Вадим Баевский - Счастье

• Название: Счастье
• Автор: Вадим Баевский
• Жанр: Русская классическая проза

---

А самого Руднева в это самое время в Москве провалили на защите кандидатской диссертации о стихе Блока. Это был подлинно новаторский труд на докторском уровне, по выработанной Рудневым методике позже было защищено приблизительно два десятка диссертаций. Выходили книги. Но это позже. А тогда... Тогда он оказался без ученой степени, без работы, без крыши над головой для себя и своей семьи. "Попахивает формализмом", - сказал на защите один из членов диссертационного совета.

В этот катастрофический миг Руднева спас другой рыцарь науки - Юрий Михайлович Лотман. Он сумел выкроить для Руднева на два года ставку у себя на кафедре в Тартуском университете. Он организовал в Тарту повторную защиту диссертации Руднева. По его просьбе из Ленинграда приехал старенький Жирмунский и выступил на защите в качестве официального оппонента. При участии Жирмунского защита прошла триумфально. Все основные положения рудневской диссертации и новые его работы были опубликованы в тартуских изданиях. Позже по просьбе Руднева Лотман принял на себя руководство научной работой его сына, который стал студентом Тартуского университета. Руднева с семьей Лотман поселил у себя в квартире, и довольно надолго - до тех пор, пока Рудневу не удалось снять подходящую комнату. А это в Тарту было ой как нелегко.

Здесь необходимо сказать, как жил сам Лотман. Квартира у них с Зарой Григорьевной была большая, но и семья немалая: три сына, потом еще одна невестка и внучки. Когда я первый раз попал в их гостеприимный дом, стол для ужина в общей комнате, гостиной-столовой, на моих глазах был сооружен из досок, положенных на козлы и покрытых скатертью. Обеденного стола не было. Почти осязаемо носилось в воздухе: Вас положат на обеденный, А меня на письменный. В кабинете действительно большой письменный стол был. Все стены, естественно, с пола до потолка были уставлены стеллажами, на полках которых разместилась замечательная библиотека. А из мебели в кабинете Лотмана я помню только два предмета: этот большой письменный стол и алюминиевую раскладушку.

Я был поклонник Лотмана, собирал и изучал его труды, начиная с шестьдесят четвертого года, когда вышли в свет его "Лекции по структуральной поэтике". Отлично помню то чувство освобождения мысли, которое принесли они нам. Тем, кто этого не пережил, теперь трудно это себе представить. Подобно тому, как нам всем трудно представить себе, как потрясло в свое время мыслящую Россию "Философическое письмо" Чаадаева или письмо Белинского к Гоголю из Зальцбрунна от пятнадцатого июля тысяча восемьсот сорок седьмого года.

Юрий Михайлович был велик и в своих прозрениях, и в своих противоречиях. Однажды, когда он был у меня дома, я подвел его к полке с изданиями его и его кафедры.

- Ого, наших книг у вас больше, чем у меня, - пошутил он.

Давид Самойлов был не только замечательный поэт, но и исследователь стихотворной речи, а именно - рифмы. Он написал превосходную "Книгу о русской рифме". Мы с ним подружились на поприще стиховедения. Через несколько лет Самойлов перебрался в Пярну, и я решил, что надо их с Лотманом познакомить: оба они солдатами прошли войну, оба жили в Эстонии, оба прекрасно работали там на русскую культуру. Лев Копелев мне сказал о себе и некоторых своих друзьях:

- Мы все воевали офицерами, политработниками, а Дезик был солдатом, пулеметчиком, разведчиком. Это другая война.

Дезик - детское имя Самойлова, навсегда закрепившееся за ним в среде его друзей. Войну он начал пулеметчиком, скоро был тяжело ранен осколками мины и после госпиталя с трудом, благодаря помощи Ильи Эренбурга, добился возвращения на фронт, на этот раз разведчиком, и прошел войну до конца. Однажды он мне сказал, что среди всех наград (у него были и медали, и ордена, и Государственная премия) он дороже всего ценит знак "Отличный разведчик". Лотман прошел всю войну в артиллерии, от первого до последнего дня, с учебником французского языка в вещмешке. Двадцать второе июня сорок первого года он встретил в Белоруссии, недалеко от границы, где проходил службу по призыву, и испытал, по его словам, чувство облегчения. В дружбу с Гитлером он не верил, и теперь враз кончились политинформации, назначения в бессмысленные наряды и наряды вне очереди, а началось серьезное дело. Он осознал, что теперь все зависело от него, говорил Юрий Михайлович. От него и от таких, как он.

Мне удалось их познакомить. Самойлов был одним из самых аккуратных моих корреспондентов; при этом обычно в письмах он перемежал прозу стихами. Начинал прозой, а потом переходил на стихи: стихами писать ему было проще. Вот трехстишия сонета, в котором он однажды обрисовал мне свою жизнь.

Я был в Москве и в Ленинграде.

Там выступал при всем параде.

Я слышал Лотмана в ИМЛИ.

Ученые ему внимали

И, может быть, не понимали,

Взаправду нужен он им ли.

А был случай, когда они даже совместно участвовали в одном научном заседании. В Тартуском университете моя ученица защищала диссертацию о истории русской рифмы. Обязанности официальных оппонентов приняли на себя Лотман и Сапогов. А Самойлов по моей просьбе приехал из Пярну и выступил на защите в поддержку моей ученицы в качестве неофициального оппонента как крупнейший знаток русской рифмы. Защита, при участии таких специалистов, таких личностей, прошла блистательно.

Я написал докторскую диссертацию. Как две кандидатские без аспирантуры, так докторскую без докторантуры. В СССР это была первая докторская диссертация о стихотворной речи наших замечательных поэтов. Встал вопрос о том, где ее защищать. Читатель не забыл, что изучение стихотворной речи было заклеймено как формализм, а формализм почти что приравнивался к государственной измене? Вдобавок к этому моя работа была выполнена - вся на основе математической статистики. Я получил точные характеристики разных аспектов русской стихотворной речи и стихосложения двадцати русских поэтов. Я написал Лотману. Юрий Михайлович ответил: "Оппонентом Вашим я готов быть всегда и везде". Другого оппонента я нашел в лице моего большого друга Бориса Федоровича Егорова. Третьим согласился выступить тартуский лингвист-семиотик Борис Михайлович Гаспаров. Сейчас он состоит профессором одного из славнейших американских университетов - Колумбийского в Нью-Йорке. Но организовать защиту долгое время ни в Тарту, ни в Ленинграде, где работает Егоров, не удавалось. Тогда попыталась мне помочь Марина Абрамовна Красноперова, смелая исследовательница стихотворной речи, работающая на математическом факультете Петербургского университета, и организовать защиту у себя. Это уже был жест отчаяния. В конце концов защита состоялась все-таки в Тартуском университете и прошла благополучно.

Когда во время защиты ученый секретарь огласил мою анкету, Лотман узнал, что я одиннадцать лет проработал в шахтерском поселке Чистяковского района Донецкой области. Во время перерыва он подошел ко мне и сказал:

- А вы знаете, в сорок втором году я ваше Чистяково немцам из рук в руки передал.

Обо всем тяжелом Юрий Михайлович всегда старался говорить легко, с шуткой. А в сорок втором там на Миусе шли тяжелейшие бои. Во время каникул я ходил туда с мальчиками старших классов. И десять лет спустя после окончания войны по берегу Миуса хорошо была видна линия окопов. Металл. И хорошо были видны могилы.

После защиты предстояло пройти ВАК - Высшую аттестационную комиссию. ВАК рассматривает и утверждает (или не утверждает) результат каждой защиты диссертации, где бы она ни проходила. Обычно это чистая формальность. Но иногда... Мой случай был иногда. Мне не приходится жаловаться. Достаточно себе представить, как в руки членов экспертного совета ВАКа по филологии попал мой кирпич, четыре с половиной сотни страниц на пишущей машинке, весь испещренный графиками, таблицами и математическими формулами. Повторю: это была первая диссертация такого рода. Ее отправили на отзыв одному из специалистов по теории литературы, занимавшему ключевое место в советской науке о литературе.

Незадолго до этого мы с Петей Рудневым резко полемизировали с ним в ведущем научном журнале. Он нападал на Лотмана, обвиняя его в протаскивании в советскую науку буржуазной идеологии. Давно накипало. Я думал: сейчас промолчу, после получения докторской степени выступлю - будет выглядеть трусостью. И выступил до. А теперь, случайно или не случайно, моя диссертация из ВАКа попала на отзыв прямо этому самому гонителю Лотмана. Я не хочу сказать, что отзыв в ВАК от этого человека пришел уничтожающий из-за нашей недавней журнальной статьи. Применение математики к исследованию стихотворной речи еще лет десять после моей защиты встречало сопротивление, хотя все более вялое. Но и наша резкая статья страсти подогрела.

Что же сделал ВАК, получив о моей диссертации уничтожающий отзыв ведущего, по официальным меркам, специалиста?