей, но зверей худшего типа, ибо звери эти обладают большими умами, нежели четвероногие... Мы делаемся постепенно менее всех верующими, Япония нас побила потому, что она верит в своего бога несравненно более, чем мы в нашего. Это не афоризм или настолько же афоризм, насколько верно то, "что Германия победила Францию в 1870 г. своей школой".

И разве не прав Витте?

Но Кутепов, думается, вряд ли бы с ним согласился. Армия стояла крепко - и в вере, и в дисциплине. А взглянуть шире, посвободнее, ему не было необходимости. Его удел - самый передний край боя.