Татьяна Мудрая - Девятое имя Кардинены

• Название: Девятое имя Кардинены
• Автор: Татьяна Мудрая
• Жанр: Разная фантастика

Островная Земля Динан, которая заключает в себе три исконно дружественных провинции, желает присоединить к себе четвертую: соседа, который тянется к союзу, скажем так, не слишком. В самом Динане только что утихла гражданская война, кончившаяся замирением враждующих сторон и выдвинувшая в качестве героя удивительную женщину: неординарного политика, отважного военачальника, утонченно образованного интеллектуала. Имя ей — Танеида (не надо смеяться над сходством имени с именем автора — сие тоже часть Игры) Эле-Кардинена.

Вот на эти плечи и ложится практически невыполнимая задача — объединить все четыре островные земли. Силой это не удается никому, дружба владетелей непрочна, к противостоянию государств присоединяется борьба между частями тайного общества, чья номинальная цель была именно что помешать раздробленности страны. Достаточно ли велика постоянно увеличивающаяся власть госпожи Та-Эль, чтобы сотворить это? Нужны ли ей сильная воля и пламенное желание? Дружба врагов и духовная связь с друзьями? Рука побратима и сердце возлюбленного?

Пространство романа неоднопланово: во второй части книги оно разделяется на по крайней мере три параллельных реальности, чтобы дать героине (которая также слегка иная в каждой из них) испытать на своем собственном опыте различные пути решения проблемы. Пространства эти иногда пересекаются (по Омару Хайаму и Лобачевскому), меняются детали биографий, мелкие черты характеров. Но всегда сохраняется то, что составляет духовный стержень каждого из героев.

---

— Не понимаю, почему нельзя было верхами ехать? — вопросил Дан.

По лесной дороге шириной в две ладони шли гуськом: впереди Хорри, как частично натурализованный и знающий путь, за ним Дан (оба в защитного цвета комбинезонах, башмаках и с заплечными торбами), далее Танеида в довольно изящной холстинковой хламиде, щедро обрызганной диметилфталатом. Замыкал группу побратим Нойи в самом новом из своих бэ-ушных комплектов обмундирования, начищенных сапогах, с сумкой через плечо, откуда торчала горловина термоса, и с тросточкой, которой он непрестанно шевелил траву в поисках то ли сморчков, то ли змей. Все были в накомарниках с широкими полями и откинутыми назад сетками.

— Первое — не едят они здешней травы, от нее у них с животом делается худо. Второе — если ты на коне в деревню въехал, значит, барин, — объяснил Хорри.

— И в конце концов, за десять километров не треснете и не рассыплетесь, ветераны, — добавила Танеида. Хорри, давно ее не видевший, невольно оглянулся. За зиму она приобрела мягкость, плавность движений, лицо округлилось и чуть побледнело, блеск глаз как бы ушел внутрь.

— Ну да, десять, — проворчал Нойи. — Это если прямую дорогу знаешь. А то налево ступишь — в болоте пропадешь, направо пойдешь — бурый медведь заест.

— Зато в трех лесных деревнях девушки — не чета вашим горским головешкам и городским вертячкам, — рассмеялся Хорри. — Тонкие, золотоволосые, смотрят на тебя, как царицы.

Из-за девушек и облавной охоты он, выправив себе отставку, и жил здесь по четыре месяца в году, остальное время подрабатывая торговым агентом. Собирался ожениться и совсем было с одной «хваленушкой» сговорился, но пока старики не допускали, присматривались.

— Верно, — подтвердил Дан. — Только нравы здесь уж больно строгие. Мало вспахать и засеять, надо еще, чтобы пашня уродила. До той же поры лазь к своей богоданной супруге каждую ночь через забор и скребись в окошко, аки тать. А здешние охотницкие собаки тем временем твои штаны на ремье распускают. Чудесные здесь лаечки, не то, что ваши северные чемоданы: ушки торчком, хвост кольцом, зубы что шилья и голосок аж в ушах вязнет.

— Верно, у тебя богатая практика была — в смысле заборов и зубок, — отшил его Хорри.

Дан на какое-то время унялся, но вскоре опять вступил:

— Хорри, ты ведь специалист. Не скажешь, какой здесь социальный строй?

— Матриархально-общинный, — отозвался тот на удивление добродушно. — Земли у домов — с носовой платок: редиску посадить, укропчик там, картошку-скороспелку. Сирени развели — запах даже сюда вроде доносится. А больше ничего и не растет. Летом стрелолист по болотам копают. Ох, вкусен — лучше картофеля. Вообще-то он редкое растение, так здесь его рассаживать выучились. Но главное тут начинается осенью, когда гон кончится и матки детей подрастят. Все три деревни — и Зент-Антран, и Зент-Ирден, и Селета — в цепях стоят, а на них из лесу загонщики зверя гонят. Мехов добудут, шкуры выделают — и в обмен всё получат, что ни захотят. И ружей здесь — по два на каждую душу населения, включая грудных младенцев.

— Хватит распинаться, знаешь же, что не люблю я здешней охоты, — внезапно оборвала его Танеида.

«Нервная стала она за последний год, — подумал Хорри. — Дела государственные — это тебе не то, что по Лэну на Бахре разъезжать». В явной этой мысли он сам для себя прятал тайную: его пылко уважаемую ину Та-Эль здесь ставили не ахти как высоко, не то что в Лэне. Мужа нет — для них не беда, а почему детей не завела?

— А вообще всяк идет по земле своим путем, — профилософствовал Нойи, нагибаясь за ранней черникой. — Мне вот тоже прошлым разом в диковину было и что старухи у них во главе рода, ну, конечно, не когда охота или война, и что мыться приходится в этих стоячих котлах, будто вот сейчас черти прибегут под тобою огонь разводить, а омываться зимой в сугробе, летом — в родниках. И что вроде не безбожники, как я, а попов и в помине нет.

— Ребятишки, подходим. Даю вводную, — вмешалась Танеида. — Поскольку, по предварительным заключениям, в Зент-Антране коммуна, матриархат и геронтократия вместе взятые, прошу соблюдать некоторое приличие в поведении. А именно: за общим столом сахар и конфеты горстями в рот не совать — привозные. Медовуху пить из стаканчиков от фляжек, а не из здешних ковшиков — это тебя, Данчик, особо касается, ты более всех у нас в прошлый визит головой оказался некрепок. Девушек местных не чаровать, мясо им в миску своим кинжалом не крошить. У их женихов свои ножи есть, и преострые. Ты, побратим, на сей счет, по-моему, уже достаточно просвещен?

— Вот, наконец, и местные аборигены, — произнес Хорри. По тропе навстречу шли двое: почти взрослая девушка со вьюком за плечами и мальчишка-подросток с ружьем. Завидев путников, девушка ахнула от восторга и повисла у Танеиды на шее. Та бережно отстранила ее и с улыбкой что-то произнесла на ухо.

— Прабабка Цехийя на охоте с другими старшими. Придет — то-то возрадуется, — ответила девушка, деликатно отстраняясь.

Высокие деревенские дома (вверху люди, внизу — скот) стояли почти правильным кругом, как гуляй-город, тылами к лесу, лицом к площади. Посередине были вкопаны в утрамбованную за сотни лет землю такие же древние и крепкие столы и скамьи — для летних посиделок и пирушек. Путники еле дошли до них — так сразу отказали ноги, едва донеся до сидячего места.

Но тут же им пришлось выпрямиться: из лесу вывалилась толпа подружейных людей и собак. Впереди вышагивала осанистая, плотная старуха с точеными чертами строгого лица, в черной разрезной юбке поверх черной же рубахи. Длинные косы были под платком завернуты в два узких чехла — у лесных считалось, что в вельми преклонные годы в них набивается неведомо какое ведовство и колдовство, так что не грех и остеречься. Неизменное ружье торчало стволом кверху — значит, побывало в работе.

Танеида вышла вперед и чинно присела свечкой. И по тому, что это был не приличный случаю поясной поклон, и по тому, как медленно она поднималась, Хорри понял:

«А ведь инэни наша беременна. И, кажется, давно. То-то Дан все насчет лошадей возникал».

— И от кого оно у тебя? — строго вопросила прабабуся Цехийя.

— Размножилась почкованием, ясное дело.

— Ты это со своими китоврасами зубоскаль! Мне потомки надобны хороших кровей. От человека, а не от этих, какие со звериными кличками. Ну, парня зачала — ладно, не спрошу, от какого он дива. Но если то девка хорошего племени, добрая умом и здоровьем, — вот те крест, свое имя ей отдам. Десять дестей лет без малого его ношу, надоело уже.

— За ее здоровьем-то я и приехала. Ягоды лесные, мед, молоко козье, сыр домашний… Воздух — хоть режь его ломтями и ешь.

— Зато врач в Селете — не акушер, а простой хирург, любая наша повитуха его стократ ученее. И надобной техники у него не имеется.

— Врача я, может быть, своего выпишу попозже. А техника — она для больных рожениц и родильниц. Понимаешь, бабо?

— Ох. Дура ты, дура. Сызнова монету на ребро ставишь. Доиграешься, что ни тебя не станет, ни младенца — ни больного, ни здорового!

И ведь в самом деле едва не доигралась.

Дело было осенью, когда уже сроки дохаживала — дней десять оставалось. Пошли, как всегда, в лес: она, побратим и один из ее меньших родичей. И лес-то хорошо знали все трое, но вот как затмение нашло. Так частенько бывает: и места знакомые, а свою тропу еще поищи. Тут ее и прихватило, да сразу так, что идти не могла. Нойи пытался нести на руках, но куда, спрашивается?

— Ну вот что, — сказал мальчишке, — ищи-ка ты, брат, дорогу один и веди сюда народ. Быстрее выйдет. А мы оба с места не сдвинемся.

Благо, взяли с собой старое одеяло — на земле отдыхать, да и время было теплое и не комариное. Нойи уложил ее, что снял, что стянул, на прочем распустил застежки.

— Ты со мной ничего не бойся. Я на конной ферме покойного батюшки все кобыльи роды принимал.

— У вас разве была ферма?

— А как же — молочная. Детское питание, лечебный кумыс… Еще до гражданской. Да ты не пыжься, ори, если хочется, или выругайся. Стесняться пока некого… Так вот, отец от ласок завел козла. Он вонючий, те и не шастают на конюшню гривы путать. И ведь какой лихой козел оказался! Чуть кто из старших конюхов или нас, мальчишек, зазевается — шасть в ворота, взмекнет — и пошел по улице погром устраивать. Народ лезет кто в дверь, кто на дерево, ребятня визжит, бабы в обморок падают — словом, чистый судный день.

Рассказывая, он, как мог, старался уместить Танеиду поудобнее, подсовывал под поясницу китель, свернутый в трубку.

— Да, а козел-то был однорогий. Пришлые работники его в отместку чем-то хмельным подпоили и хотели было оба рога спилить, да не рассчитали дозы и не довели до конца, — его крепкие пальцы массировали ей бока и бедра, на что-то там надавливали, и вроде бы отпускало. — Вот однажды вечером шествует он эдак чинить расправу, а в кустах на обочине — нашего коновала сынок до того с нареченной своей доцеловался, что заметил окаянного врага, когда тот уже совсем рядом бородой помавал и вертелом своим паскудным нацеливался. Кавалер опешил от изумления, а девице что делать? Ухватила козла с перепугу за рог и волочит по тропинке, откуда сила появилась! Так мы и переняли его, сердешного.