Татьяна Мудрая - Сватовство к Ируйн

• Название: Сватовство к Ируйн
• Автор: Татьяна Мудрая
• Жанр: Фэнтези

Написано по мотивам сказочного ирландского эпоса.

---

Так прошло семь лет: вырос Кондла и возмужал куда более прочих отроков. И решил он принять боевое оружие, а можно это было сделать лишь при дворе знатного человека.

— Настало мне время возвратиться к матери моей Айфе и королю, отцу матери моей, — сказал он Белой Кошке.

— Верно ты говоришь, — ответила она. — Только помни, что не самое короткое на свете — прямой путь и не самое легкое — предначертанный человеку жребий.

— Как это? — спросил Кондла.

— Так, — отвечала кошка, — что тело твоё обучено, а разум по-прежнему как у малолетнего дитяти и мало что разумеет.

— А что должен он уразуметь?

— Легко сказать, — отвечает Ируйн. — Нежеланен ты будешь отцу твоему, ибо мать твоя скуёт из тебя орудие мести.

Однако решил Кондла всё же вернуться на землю своих родичей, ибо, как учили его, дело возницы — править конями, воина — встать на защиту, мудрого — дать совет, мужа — быть сильным, женщины — плакать.

Тогда Ируйн сказала:

— Иду и я с тобой: не было у меня ученика столь понятливого, и не хотела бы я потерять его так легко.

А за эти семь лет выросла она с хорошего пса из тех, что помогают ирландцам пасти скот и сражаются вместе с ними на поле. Собаки эти могли раскидать в стороны зимнюю стаю волков, согнать в одну узкую лощину конский табун и положить передние лапы на плечи вражескому воину, чтобы откусить его голову. Причем сие касалось самых мелких из этой породы.

Вот идут Кондла и Ируйн по холмам и пересекают ручьи и реки. Сначала поспевал юноша за зверем, но потом приустал, и тогда говорит ему кошка:

— Садись на меня верхом, как на лошадь.

Так он и сделал, и люди, которых становилось вокруг всё больше, дивились им и смеялись — не только потому, что дикий зверь служит человеку, но и из-за того, что мало было верховых в ту пору в Ирландии и скакунов запрягали в колесницы. И еще говорил кое-кто из встреченных ими:

— Ликом похож этот всадник на Владельца Рогатого Копья, и застежку такую видели мы давно на его вороте.

Вот после долгих расспросов подъезжают они ко двору Дубтаха.

Надо сказать, что был Дубтах наделен могучим даром предвидения и лишь оттого ополчился он на Айфе и ее женщин. Ведомо было ему, что не сможет он никак устоять перед ее белым телом и что если появится у неё сын от желания его, смертью будет грозить это рождение одному из двоих. А еще был Дубтах обучен всем древним повестям — и главным, и предваряющим их — и знал, что хотя первым ополчается на отца сын, верх всегда одерживает отец. Но это происходит, если отец не узнает своё семя в неведомом пришельце. Оттого и дал он Айфе приметную вещь со своей одежды по первой же её просьбе.

Сидел однажды Дубтах внутри дома на богатом ложе, и толстая доска из звонкой меди висела перед его лицом: когда ударял он в доску, означало это, что хочет он говорить со своими людьми.

Вот ударяет он и спрашивает своих слуг:

— Кто это подъезжает к моему дому на таком странном животном?

В то время гостила у него сильная ведунья и заклинательница по имени Леборхам. И ответила она, хоть не осмеливался никто ее спрашивать:

— Это юный и сильный муж. Никого не найти в целом свете прекраснее плотью, обличьем и видом, оружием и снаряжением, ростом, достоинством, отвагой и статью, чем он. Он враг всем. Он неудержимая сила. Он налетающая волна. Мерцание льда этот юноша. Ствол молодого ясеня, заостренный и обожженный на конце, но еще покрытый корой, держит он в правой руке. Его зеленый плащ с серебряной бахромой застегнут красивой бляхой. Левой рукой он держится за оголовье мягкой кожи, чтобы направлять своего зверя. Зверь же его — не подневольный скот, а могучий друг из обители, что прячется под зеленым холмом и выходит на волю лишь в ночь Самайна или когда человеку бывает в том великая нужда.

— Назови клички обоих, — приказывает Дубтах.

— Не таким голосом и не в таких словах следовало бы тебе просить меня, — отвечает ведунья. — Но так и быть, скажу. Имя юноши — Кондла Прекрасный. Имя его подруги, ибо это самка, — Ируйн Великанша. Говорят про нее, что она оборотень, однако в ином ее сила.

Тут подъехал Кондла к воротам усадьбы, как есть верхом, и постучался в них. Дубтах выглянул наружу.

— Приятна эта встреча и мило лицо должника, когда наступает время требовать уплаты долга, — сказал Кондла.

— Что я тебе должен, мальчик? — спросил Дубтах. — Ибо не знаю я тебя и никогда в жизни не встречал.

— Не ты, а я должник, — ответил ему Кондла. — Подарил ты моей матери эту серебряную бляху, что с давних пор ношу я не снимая, в день ее бесчестия. Своей жизнью я обязан тебе.

— Поистине мало желал я этого, — отвечает Дубтах.

— Тогда пойди забери бляху назад, если сможешь, — отвечает ему юноша.

Вышел Дубтах за стены дома и ограды, и был на теле его роговой панцирь, а на ногах поножи из бычьей шкуры. На голову он надел бронзовый шлем с гребнем, украшенный сорока самоцветными камнями, в левую руку взял щит с краем, что был окован сверху темным железом и остро заточен, с шишкой из красной бронзы посередине его, а в правую руку принял свое знаменитое пятиконечное копье, которым было можно пронзать сверху и снизу одинаково. Лишь с мясом можно было извлечь его из тела, в которое оно вонзилось.

На Кондле же было лишь то, в чем он прибыл: шлем и боевой пояс из семи слоев бычьей кожи, что достигал сверху подмышек, а снизу колен, и поверх него такое же боевое ожерелье, прикрывающее плечи и шею. Выделана эта кожа была так, как положено для больших лодок по имени карра или курраг; на них без страха пересекают ирландцы бескрайние морские воды. Когда сошел он на землю, один лишь легкий шест был у него в руке, и оттого воскликнул Дубтах:

— Вижу, явился ты как трус, безоружным и беззащитным.

В ответ на это в один миг пропустил Кондла ствол ясеня между пальцев ног и пальцев рук, и стал шест ровным и чистым, гладким и лощёным — столь гладким, что и муха не могла на него сесть.

— Славно вооружился ты, — засмеялся Дубтах. — Воистину не пройдут наши удары мимо цели.

— Воистину мимо цели пролетят они, — ответил на это Кондла, — если поразят кровного родича или названного им.

— Вижу, много ты в этом понимаешь, коли уж говоришь так красно. Позаботься лучше о скотине, чтобы ей не вмешиваться в наш спор.

— Слышал я тебя и сделал по твоему слову, — ответил Кондла. И в тот же миг ударил Дубтах копьем, но попало оно как раз в середину шеста и отскочило. А сам шест повернулся и острым обожженным концом звонко ударил в середину щита Дубтаха, так что он весь задрожал.

— Прекрасное начало положено! — сказал Дубтах и снова ударил. Но еще раз отбил его сын страшное копье и снова прозвонил в щит. Тогда направил Дубтах своё оружие в грудь юноши, однако отскочило оно от семи скользких бычьих кож, продубленных и пропитанных жиром, не оставив и царапины. И так длилось, пока силы обоих противников не начали иссякать.

Решил тогда Дубтах поразить сына копьем снизу, ибо знал он грозный и тайный удар ногой.

Поняла это Белая Кошка и испустила свой боевой клич, тот самый, что не мог повторить ни один человек на земле по слабости горла своего. Раздулась она, как огромный шар из чистого серебра, и на каждом волоске ее шерсти повисли крошечные капли огня, а из алого горла ее раздался ужасающий вопль. Застыли на месте все, кто слышал этот крик в доме и в поле, а рыжие молнии отлетели от кошачьей шкуры, по пути диковинно сплетаясь между собой, и накрыли Дубтаха и его оружие мерцающей сетью. Упал он на спину и говорит как будто сквозь морок:

— Не по правде людской поступил ты, сын.

— Я поручился за скотину, а не за учителя моего и друга. Надо было тебе лучше слушать достойную Леборхам, — ответил Кондла и ушел с этого места.

— Он что, теперь умрет? — спросил потом Кондла свою милую Ируйн.

— Не знаю, право. Скорей всего, только проспится, будто с перепою. Хотя может и умереть без еды и воды. Так будет всяко лучше для него, чем если твоя грозная матушка до него доберется, — ответила кошка.

— Благодарю тебя за это, — ответил Кондла. — Много сделала ты для меня за семь лет моей жизни, многим обязана тебе и мать моя Айфе. Не знаю, чем смогу расплатиться.

— Нетрудно мне сказать, чем, — отозвалась кошка. — Знаешь ли ты, что родина моя — не здесь? В стране Винланд появилась я на свет, в Блаженной Земле виноградных лоз, где царит одна лишь правда, где нет ни старости, ни дряхлости, ни печали, ни горести, ни зависти, ни ревности, ни злобы, ни надменности. Весь огнистый род наш — как бы из светлого живого золота, только у детей бывают крапины на шкурке. Ни белизны, ни черноты не знаем мы. Но вот я родилась такой, как ты видишь, и такой же осталась. Малым ребенком взяли меня викинги на свой Корабль Дракона и перевезли через Море Мрака, ибо показалась я им не выродком, а непостижимым чудом. Узнала я позже, что много воевали они с ирландцами, однако был у них обычай — самый лучший изо всех обычаев: во время войны дарить противнику нечто для себя особо ценное. Так я попала в землю твоих отцов. Взяли меня в курган прекрасные существа и вырастили, и живу я теперь так, как мне желанно. Одна беда у меня: нет здесь мужа, чтобы во всем был мне подобен. Некому взять меня за себя и назвать милой супругой.