Надежда Чертова - Большая земля

• Название: Большая земля
• Автор: Надежда Чертова
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-265-00458-0

«Большая земля» — самостоятельная часть романа «Пролегли в степи дороги».

Действие романа «Большая земля» охватывает сорок лет жизни степной деревни — от русско-японской войны до весны 1943 года. В нем живут и действуют представители нескольких поколений крестьян, в частности семья Логуновых, где «золотым корнем» рода является Авдотья, народная поэтесса, о которой М. Горький сказал: «Надо, чтобы вопленица Авдотья Нужда спела отходную старому миру».

---

Она бережно протерла оконца, собрала натаявшую на подоконниках воду, сняла и отряхнула расшитое полотенце, висевшее в переднем углу. В ведрах не было воды. Наталья взяла их и, стараясь не греметь, вышла за ворота. Утро было тихое, солнечное. Жмурясь от сияющей белизны снега, Наталья остановилась у колодца и с нетерпеливым волнением заглянула в его глубокий сруб. Темный четырехугольник воды едва был виден из-за толстых наледей. Показалось, что нешумные арыки, в которых она черпала воду восемь лет, были только во сне. Она наполнила ведра, подцепила их на коромысло и огляделась.

Кривуша была такой же, как в детстве. Те же резные наличники на окнах у Семихватихи, та же низенькая изба у Дилигана, а за ней овраг, черный от золы и головешек. У Маришиной безверхой избы озабоченно копошился мальчишка в старой шубенке. Наталья взволнованно подумала: «Никак Кузьма! Сколько времени утекло!»

Когда она вернулась в избу, Николай поднялся с постели, поглядел на нее сонными синими и, как ей показалось, строгими глазами.

Она поставила ведра на лавку и тихо сказала:

— Мороз на улице-то.

Из-за печки вышла Авдотья, одетая, с самоваром в руках.

— Хозяйничаешь? — мягко спросила она.

— Какое уж это хозяйство, не в тягость, — смущенно ответила Наталья.

Она быстро выскоблила стол и подоконники, потом подоткнула юбку и принялась мыть пол. Николай начал одеваться. Авдотья хлопотала в закутке. До завтрака никто не сказал ни слова. Только дрова трещали в печи да отблеск пламени метался в отмытых стеклах.

Пить чай сели в избе, наполненной привычными запахами кизячного дымка и свежевымытого пола. Авдотья не успела поставить чашки, как во дворе мелькнула высокая тень и в избу вошел Иван Корягин.

— За тобой, Авдотья Егорьевна… — начал было он, но тут же узнал Николая. Рябое лицо его радостно вспыхнуло. — С приездом! — сказал он, протягивая Николаю широкую ладонь. — Когда же это? А мы уж не чаяли вас видеть!

Не дожидаясь ответа, торопливо объяснил:

— Я нынче исполнителем хожу. Сейчас вот за Авдотьей Егорьевной послали, в правлении ее ждут. Да ты ведь, Николай Силантьич, ничего о наших делах не знаешь! Без Авдотьи Егорьевны председатель-то наш, Гончаров, как без рук. Да что Гончаров — сам Ремнев совет с ней держит, такое ей уважение нынче.

— Та-ак. — Николай потрогал рыжие усы. — Ты про себя расскажи, дядя Иван. Колхозник, что ли?

— А как же!

— Думаешь, лучше так-то?

— Да уж хуже не будет.

Оба помолчали, испытующе поглядели друг на друга.

Авдотья торопливо допила чашку, оделась и вышла. Наталья встала, заглянула в печь. Там дотлевали две головешки. Наталья накинула шубу, сгребла головешки в чугунок и выбежала во двор. Она прошла через задние ворота, спустилась на дно оврага и выбросила головешки в снег. От дыма защипало в глазах. Подхватив чугунок, она полезла было вверх, но странно знакомый голос вдруг остановил ее:

— Наталья! Неужто ты?

Чугунок вывалился у нее из рук. Навстречу ей шел высокий широкоплечий мужик с малышом на руках. Это был Прокопий Пронькин. Она сразу же узнала его по затаенной и колючей улыбке, которой умел улыбаться только он. Опустив малыша наземь, он встал перед ней именно таким, каким она, бывало, видела его в нечастых, но мучительных снах.

— Приехали вот, — чужим и каким-то деревянным голосом сказала она. — А это что же, сын твой?

— Сын, — спокойно отозвался Прокопий. — Меньшой. — Он оглядел ее с головы до ног.

Наталья выпрямилась и судорожно одернула юбку. Он был все такой же — большой, сильный, прочный, только еще шире раздался в плечах да на скуластое лицо легло выражение ленивой мужской силы.

— Приехали к домам, — растерянно повторила Наталья, — да вот, кажись, не вовремя.

— Да-а, дела у нас крутые идут, — сказал Прокопий. — А вы как, в колхоз зайдете иль одноличниками жить будете?

— Николя не больно в колхоз-то хочет.

Наталья покраснела, подавленная сложным чувством стыда и злобы за ту женскую непреодолимую робость, которая охватила ее при виде Пронькина.

Сочные губы Прокопия кривились не то от усмешки, не то от жалостливого удивления перед болезненной худобой Натальи.

— Вам и нужды нет в колхоз заходить, бедняки ведь из бедняков, притеснения никакого не будет. — Прокопий сказал это спокойно и рассудительно. Но вдруг рассердился и рванул за ручонку мирно сопевшего малыша. — Это нам, хозяевам, деваться некуда. Хоть в колхоз, хоть об стену лбом!

Злобное его лицо с раздувающимися ноздрями поразило Наталью; она хмуро сказала:

— Чего это ты говоришь как неладно…

Прокопий спохватился и притворно захохотал. Сердитые его глаза стали вдруг влажными и льстивыми.

— Эх, Наталья, Натальюшка! — ласково протянул он. — Может, я от того лета закаялся, запечалился…

— Что ты! — испуганно отстранилась от него Наталья, сразу поняв, о каком лете он говорит. До боли ярко вспомнилось ей гумно, разваленное сено, красный свет солнца, ее сдавленный крик и безусое, воспаленное, дикое лицо молодого Прокопия.

— Женился, как на льду обломился, — жалобно сказал Прокопий и подхватил озябшего малыша на руки. — Жена у меня стара, ряба, а каждый год рожает. Ты против нее голубка.

Наталья опустила голову, прикрылась ладошкой. Она тяжело дышала.

— Детей, поди, не растишь? — строго спросил Прокопий.

Она глухо откликнулась:

— Нету.

— А у меня вон какие мордастые родятся.

Он добродушно вздохнул, и голос его снова смяк.

— Вот бы у нас с тобой, Наташа, дети были!..

Наталья из-под ладошки метнула на него быстрый взгляд.

— Николай Силантьич, говорят, на войне газами испорченный, — как бы вскользь добавил Прокопий и, словно не замечая смятения Натальи, принялся рассказывать, как он поссорился с отцом и как его, бездомного, присватали к дочери Клюя — Анне. Вот уж и дети пошли у них, однако в улице Анну никто не зовет Пронькиной, а по-старому — Клюихой, потому что хозяйствует в доме не муж, а жена.

Не слушая его, Наталья схватила чугунок и по черной от золы тропе побежала вверх.

В избе она застала горячий спор. Корягин, отодвинув самовар и чашки, навалился на стол всей грудью. Лицо у него было розовое и потное. Николай сидел сгорбленный, строгий.

— В достатке, говоришь, живу? — громко, словно глухому, кричал Иван. — Верно, оборачиваюсь, сам себя кормлю: что посеял, то и съел. А если, допустим, неурожай? Сухой год? Сам знаешь, не удивленье это у нас. Значит, годом — пан, а годом — пропал?

Наталья загребла угли в печи и села к столу, чтобы перетереть посуду. Губы у нее пересохли, на щеках горели два ярких пятна.

Николай поднял голову. У Натальи в руках дрогнула чашка. Из-за самовара она тайно, внимательно взглянула на мужа. В молочном свете зимнего солнца слабо золотилась светлая щетинка на его щеках, худое скуластое лицо казалось бескровным.

— Суховей одинаково и колхозные поля сожжет. Не остановишь, — сказал он звенящим голосом.

Иван вскинул изъеденные оспой брови.

— На народе беда не страшна. Вникаешь, от государства колхозу скорее помощь выйдет. Не оставят.

Николай с любопытством уставился на разгорячившегося Ивана.

— А теперь еще то пойми. — Иван понизил голос. — Девок-то у меня куча. Замуж выдавать надо? Надо. Сколько того приданого должен я сготовить? Пожалуй, за первой отдашь избу, а за последней — ворота.

— Ну? — не понял Николай. — А в колхозе…

— Сами себе наработают… сколь душе угодно!

— Вон как! Вижу, расплановал.

— А то? Думал-думал, аж голова раскололась… — Иван тяжело поднялся, одернул рубаху. — С меня хватит.

Он взял со скамьи шубу, но неожиданно заволновался, уронил шубу на пол и, взлохмаченный, огромный, потряс перед самым лицом Николая короткопалыми жесткими кулаками.

— Во силища! Вникаешь, Николя? Работать охота! И чтобы без обиды, без долгов, без страху… для своего сердца! И девки мои… — Он разжал кулаки, тихо засмеялся. — Смирные они у меня, а уж на работу ярые!

Николай вышел проводить Ивана. Они простились у ворот.

Солнце стояло высоко, был безветренный полдень. Николай сдвинул шапку, на лоб ему упал теплый солнечный луч. С дороги потянуло талым навозом. Снежный сугроб у избы слегка осел и подернулся тусклыми крупными слезами. Николай привалился к плетню, задумался.

Чьи-то медленные хрустящие шаги вывели его из забытья. Перед ним, не выказывая от встречи ни удивления, ни радости, стоял Левон Панкратов. Николай едва узнал старика: под глазами у него набухли желтые мешки, седые волосы, спутанные и похожие на паклю, выбились из-под шапки.

Они поздоровались. Николай нерешительно сказал:

— Весна идет, дядя Левон.

— И то: первого марта, на Евдокею, кура водицы из лужи напьется, вот тебе и весна будет красная, — с готовностью ответил старик.