Виктор Чернов - Перед бурей

• Название: Перед бурей
• Автор: Виктор Чернов
• Издательство: Международные отношения
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1993

Воспоминания В. М. Чернова, основателя и теоретика партии социалистов-революционеров, единственного председателя Всероссийского Учредительного собрания, охватывают период с начала 1880-х годов до 1920 года и показывают еще одну сторону русского революционного движения.

---

Заграницу шли вести: бабушка витает по всей России, как святой дух революции, зовет молодежь к служению народу, крестьян и рабочих — к борьбе за свои трудовые интересы, ветеранов прошлых движений — к возврату на тернистый путь революции. «Стыдись, старик, — говорит она одному из успокоившихся, ведь эдак ты умрешь со срамом, — не как борец, а на мягкой постели подохнешь, как изнеженный трус, подлой собачьей смертью».

Брешковская впоследствии рассказывала нам, как, поездив по Западному краю, она наткнулась на мирного культурного деятеля — умного и осторожного провизора и бактериолога Гершуни. «Светлая голова!» — отметила она для себя. Скоро узнала, что «светлую голову», как полагается, арестовали и увезли в Москву. Ею заинтересовался Зубатов, любивший лично «поработать» над выходцами из «подпольной России» выше обычного уровня.

Брешковской не раз приходилось наталкиваться на следы какого-то, недавно появившегося и, подобно ей, мелькавшего то там, то тут, революционера, под кличкой «Дмитрий». Его уже знали пока еще редкие по тем временам массовые митинги. Случалось, что он внезапно «как из-под земли вырастал» там, где атмосфера переполнялась электричеством стачечного брожения; о нем говорили, как об ораторе, оставляющем незабываемое по силе впечатление. Случайно «бабушка» с ним однажды встретилась. Вездесущий и неуловимый нелегальный организатор Дмитрий: бурный оратор массовых митингов; и, наконец, мирный культуртрегер, провизор в Минске Григорий Гершуни слились в одно лицо.

К нам заграницу «бабушка» еще не заглядывала. С ней уже завязал связь транспортер заграничного Союза, Мендель Розенбаум, и она однажды направила его в г. Минск к бактериологу Григорию Гершуни. — «Вот кого попробуй привлечь к эсеровству, — сказала она, — дело будет».

Розенбаум съездил в Минск, но первая попытка не дала результатов; осторожный Гершуни держался выжидательно и даже имени его мы от Розенбаума еще не слышали.

Гершуни производил неотразимое впечатление с первого раза и притом на людей совершенно различных и друг на друга непохожих. В одну из своих заграничных поездок Гершуни возвращался домой через Румынию.

Там в Бухаресте, вместе с тем же Розенбаумом, поздно засиделся у местного статистика и экономиста Арборе, когда-то одного из друзей и сподвижников Бакунина. Старик — в русском социалистическом движении более известный под именем Ралли — был очень оживлен и много рассказывал. Гершуни — как казалось Розенбауму — был молчалив. Но когда Гершуни распростился и ушел, знавший толк в людях Арборе-Ралли наклонился к Розенбауму и с необыкновенной живостью спросил: «Кто это?» — «А что?» — «Орёл!»

Поздней осенью 1901 года я вернулся в Берн и на другой день зашел на квартиру Житловского узнать, нет ли от него вестей с предпринятой им поездки по Европе. Жену Житловского я нашел в тревоге. К ней явился из Берлина с рекомендательной запиской от мужа совершенно неизвестный ей господин, требующий адрес Менделя Розенбаума. Адрес этот у австро-русской границы был отправной точкой единственной тонкой нити, связывавшей заграничный Союз с.-р. с Россией по транспорту литературы. И она решила адреса не давать, а лучше вызвать самого Розенбаума в Берн. Воспользовавшись моим приездом, она просила меня пойти познакомиться и лично присмотреться к приезжему, который остановился у члена одной из русских эсеровских организаций.

Приезжий произвел на меня очень своеобразное впечатление. Как-то особенно откинутый назад, покатый купол выпуклого лба, волевые очертания рта, гладко выбритого подбородка, быстрота движений, скупость на слова, при замечательном уменьи слушать и заставить разговориться своего собеседника. Немногие его реплики в разговоре обличали такт и редкое уменье направлять ход беседы.

Рекомендательной карточки, привезенной им от Житловского, для меня было вполне достаточно; да и помимо нее — уж не знаю, что именно, — но преисполняло меня неизъяснимым доверием к новому знакомцу. Что-то мне шептало: «Да, поистине, вот это человек!» Он тем временем круто переменил разговор: «Ну, теперь моя очередь рассказывать, ваша — спрашивать…»

А рассказать ему было что. Когда я уезжал заграницу (в начале 1899 года), с революцией в России было еще тихо. Социал-демократия, правда, уже набиралась сил; то там, то здесь возникали, по петербургскому образцу, местные Союзы борьбы за освобождение рабочего класса; в 1897 году уже был организован еврейский Бунд; в следующем 1898 году произошла первая попытка создания центральной всероссийской с.-д. организации на 1-ом съезде в Минске; но от этой попытки остался лишь «манифест», принадлежавший перу П. Б. Струве; большинство членов съезда было арестовано тотчас по его окончании. Что касается социалистов-революционеров, то мне была известна лишь киевская группа, к которой примыкали кружки по узкой цепочке южных городов, кончая Воронежем, да саратовская группа (А. Аргунова), вскоре почти целиком перебравшаяся в Москву (так. наз. Северный Союз с.-р.).

Приезжий рассказал мне, что южная с.-р. группировка, успешно разрастаясь, имела уже свой первый съезд и даже приняла название «Партии С.-Р.», а московская, ставшая «Северным Союзом», основала печатный журнал «Революционная Россия», с участием видных столичных литераторов В. Мякотина и А. Пешехонова; правда, третий номер журнала, вместе с нелегальной типографией в г. Томске, провалился: но дубликат предназначенных для него рукописей — здесь, в его распоряжении; номер должен, быстроты ради, быть выпущен заграницей, но уже в качестве формально признанного центрального органа объединенной П. С. Р.; ибо наш гость привез с собой договор о полном слиянии северного «Союза» и южной «Партии» воедино. «Мы в России свое дело сделали; очередь теперь за вами, заграничниками. Все здешние организации — и группа старых народовольцев, и Союз с.-р., и Аграрно-Соц. Лига, и лондонский Фонд Вольной Русской Прессы, и группа «Накануне» и группа «Вестника Русской Революции» — должны слиться в единую заграничную организацию партии, собрать свой съезд, выбрать свой общий комитет и стать органом или зарубежным представительством общерусского центрального комитета». И он мне ребром поставил вопрос: сочувствую ли я такому направлению дела и можно ли в нем на меня всецело и без оговорок рассчитывать?

Я без всяких колебаний ответил: не я один, а все, кого я знаю из серьёзных людей в эмиграции, могут только с величайшим энтузиазмом принять привезенные им вести. Во всех давно уже теплилась вера в близость нового всероссийского общественного подъема и нового революционного прилива: его слишком долго и нетерпеливо ждали и, может быть, иные уже устают ждать, а потому подлинное его пришествие, быть может, кой кого даже застанет врасплох. Им будет мало ваших уверений, им будут нужны факты и доказательства. Есть ли они у вас? Приезжий странно усмехнулся. — «Откуда мне их взять? Это уж придет из России. Пока буду просить о краткосрочном кредите…»

И, немного помолчав, возобновил разговор. — «Но я привез кое-какие новости, которые будут радостны лично для вас. На долю двух серий ваших в «Русском Богатстве» — о философских корнях русского социологического субъективизма и о различиях индустриально-капиталистической и аграрно-трудовой эволюции — выпал необычайный успех. Ничто молодежью не читается с таким увлечением, как они, ничто не возбуждает столько страстных споров со скептиками. Наша молодежь вдохновляется ими в защите своих позиций против ортодоксально-марксистского — а я еще охотнее сказал бы: вульгарно-марксистского — натиска. Вот, вернусь, все наши будут меня расспрашивать: каковы ваши дальнейшие литературные замыслы?.. Да и жизненные тоже».

Приезжий слушал очень внимательно, спрашивал о подробностях… И вдруг оказалось, что и без меня обо мне всё знает… Но мои планы о возвращении в близком будущем в Россию он раскритиковал жесточайшим образом. «От вас ждут сказал он — работ по выяснению партийных перспектив, партийной программы, стратегии и тактики. Для этого отмеренного вами себе заграницей еще только годичного срока уж никак не хватит. Я должен побывать еще в других заграничных центрах эмиграции, выяснить состав наличных работников, а при следующих свиданиях представить всем проект использования наличных сил, как было бы важнее всего для партии. Подумайте об этом как следует, и припасите ваш окончательный ответ. А Россия от вас не уйдет, только надо, чтобы в ней произошли серьёзные сдвиги, после которых партия сама вызовет вас…»

Оспаривать его доводы было не легко. С тем большим нетерпением я ждал приезда Житловского и Розенбаума, которые могли дать мне всю нужную информацию о приезжем. Но я чувствовал: в моей жизни пришел поворотный момент.

Через день приехал Житловский, а еще через два дня Розенбаум. Встретился он с «Дмитрием» — так звали нашего приезжего — обнялись и расцеловались, как старые друзья. Пошли разговоры о «бабушке», о киевлянах, саратовцах, воронежцах, о какой-то «рабочей партии политического освобождения России»… И, когда гость удалился, Розенбаум рассеял все тревожные сомнения Веры Житловской.