Александр Майсурян - Другой Ленин

• Название: Другой Ленин
• Автор: Александр Майсурян
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-9697-0292-7

Ни об одном другом человеке в советское время не говорили и не писали так много, как о В. И. Ульянове (Ленине). Но и сейчас мы не знаем о нем самого главного — какие качества поставили его во главе 150 миллионов людей? Почему именно он оказался одной из ключевых фигур истории XX века? Что в жизни считал важным и что несущественным? Что думал о смерти и как сам хотел бы умереть? Как ссорился и умел ли мириться? Как предпочитал отдыхать?

Автор освещает многие малоизвестные стороны личности Ленина.

Книга публикуется в авторской редакции.

---

Последний раз Ленин встречался с Лафаргами под Парижем, примерно за год до их смерти. Ленин и Поль Лафарг увлеченно спорили о философии.

«Скоро он докажет, — вдруг заметила Лаура про своего мужа, — насколько искренни его философские убеждения».

«И они как-то странно переглянулись, — вспоминала Крупская. — Смысл этих слов и этого взгляда я поняла, когда узнала в 1911 году о смерти Лафаргов». На похоронах Лафаргов Ленин произнес надгробную речь от лица всех русских социал-демократов. «Я помню, — замечала Крупская, — как, волнуясь, он говорил… от имени РСДРП на похоронах».

Социалисты горячо спорили о том, правильным или неправильным был поступок Лафаргов. Ленин считал их самоубийство оправданным. «Эта смерть произвела на Ильича сильное впечатление, — вспоминала Крупская. — Ильич говорил: «Если не можешь больше для партии работать, надо уметь посмотреть правде в глаза и умереть так, как Лафарги»… Правда, Ленин оговаривался: «Если он [социалист] может хотя бы чем-нибудь еще быть полезным… хотя бы написать статью или воззвание, он не имеет права на самоубийство».

«Остается только суметь как следует умереть». Очередной раз Владимир Ильич столкнулся с призраком смерти в 1917 году, когда он скрывался от ареста в знаменитом шалаше в Разливе. В случае обнаружения властями Ленин не без оснований ожидал не ареста, а немедленного самосуда. Его товарищ по шалашу Григорий Зиновьев вспоминал: «Помню один момент (кажется, на пятый день нашего «отдыха» в шалаше), сильно взволновавший нас. Ранним утром мы вдруг слышим частую, все усиливающуюся, все приближающуюся стрельбу на совсем близком расстоянии (пара-другая верст от нашего шалаша). Это вызвало в нас уверенность, что мы выслежены и окружены. Выстрелы становились все чаще и ближе. Решаем уйти из шалаша. Крадучись, мы вышли и стали ползком пробираться в мелкий кустарник. Мы отошли версты на две от нашего шалаша. Выстрелы продолжались. Дальше открывалась большая дорога, и идти было некуда. Помню слова В.И., сказанные не без волнения: «Ну, теперь, кажется, остается только суметь как следует умереть». Твердо запомнил эти слова Ильича…»

Очевидно, самым легким способом смерти стало бы самоубийство, чтобы не попасть в руки врага. Но это было невозможно. «Оружия с собой у нас не было», — пояснял Зиновьев.

«Однако стрельба скоро стала затихать, и через некоторое время мы с кучей предосторожностей стали возвращаться «домой» — в шалаш. Скоро дело разъяснилось». Отряд юнкеров разоружал рабочих соседнего Сестрорецкого оружейного завода.

«Он дико на меня посмотрел и вышел». В декабре 1917 года с Лениным произошел странный случай, который мог угрожать его жизни. В кабинет к нему зашел побеседовать какой-то молодой человек в студенческой форме. Потом этот студент стал добиваться повторного свидания с главой правительства: «Я плохо рассмотрел товарища Ленина, пропустите меня к нему».

Назойливого посетителя выпроводили на улицу, и тут неожиданно прогремел выстрел. Оказалось, что в кармане у молодого человека находился заряженный револьвер со взведенным курком. (Позднее этого студента обследовали и признали психически больным.)

— Он произвел на меня странное впечатление, — рассказывал сам Ленин. — Когда я говорил с ним, он вдруг встал, побледнел и зашатался. Я подумал, что он голоден, и предложил ему пособие и работу. Он дико на меня посмотрел и вышел. Мне и в голову не могло прийти, что тут что-то неладное… По-видимому, он в первый раз не решился и пришел вторично.

— Владимир Ильич, — возмущался В. Бонч-Бруевич, — да ведь этот человек приходил к вам со взведенным курком револьвера, а вы ему пособие предлагаете. Господи! Да ведь это только вы так можете!

Владимир Ильич после этого эпизода несколько минут сидел неподвижно, о чем-то задумавшись. Его сотрудница Мария Скрыпник вспоминала: «Он сидел по-прежнему, откинувшись на спинку кресла, заложив большой палец за вырез жилетки. Что редко я замечала, на его лицо легла печаль, морщины его лица как будто исчезли, и оно было ясно».

Бонч-Бруевич укоризненно выговаривал М. Скрыпник: «Он ребенок в таких вопросах. Разве вы не видите — человек пришел к нему с целью покушения, а он предлагает ему пособие».

А сам Ленин как-то задорно заметил своим помощницам: «Вы вот боитесь (за его жизнь. — А.М), а я нет. Впрочем, это никогда не помогает».

Действительно, в вопросах личной безопасности Владимир Ильич порой проявлял поразительную беспечность. Довольно часто сбегал от своей охраны, которую шутливо называл «хвостами». Например, в декабре 1920 года, уже за полночь, вышел прогуляться по московским улицам. В полном одиночестве! Большевик Борис Волин случайно встретил его во время этой прогулки.

— Как вы решились, Владимир Ильич, в такую ночь один пуститься по Москве?! — вскрикнул он.

— А что, товарищ Волин, если я председатель Совнаркома, — насмешливо ответил Ленин, — то уже лишен всяких прав состояния гражданина республики?..

— Да, но без провожатых!

— Уж будто не могу и без провожатых… Смотрите, какая хорошая ночь…

«Что ж тут удивительного, что начинают стрелять?».

Первое покушение на жизнь Ленина совершилось вечером 1 января 1918 года. На Симеоновском мосту через Фонтанку неизвестные обстреляли автомобиль «Делонэ-Белльвиль», в котором Владимир Ильич возвращался с митинга. Ружейные пули защелкали по металлу машины, навылет пробили кузов, задние крылья и смотровое стекло. Улица была затянута белесым туманом, густым, как молоко. Возможно, это и спасло всем жизнь. Кто-то заметил:

— Стреляют.

— Должно быть, шина лопнула, — возразил Владимир Ильич.

Сидевший рядом с ним швейцарский социалист Фриц Платтен пригнул рукой его голову, пуля скользнула по этой руке Платтена, содрав кожу с пальца. Когда опасность миновала, шофер Тарас Гороховин осведомился у своих пассажиров:

— Все живы?

— Разве в самом деле стреляли? — удивился Ленин.

— А то как же! — отвечал водитель. — Я думал, никого из вас уже и нет. Счастливо отделались. Если бы в шину попали, не уехать бы нам. Да и так ехать-то очень шибко нельзя было — туман, и то уже на риск ехали.

У Владимира Ильича так и осталось некоторое сомнение, было ли это настоящее покушение. Оппозиционная газета «День» 3 января опубликовала рассказ Ленина об этой истории, будто бы произнесенный «в кругу интимных друзей и комиссаров»: «Мне же показалось, что был лишь один, продолжительный выстрел, очень похожий на звук лопнувшей шины. Когда затем Платтен нагнулся к стеклу… он пальцем — в автомобиле было темно — нащупал отверстие от пули. Впрочем… вряд ли отверстие в стекле сделано пулей, так как оно оказалось с неровными краями, и притом настолько, что когда товарищ Платтен просунул туда палец, он оцарапал его об острие стекла. Между тем, если бы отверстие в стекле было от пули, оно было бы кругло без какого-либо острия…»

Максим Горький в своей газете «Новая жизнь» прямо высказал мнение, что никакого покушения не было вообще, просто «некий шалун или скучающий лентяй расковырял перочинным ножиком кузов автомобиля, в котором ездил Ленин».

По факту покушения началось следствие. Ленин, узнав об этом, заметил: «А зачем это? Разве других дел нет? Совсем это не нужно… Что ж тут удивительного, что во время революции остаются недовольные и начинают стрелять?.. Все это в порядке вещей…»

Вскоре по делу о покушении арестовали трех офицеров. Они не отрицали своей вины. «Я докладывал Владимиру Ильичу о ходе дела, — вспоминал Бонч-Бруевич, — и он, подвергавшийся смертельной опасности от пуль этих молодых людей, был самым трудным препятствием в деле расследования. Он, словно защитник этих подсудимых, ставил мне всевозможнейшие вопросы, — то сомневаясь в достоверности материала, то требуя новой проверки, казалось бы, совершенно ясных сведений, и все более и более заинтересовываясь личностью покушавшихся».

«Да так ли все это? Да верно ли? Смотрите, нельзя так… Нет, это надо доказать… Это может каждому показаться… Эти показания недостаточно достоверны…»

Спросил, получают ли арестованные газеты и посоветовал: «Вы им побольше литературы, книг давайте читать…»

Из газет подследственные узнали о начавшемся немецком наступлении. И — попросились добровольцами на фронт. Между Лениным и Бонч-Бруевичем состоялся последний разговор об их судьбе.

— Владимир Ильич, они просят бросить их на фронт, на немцев. Виновность их вполне доказана…

Ленин с полуслова понял, о ком идет речь.

— Освободить, сейчас же! Хотят на фронт — послать!..

— А дело?

— Дело кончено…

«Пускай поживут молодые юнцы, — весело заметил потом Ленин, — осмотрятся, поучатся и подумают…»

Возможно, преувеличенная «заботливость» и мягкость Ленина по отношению к своим несостоявшимся убийцам отразилась в одном из анекдотов 60-х годов. В этом анекдоте Ленин распоряжается: