Юрий Валин - Десант стоит насмерть. Операция «Багратион»

• Название: Десант стоит насмерть. Операция «Багратион»
• Автор: Юрий Валин
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-69552-2

Новый военно-фантастический боевик от автора бестселлеров «Самый младший лейтенант» и «Мы одной крови!». Сверхсекретное подразделение ГРУ продолжает боевую работу по корректировке истории, забрасывая разведывательно-диверсионные группы из XXI века на Великую Отечественную войну. Их очередное задание — рейд по немецким тылам летом 1944 года в разгар операции «Багратион». Но на этот раз им придется столкнуться не только с отступающими частями Вермахта и ваффен-СС, не только с карателями и полицаями, но и с ягд-командой тайной нацистской организации «Hopfkuc» («Кукушка»), созданной для изменения реальности и готовой на всё, чтобы переиграть Вторую Мировую войну в пользу гитлеровского Рейха…

---

— Ничего, молодцом держишься. До свадьбы заживет. Бери пакет, до мотоциклетного батальона проскочишь. От них связной здесь, да боюсь, схитрит, скажет, что пробиться не смог. Проконтролируешь, политрук.

— Товарищ капитан…

— Проскочите. Тут рядом, если без нервов. Выполнять.

Пакет никакой не пакет, а записка на четвертушке листа. Андрон сунул ее в карман гимнастерки, полез в коляску «ТИЗа».[6] Сержант-мотоциклист глянул испытывающе:

— Не растрясет, с головой-то?

— У нас приказ, товарищ сержант.

— Так понятно. Через маслозавод попробуем?

— Я на том краю не был. Главное, на фашистов не наскочить. У нас приказ…

Трясло немилосердно. Андрон держался за люльку, смотреть по сторонам не мог. Улочки, пожары, развалины…

— Не, здесь не проскочим. Вон как лупят. По параллельному проулку рванем? А потом садами? — прокричал мотоциклист.

— Давай…

Лебедеву было плохо. Голова болела от тряски, оттого, что приближались к пулеметной трескотне. Сожгут. Прямо в коляске сожгут. Останется сидеть черная грубая кукла. Будет вонять мясом пережаренным.

Андрон коротко и больно сблевал на пулеметный вертлюг.

— Товарищ лейтенант?!

— Стой. Сознание теряю. Высаживай, в глазах совсем темно, не вижу ничего. Потом заберешь. Приказ… — Лебедев полез в карман.

Мотоцикл, стреляя сизым дымом, укатил туда, где совсем не выхлопы стреляли-трещали. Андрон обессиленно сидел в пыльной лебеде. Сержант заберет на обратном пути. Надо будет сразу в санбат. Да к черту иллюзии, не будет сержант сюда заезжать. Гадина! Что ему чужой младший политрук? Да и просто забудет. Или убьют сержанта.

Сидеть было бессмысленно. Шальная пуля. Или бомба. У немцев в воздухе полное превосходство. Что хотят, делают. Это поражение. Полное поражение и разгром, дивизия тает, истекает кровью…

Смеркалось. Андрон лежал на старом сене, скрючившись и обхватив живот руками. Желудок крутило от голода. И от контузии, наверное. Папиросы давно кончились. Андрон сквозь прореху в крыше дотянулся, сорвал три недозрелых яблочка. Сарай брошенный, никто не наткнется. Но нужно что-то делать. Накрапывал дождь. Бомбежки, наверное, уже не будет, стрельба на окраинах стихает. Возможно, немцы уже в городе. Сдаться? Нет, лучше смерть! Все равно ведь могут расстрелять. Звезда суконная на рукаве, коммунист. Понимают ли немцы разницу между кандидатом в члены партии и членом партии? Вряд ли. Нельзя рисковать. Андрон Лебедев талантлив. Мало кто способен осознать, как истинно уникален и ценен подлинный Художник. Что они вообще понимают?! Одинаковые, как набор оловянных солдатиков. Воображающие, что искусство это лубок, растиражированный бездушным офсетом. Шаблонный сюжет и шаблонные персонажи, напрочь лишенные глубины, — как же это гадко и глупо. Аляповатые цвета, непроработанная техника, употребленные вкривь и вкось приемы, нарушенная композиция, отсутствие понятной, человечной идеи, порнография в виде этого страстного потакания газетной бесстыдной плакатности — вот признаки чудовищно плохой живописи…

Тихо снаружи. Нужно что-то делать. Андрон поправил бинт на голове, нашарил фуражку. Нельзя здесь подыхать. Уже понятно, что война скоро кончится. И Андрон Лебедев — человек и Художник — не имеет права околевать, как собака.

Из-за плетня Андрон видел, как по улице прокатилась повозка, за ней шли усталые красноармейцы. В сумраке белели бинты, но некоторые из бойцов были с оружием. Значит, не пленные. Следовательно, немцев в городе нет. Нужно идти к штабу, как-то объяснить. Вывезут…

Андрон застонал сквозь зубы. Стоит наткнуться на того капитана, и трибунал. Приказ не выполнил, самовольничал. Но ведь контузия. Контузия — смягчающее обстоятельство. Был не в себе, потерял сознание. Хотя в госпитале комиссия может не поверить. Но ведь есть контузия, есть! Должны вывезти…

До штаба Андрон не дошел. На перекрестке наткнулся на груду вещей — видимо, с машины или подводы в спешке сваливали. Узлы, чемоданы, швейная машинка. Кажется, чуть дальше лежал труп. Гражданский какой-то. Лебедев собрался обойти мертвеца подальше, но тут ноздри уловили запах съестного. Андрон нагнулся, инстинктивно втягивая ноздрями дразнящий запах. За домами взлетела ракета, озаряя белым светом верхушки деревьев. Сидя на корточках, Андрон огляделся — никого. Раскрытый чемодан, какое-то тряпье… Корзинка… Какая-то скотина уже успела помародерствовать: от скомканной газеты пахло исчезнувшей жареной курицей, бутыль с подсолнечным маслом была разбита. Лебедев опустился на колени, отбрасывая тряпье. Есть! Мятые, но приличные вареные яйца, сплющенная булка, что-то сладкое и липкое — это нужно в тряпку завернуть. Бутылка… молоко!

…Отяжелев от еды, Андрон задремал. Под дерюгой было тепло, слегка пахло собачьей мочой, но самого пса во дворе, к счастью, не было. Наверное, бомбой убило. Дом лежал в руинах, зато сарай уцелел, за дровами было спокойно. Несло гарью, но вовсе не тем утренним ужасом.

* * *

Проснулся от грохота — по улице ползли танки. Вскочил, успел разглядеть: свои, советские. Похоже, перегруппируются. Здорово — значит, город удержали. Может, и не все кончено? Нет, надо к штабу идти.

Хотелось пить, курить и, наконец, покинуть разрушенный город. Андрон потянулся к паре яиц, отложенных на завтрак, и содрогнулся: рядом с дерюгой валялись женские панталоны с огромным кровавым пятном. Тьфу, черт, — это же то вишневое варенье, что вчера из корзины начерпал. Да, молока было маловато, во рту до сих пор все от сладкого слиплось…

Умываться пришлось у пробитой осколками бочки, неудобно перегибаясь через край. Вода пахла болотом, но Андрон не выдержал, напился. На окраинах снова грохотало, видимо, немцы наступали. Ладно, тот капитан наверняка там, на позициях. Нужно идти к штабу.

Наверное, от дурной воды сильно скрутило живот. Лебедев долго страдал, сидя на корточках, и даже во время налета пикировщиков ничего не мог с собой поделать. Впрочем, немцы отбомбились по окраине.

Дерюгу пришлось отодвинуть в другой угол. Андрон лежал, чувствовал, что умирает, и смотрел на корявые кроличьи клетки. На некоторых еще виднелись присохшие шерстинки — трепетали от далеких разрывов. Да, жизнь мимолетна. Но человек не животное. Талантливый человек оставляет после себя свои мысли и свои картины. Уходит в вечность. Андрон повернулся на спину и сказал щелям в низком потолке:

— Я признаю за человеком право жить счастливо, верить в то, во что он захочет, мыслить так, как он захочет. Но не признаю права на дурное, оскорбительное искусство. Слышите вы все?!

Держась за живот, Андрон встал, брезгливо взял измазанные панталоны и зашвырнул за клетки — женское белье его пугало с детства.

К штабу Лебедев решил вернуться дворами. В одном из дворов окликнула непонятно откуда выбравшаяся девчонка:

— Ой, товарищ командир, та шо там деется-то?

— В погребе сидите? — мрачно спросил Андрон. — Вот и сидите дальше. Не мешайте Красной Армии бить фашистского зверя.

По улице двигались бойцы, катились машины — подразделения отходили к восточной окраине. Все разодранное, мятое, битое, жалкое. Расхристанные красноармейцы, бредущие едва ли не толпой. Пролязгал огнеметный танк — за башней лежали, чудом не падая, раненые. Снова бойцы, матерящийся старший лейтенант. На грани паники: всё — не удержат город.

Андрон нервничал, но выйти не решался. Момент нужен…

Десятка два красноармейцев, растянувшись, брели по улице, впереди пулеметчики волочили «максим». За перекрестком лопнул разрыв мины, бойцы оглянулись, шедшие сзади перешли на рысцу.

Андрон расстегнул кобуру «нагана» — пальцы дрожали. Нет, нужно выйти. Возможно, последний шанс уйти от фашистов.

Младший политрук Лебедев перевалился через забор в проулок, поправил фуражку и, стараясь ступать твердо, вышел наперерез к отступающим.

— Стой! Приказ отходить был? Кто старший?

Шедшие впереди приостановились. Смотрели на бледного политрука с перевязанной головой.

— Да убило лейтенанта. А приказ отходить был, — пробормотал один из пулеметчиков. — Там танкисты прикрывают. Ихний капитан и приказал…

— Приказ был на отход! В Красной Армии отход — мера вынужденная и сугубо временная, — Андрон старался говорить решительно, помогая себе сдержанной жестикуляцией — эта мужественная короткая отмашка левым кулаком сверху вниз смотрелась крайне убедительно. — Товарищи красноармейцы! Приказываю принять достойный вид. Гражданское население должно запомнить нашу героическую армию, а не анархическую толпу вояк. Подтянулись, в колонну по два, становись!

Постукивали по булыжнику колеса пулемета, топали ботинки и сапоги. Андрон шагал сбоку. Хотел приказать «подобрать ногу», но не стал. Оборванные, измученные, отупевшие — какая уж тут дисциплина? Но все равно — проигравшая армия, все равно армия. Эстетика трагической гибели, о ней можно бесконечно спорить, но как трудно будет ее рисовать…