Святослав Рыбас - Красавица и генералы

• Название: Красавица и генералы
• Автор: Святослав Рыбас
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Возница перекрестился и, повернувшись к Нине, сказал, что она наперекор туману увидела-таки главный собор.

Возле дверей стоял большой автомобиль и несколько оседланных лошадей. Зеленые крашеные двери были открыты, Нина и Виктор вошли в собор и остановились, услышав чтение отходной молитвы, и перекрестились. Возле алтаря стояли шесть открытых гробов. Рядом с ними, опустив обнаженные головы, слушали священника казачьи офицеры, среди которых заметнее других был высокий полный генерал. Нина узнала войскового атамана Каледина, пришедшего проститься с павшими юнкерами. Когда-то в годы ее детства он был начальником юнкерского училища.

Священник закончил молитву и положил белые венчики на лбы убитых. Музыканты на хорах заиграли печальный тягучий "Коль славен наш Господь в Сионе...".

Нина подошла ближе, вглядываясь в лица заснувших вечным сном юношей, и под влиянием молитвы и музыки ей вспомнился Петр Григоров, ее муж, которого она не успела полюбить при жизни. У него могло быть в смертную минуту такое же спокойное, чуть улыбающееся лицо, как у лежавшего в первом гробу русого юноши, но могло быть и пробитое, с черной застывшей кровью, как у лежавшего во втором гробу. Нина заплакала над этими горестными открытыми гробами, оплакивая павших и вознося Богу молитву об укреплении для борьбы ее души.

Выйдя из храма, она ощутила, что на нее смотрят выходящие следом офицеры. Она подошла к подводе, села на Викторову бекешу и, замечая углом глаза, что на нее смотрит генерал, думала одновременно и о генерале, и о Григорове, и о предстоящем устройстве в городе. Ей казалось, что слезы были некстати, из-за них она подурнела еще больше.

- Наверное, казачка, - услышала Нина голос. - Женщины сердцем скорей на нашей стороне, чем фронтовики...

Она решила, что ее окликнут, но этого не случилось. Автомобиль заурчал и поехал.

Нина шлепнула ладонью по грядке, сказала:

- Трогай.

"Да, - подумала она, глядя на свои забрызганные чулки и грязные сапоги, - побили таких молоденьких... И людей мало в храме... А на меня, такую замурзанную, им наплевать".

- Чего рты пораззевали? - спросила она у Виктора и возницы.

Ей стало понятно, что нужно делать. Сейчас они поедут на Московскую улицу, остановятся там у Евгения Васильевича Колодуба, давнишнего знакомого семьи Григоровых, она возьмет горячую ванну, потом посетит модные магазины, потом получит кредит в банке как владелица большого рудника - и уже тогда поглядим, господа!

Виктор запрыгнул в телегу. Хлопнули вожжи. Поехали.

"Он пойдет в армию, - мелькнуло у Нины. - Его могут убить... Как мне представить его Колодубу? Как-то нехорошо: юноша при вдове... Сразу лезет в голову пошлятина... Да что мне оправдываться? Он не бросил меня в самую тяжелую минуту..."

Дорога до Новочеркасска с ее грубыми кочевыми обстоятельствами сблизила их как двух товарищей, и теперь, в завершении, когда Нина вновь делалась хозяйкой, она начинала думать, какую роль будет играть при ней Виктор и не могла сказать себе что-то определенное.

Неопределенность положения Виктора обнаружилась сразу же у Колодуба, когда Нина замялась, не зная, как представить спутника. Друг? Знакомый? Сотрудник? Все не подходило. Просто Виктор Игнатенков?

- ... Он привез меня сюда, - пояснила она, чувствуя, что отталкивает преданного человека. Привез - значит, что-то вроде возчика, работника. И Колодуб вопросительно глядел на Виктора, одетого в распахнутую бекешу, державшего тощие мешки.

- Это брат моего друга летчика Игнатенкова, слыхали такого? - сказала Нина.

- А! - кивнул Колодуб. - Очень рад. Ну раздевайтесь, что ж вы стоите...

У него сделался добродушный вид, толстые щеки, пышные усы с закрученными концами, короткий седоватый бобрик - все приобрело либеральное, отеческое выражение.

- А вы живете как буржуи! - сказала Нина и подошла к окну, выходившему из прихожей во двор. - Вот орда нагрянет, не простит...

Домашняя прислуга, пожилая женщина лет сорока, укоризненно цокнула языком и вздохнула, глядя на ее сапоги.

- Эх, миленькая! - сказала ей Нина. - Я из-под смерти бежала... Ребеночка оставила. Все не могу в себя прийти...

Она говорила твердым властным голосом, как будто отчитывала прислугу за бестактность, и с каждым словом снова становилась хозяйкой, но не прежней, помнившей, что рудник и усадьба достались ей случайно, а хозяйкой, готовой спасать свое гнездо. Сейчас у нее ничего не было, кроме этой готовности.

В окно были видны развешанные во дворе простыни. Здесь жизнь была мирной, несмотря на отпеваемых в соборе, на горе убитых юношей. Она притворилась мирной. И Колодуб, и прислуга тоже притворились, словно кого-то обманывали. Колодуб натянуто улыбался, слыша ее колющий голос.

- Где вы меня приютите? - спросила Нина. - Я хочу привести себя в порядок.

Она решила устраиваться, не дожидаясь приглашения. За ней было это право. Она побывала в шкуре преследуемой, свыклась с мыслью о потерях и входила в новую жизнь, где были смерть и родина.

3

В январе тысяча девятьсот восемнадцатого года Новочеркасск представлял собой два разных города: старую донскую столицу и град скорбей человеческих, пристанище беженцев из Центральной России. На стенах домов еще болели призывы отдела записи в Добровольческую армию, но ее немногочисленные отряды во главе с генералами Алексеевым, Корниловым и Деникиным уже перебрались в Ростов. Сотни офицеров держались под Батайском, Таганрогом и Хопром против тысяч и тысяч утративших связь с державой солдат.

Донское Войско, пожалованное знаменами русских царей за походы и войны, выставившее против австрийцев и немцев шестьдесят полков, рассыпалось по хуторам и станицам. Донское правительство заседало, атаман Каледин командовал, а под Лихой и Зверевом партизанский отряд двадцатисемилетнего есаула Василия Чернецова, состоявший из юношей, дрался с красногвардейцами. Позором молва клеймила казаков, не пожелавших отдать добровольцам своей четерыхорудийной батареи и уступившей только после крепкого магарыча.

Россия Пушкина, Гоголя, Достоевского, Толстого вдруг сделалась жалкой побирушкой, и ее гнали отовсюду, насмешливо глядя на горстку молодых людей, не успевших распроститься с прошлыми химерами и готовых биться до конца.

Нина и Виктор нежданно-негаданно, спасаясь от земляной Руси, очутились на маленьком острове, окруженном красным пламенем.

* * *

От нее исходил дух дерзости и свободы. Она сперва была неудобна, потом к ней приспосабливались, делали скидку на пережитое ею. Евгений Васильевич Колодуб уступил Нине право распоряжаться в его доме, освободив для нее собственный кабинет и велев подозрительно глядевшей на непрошеную гостью супруге не вмешиваться.

Невмешательство означало подчинение как монархическим речам шахтовладелицы, так и ее решениям, что либеральным Колодубам было неловко. Сам Евгений Васильевич голосовал за конституционных демократов, видел будущее государственное устройство подобно новгородскому вечу и русские беды числил от самоуправства монархии и робости народа. Его супруга в свое время закончила Мариинский институт в Новочеркасске, была о себе высокого мнения. Она - круглолицая брюнетка с выразительным увядающим лицом. Ей, по сути, было безразлично, что будет - монархия или буржуазная республика, но она стояла на стороне мужа и защищала свои интересы, опасаясь, что молодая вдова возьмет над ним чрезмерное влияние. Ее дети, девица-дочь и гимназист седьмого класса, относились к Нине по-разному: дочь - с опаской, сын - с чрезмерным интересом. В его взглядах Нина читала неприличные мечты, что, конечно, не осталось тайной и для матери.

Однако Нина прожила у Колодубов всего несколько дней. Ей удалось получить кредит от Азовско-Донского банка, и она переехала в гостиницу "Европейская", оставив Виктора и вернув ему деньги за лошадь.

Она не ожидала, что он оскорбится.

- Бросаешь меня? - спросил он. - Мавр сделал свое дело?

Денег брать не захотел, сказал, что они дурно пахнут.

Действительно, то, что ей удалось достать в условиях ведущихся военных действий, вызвало удивление даже у Евгения Васильевича. Однако мужчины были в своих догадках примитивны. Она встретила сослуживца покойного мужа, полковника Улетинова, который привел ее к Каледину, и тот, узнав ее, отдал распоряжение казначейству. Ее честь не пострадала. То, что случилось с ней летом с Симоном, она вспоминала как сквозь туман. Надо же, отхлестала кнутом французика!..

Но казначейство атамана не могло выделить ни рубля.

Не было денег даже для Добровольческой армии, ведущей бои под Ростовом; Корнилов звонил Каледину, угрожал снять войска с Таганрогского фронта, если не будет финансовой помощи... Подполковник из казначейства глядел на Нину с сочувственной усмешкой, и она поняла, что ей надо полагаться на самое себя. Оставался банк, с которым она раньше вела дела и представитель которого Каминка предлагал ей организовать акционерное общество. Нина пошла в банк, зная, что заложит там свой рудник, но освободит душу.