Татьяна Мудрая - Мириад островов. Рождение героя

• Название: Мириад островов. Рождение героя
• Автор: Татьяна Мудрая
• Жанр: Фэнтези

Мириад островов. 15 лет спустя.

То ли эпилог первого, то ли начало второго, несуществующего романа.

---

— Сколько ударов?

— Тридцать три. Это уже, а не ещё.

Затем в самый пожар уронили нечто мокрое и ослепительно холодное, повели вверх-вниз. Барбе зажмурился от странного удовольствия:

— Фу, прямо зажигает. Что там у тебя?

— Горный лёд цельным куском. Живёшь рядом с подвалом — пользуйся, вот мы и устроили отменный погреб. Да, я лебёдку чуть назад открутил. Сможете нынче приподняться и повернуться на спину?

— Если так надо.

— Положено менять орудие после каждой трети. Это вымокло и потяжелело.

— Да полно, мейс. Чисто пушинка.

— Не спорь, — ответил тот. — Вот, гляди сюда. Близнец прежней. И закрой глаза, чтобы в них не попасть ненароком.

Снова удары — поверх плеч, по соскам, животу. Ниже пупка. По торчащим коленям. Выше. Ниже. Раскачивают, будто на качелях. Почти даже не больно. Свыкся? К такому не приучишься.

И тут…

Он приоткрыл рот — не вдохнуть, возразить.

— Не говори. Запрещено. Если выйдет неподобное — вина не твоя, а его.

Палач достал ледяную тряпицу, запеленал тугой член, как младенца-недоростка.

— Не могу, мейс. Все…равно. Сейчас…вывернусь.

— Снова дыши. Успокойся.

Удары — острые, хлёсткие, бесконечные. Нечто расслабилось внизу живота — словно гнойник набух и лопнул. Не наружу — внутрь.

Роженица задышала чаще, пошевелилась.

— Ослабь, отвяжи. На корточки стать.

— Только упоров не отпускай, — задыхаясь, ответила Леора. — Крепче держи. В пояс брюхом упирайся. Вот чёрт — удержать тебя не получится.

На всякий случай достала из сумки чистое полотно, постелила между распяленными ногами:

— Тужься. Тужься, говорю, а то большой ложкой выковыривать придётся.

Повитуха имела в виду всего-навсего акушерские рычажные щипцы, которые валялись на дне, погребённые под остальным имуществом, но Галина вспомнила книгу, где так назывался винтовочный штык.

И испугалась до того, что всё в ней потянуло книзу. Потяжелело гирей. И разорвалось, как гнилая тряпка.

Младенец не удержался внутри, шлёпнулся на пол и завопил в приступе крайнего возмущения.

— Шестьдесят шесть. Возвращайтесь назад, на живот. Я поддержу, если надо.

Барбе неуклюже перевалился на живот — «без рук» проделывать такое и само по себе нелегко, да ещё и цепочка лебёдки перекрутилась.

— Плохая цифра, — пробормотал, устраиваясь на нестерпимо ноющей поверхности.

— Почти что конца света? — Одгар непонятно зачем поддержал светский разговор. — Если цифирь написать на рутенский манер и перевернуть, лучше не станет, мессер. Что шестьдесят шесть, что, с другой стороны, девяносто девять — одно и то же.

— Ты собираешься мне зачесть?

Экзекутор стал перед его лицом на корточки:

— До ста — это не шестьдесят шесть и не девяносто девять, а сколько вам понадобится. Мессир.

Отошёл, чтобы ослабить цепь. Начал было снимать кожаные наручники.

— Мейстер, мне куда больше нравилось свойское обращение.

— Вы о чём, генерал?

— Не стоило бы перед тобой открываться, ты верно сказал. Но у моей духовной супруги дела весьма неважны.

Крепкая рука приподняла голову Барбе за волосы:

— Не смей открываться. Я ж у тебя, чего доброго, пойду на поводке — и убью по недосмотру. Полное бесчувствие на лице написано. Плохой это признак.

— Еще поерепенишься — понял слово? И будешь посвящён во все мои омерзительные тайны. А вообще я живучий и везучий. Если хочешь, могу расписаться в смысле «По поводу моей смерти прошу не винить».

— На хрен. Что делаю — за то и отвечу.

— Так что, будешь командовать?

Палач облизал губы:

— Срочно?

— Вроде бы. Но ладно: у меня не смертельно опасный шок, о чём ты, может быть, подумал, а состояние, называемое по иноземному «сабспейс» или «полный улёт». Когда не чувствуешь, на каком ты свете. При таких симптомах пациента следует устроить поудобнее, не двигая с места накрыть одеялом и напоить тёплым молоком, — Барбе постарался придать голосу некую жеманность, и у него почти получилось. — Да, и подложи что ни на то под коленки. Жёстко — я понимаю, надо, так ведь ещё и весьма колюче. Будто щебня подсыпали.

Под колени ему подсунули мягкое, под голову тоже. Укутали. Молока в заводе не было, сошлись на желудёвом кофе с мёдом, который пришлось давать прямо из чайника, через носик. При этом обнаружились болючие трещины в углах рта. Но после всего прочего это было даже приятно.

— Уф, наконец-то, — повитуха ловко перехватила новорожденного, не дав покатиться дальше, увернула в тряпку и, не перерезая пуповины, уместила матери на колени. — Сейчас я вас, как вы есть, укрою. Ты как, разрывы в себе чувствуешь? Совсем небольшие вроде, не думаю, чтобы пришлось особо зашивать. Так два-три крошечных стежка.

— Поглядеть дай, — с трудом промолвила Галина.

— Да хороший парень, всё при нём, — ответила мейсти. — Только вот как увидишь — испугаешься. Девчонок-то тебе обмытых показывали и в тугих пелёнках. Ты пока спи, ему и поверх тебя хорошо.

— Болит что-то, — проговорила родильница, уже задрёмывая. — Внутри, так с девчонками не было.

— Раньше, с девчонками-то, молодая была, а сейчас тебе сколько? Тридцать четыре исполнилось или побольше?

«А ведь раньше-то сначала дитя отделяли и только потом его место рождалось, — подумала. — Что-то медлим мы с этим. А почему? Я, во-первых, боюсь, что задержится в ней лишнее мясо и начнёт гнить. А во-вторых — что неверно оторвётся и она кровью истечёт, это самое страшное кровотечение, потому что хоть медленное и по капле, но неустанное. И пастушья торба у меня с прошлого года, и крапива… Слабенькие. Сейчас-то все трое живы: и мать, и сын, и плацента. Или рискнуть?»

— Ну вот, теперь у меня не одно тело зарозовелось, а и лицо, — вздохнул, наконец, Барбе. — Дерзай, что ли.

Одеяло сдёрнули, кажется, вместе с кожей.

— Руками за бортик держись — теперь они свободны от растяжки. Ори вволю, до сей поры ты, можно сказать, помалкивал. Упирайся ногами в ступень. Отдавай дереву свои беды.

И снова прилила, с головой окатила боль. Вместе с жизнью. Качели. Весы. Песочные часы. Я-Гали. Гали-я.

— Одгар, всё…отошёл… послед…

— Да уж последнего хлёста делать не стану, — ворчал Одгар, расстёгивая, отбрасывая ремень и стаскивая недвижное тело вниз. — Только ты, ради всего Езу, не отходи. Кто ж его знал, что не одни узлы — и застёжки при той ворожбе не полагаются. И про саму ворожбу поди догадайся. Порка-то была самая ерундовая, а вон как круто обернулось в последней трети.

— Рот…криком порвал…

— Это пустое, серебряные скобочки наденем. Останутся разве что морщины, как от смеха.

— Тогда… в порядке…

— И благо, что мужским волосом не оброс, меньше отравы в кровь попадёт, да и какая там кровь — выпот один. Уж тут я справился.

Наконец она рискнула. Приготовила нитки. Осторожно приподняла тёплое покрывало на животе родильницы. Пережала пуповину в двух местах ополоснутыми в вине пинцетами, взяла специальные ножницы, тоже вытерла.

— Это ведь нечувствительно, — успокоила сама себя. — Там нет никаких нервов.

И одним взмахом перехватила жилистый каналец пополам. Немедленно засочилась кровь, но Леора была наготове: перевязала обрубки в обоих местах, подхватила ребёнка и переложила под бок матери — так ловко, что тот лишь засопел.

И начала бережно массировать живот Галины.

— Больно! Ай, больно! — вскрикнула та. Проснулась.

И нечто с плеском выпало из неё наземь.

Потолок плывёт, стены раскачиваются, чуть притухшие факелы сливаются в одну линию.

— Ты его и в самом деле прибил, Оди.

— То не битьё. Это я боялся до него лишний раз дотронуться — сердце ему успокоить. Уж больно собой хорош. Но ничего, приведём в чувство. Женщинам куда хуже приходится — и ничего, рожают и дальше живут.

— Говорят в Рутене, что если тот, кого мучили, привязывается к своему истязателю, то это ненормально — даже название придумали. Синдром чего-то там. Вот тебе, госпожа Леора, классический случай — мой собственный. Этот упырь лихой всю меня как пестом в ступе смял и в муку истолок, высасывает за раз всё молоко из обеих грудей и ещё добавки просит — а ведь люблю паршивца!

И бережно поцеловала дитя в гладкий лобик.

— Волосики тёмные, это я вижу, — озабоченно проговорила Орихалхо, — как и полагается. Дозрел, выходит. А вот глаза какого цвета?

— Голубенькие, как у всех сроком до месяца, — с важностью проговорил Рауди. — Какие тебе ещё нужны?

— Синие, — ответила Орри. — И чтоб никаких иных.

— Полно препираться, — добродушно прервала их мейсти. — Подумайте лучше, как назвать сынка.

— А чего тут думать? — ответил Рауди. — Решено уже и подписано. Бран. В точности как деда. И чтоб никаких мне больше проказ!